Колин Харрисон - Убийство со взломом
Строго говоря, газетчики и телевизионщики могли бы получить здесь неплохой сюжет для раскрутки. Ответчику было двадцать два года, временами он проявлял блестящее красноречие, временами, наоборот, словно впадал в ступор – начинал мучительно теряться и подыскивать слова; в детстве учился в первоклассных частных школах, выпускник Йейла, год стажировался в Колумбийском университете. При задержании в его бумажнике было обнаружено не меньше восемнадцати кредитных карточек, одежда же его состояла из грубых бутсов, зеленых вельветовых, в крупный рубчик штанов и строгой рубашки на пуговицах.
Вращаясь в свое время в том же кругу выпускников филадельфийских частных школ, завсегдатаев клубов и летних лагерей, Питер был некогда знаком с семейством Робинсонов и даже однажды побывал у них в гостях. Как это часто случается, в преступлении одного из членов семейства отразился весь уклад жизни Робинсонов. Жили они в громадной, еще дореволюционной усадьбе в двадцати милях от города, в графстве Честер; к прочным толстым стенам строгого особняка вела длинная подъездная аллея; за домом был пруд, в котором Питер, помнится, искупался. Кухня щеголяла всяческими новомодными приспособлениями, на крепких досках паркета – кашемировые ковры, в книжных шкафах в кабинете – китайские нефритовые фигурки, наверху – анфилада спален, масса фотографий родителей, снятых в разное время репортерами светской хроники, – улыбающиеся лица, белоснежные, отлично запломбированные зубы, в руках – фужеры. Невеселое глянцевое благополучие. Тайно произведенные подтяжки лица, бега, крытый дранкой летний домик в дюнах Нантакета, подлинный Ансель Адамс в вестибюле, квартальный трастовый чек Манхэттенского банка. Вся жизнь Питера проходила среди таких людей. А дети их нередко съезжали с катушек, несмотря на здоровый образ жизни на уютных фермах Новой Англии, на годовой доход в восемьдесят тысяч долларов, помощь лучших психиатров и все прочее. Что хуже – иметь все преимущества отличного старта и не преуспеть или же не иметь никаких первоначальных преимуществ, работать как каторжный, а потом все-таки потерпеть крах под гнетом обстоятельств? Родители Робинсона, устыдившись и преисполнившись гневом, выделили средства, необходимые для защиты их чада в суде, после чего покинули североамериканский континент на неопределенное время.
Тот факт, что оба родителя ответчика так ни разу и не появились в суде, был присяжными замечен и не одобрен. Но дело было в том, что родители давно уже махнули рукой на сына. Доктор Робинсон, заработав непомерные деньги врачебной практикой, пустил часть их на удовлетворение давней своей страсти к рыбалке в дебрях Канады, Южной Америки и на севере Индии. Домой он возвращался редко. Жена его несла свой крест – воспитание четырех сыновей собственными силами с помощью одного лишь богатства и минимума интереса со стороны отца. Сыновья получили прекрасное образование, что еще больше развило в них присущее им хитроумие и изворотливость. Дело осложнялось еще и их природными данными – недюжинной силой и смелостью (все четверо были парнями крупными, красивыми, с мощной отцовской челюстью), а также их явным и рано проявившимся тяготением ко всякого рода неподобающим знакомствам – особам мужского пола, нарушавшим псевдоидиллическое благообразие уготованной братьям жизненной колеи, – наркоторговцам, байкерам, рабочим на бензозаправках, каким-то сомнительным механикам, пожарным из добровольных пожарных дружин, мелким гангстерам и водителям-дальнобойщикам на пенсии. Мальчишками с ними не было сладу, они творили что хотели, куролеся в родительском доме с ватагой своих дружков, то поджигая что-нибудь, то гоняя на мотоциклах по площадкам, тщательно выровненным для игры в крокет, то мучая всяческую живность и бродячих животных, то устраивая бешеные пляски в амбаре на краю усадьбы, а став постарше – занимаясь изготовлением наркотической дури в каких-нибудь стоящих на отшибе сараях, укрывая ворованные машины и содержа гаремы из местных молодых нонконформисток, не слишком заботившихся о своей репутации и своем будущем. Каждый из сыновей отлично знал, что в возрасте тридцати лет унаследует с каждым годом возрастающую крупную сумму, – перспективу эту родители, даже если б и старались, не могли изменить благодаря условиям трастового договора, составленного давно умершим дедом, а потому стимула работать и чего-то добиваться у мальчиков не было.
Младший из них, Уильям Робинсон, несколько отличался от других братьев настолько, что даже образ жизни его внешне выглядел благопристойным. С помощью денег, которыми он располагал, а также живого и неугомонного своего интеллекта он без видимого труда окончил школу и университет, но, видимо, шатания из одной сферы жизни в совершенно другую оказались ему не по силам, вызвав стресс, а может быть, – Питер этого не знал и не слишком этим интересовался – Робинсон вдруг резко ощутил свою неприкаянность и отсутствие любви, никак не цементировавшее его семью.
– Готовы, господин прокурор? – И судья Скарлетти повернул к нему микрофон.
Питер кивнул и перелистнул страницы блокнота. Кто-то наполнил графин с водой на его столе. В зал вошли родные Джуди Уоррен и сели тесной группкой за барьером. Женщины держали друг друга за руки и комкали носовые платки. Мужчины, не желая открыто давать волю чувствам, сверлили ответчика ненавидящим взглядом, после чего принимали вид подчеркнутого и с трудом сохраняемого сдержанного достоинства. Невозможно и подсчитать, сколько раз Питер уже видел подобное зрелище, и всякий раз он волновался, опасаясь, что не оправдает надежд. По праву или нет, но он нуждался в слезах благодарности, которые должны были пролить эти люди, услышав слово «виновен», – мертвых этим словом не воскресить, но для родственников оно становилось своего рода катарсисом, облегчавшим скорбь. Вот появилась защита, за ней – несколько праздношатающихся: зрители, жизнерадостные пенсионеры в теплых кофтах, от нечего делать забредающие то на один процесс, то на другой в поисках развлечения. Для них драма эта носила чисто познавательный характер, они радостно прищелкивали вставными челюстями, когда речь заходила о пролитой крови, и громко шептались, делясь впечатлениями. Был тут и захожий студент-юрист, в точности такой, каким был и Питер лет десять назад – одиноко маячивший где-то в задних рядах, но чутко следящий за происходившим в зале и жадно впитывающий это; студент пытался понять, как соотносится судебная практика с тем, что описывают учебники юриспруденции. А вот гуськом входят и присяжные, пробираются к своим нумерованным креслам. Последним появляется тот самый брат ответчика, поджидавший Питера возле входа в зал. Окинув всех собравшихся сердитым взглядом, он примостился сзади. Всем было ясно, что будет дальше.
Как заместитель прокурора Питер уже высказал все свои соображения, и ему оставалось лишь завершить выступление допросом последнего свидетеля – детектива, допрашивавшего Робинсона после его задержания на перекрестном допросе. Морган, конечно, сделает все возможное, чтобы опровергнуть свидетельство, но будет это нелегко, так как Робинсон признался в содеянном или, по крайней мере, в том, что было ему инкриминировано. Ни малейшего давления на ответчика или нарушения его прав зафиксировано не было, возможно, потому, что обвиняемый был белым, отлично образованным и принадлежал к высшим слоям общества, и потому признание его было учтено и принято на досудебном слушании. И все же в этом признании были некоторые шероховатости, причиной которых, возможно, стали несколько ироническое отношение Робинсона к офицерам полиции и недоверие к самой процедуре допроса. Загнанного в угол ошеломляющим потоком доказательств Моргана могло спасти лишь озарение свыше, и он не нашел ничего лучшего, чем утверждать нечто совершенно невозможное. В предварительном своем заявлении он пообещал представить свою версию событий и доказать, что Робинсон не совершал преступления, в котором его обвиняют, несмотря даже на собственное свое признание. То есть стратегия была выбрана эффектная, хотя и абсурдная.
Питер перевернул страницу блокнота. На следующей странице значилось:
Детект. Нельсон – допрос на 8-й и Рейс:
1. Вопросы технические, ознакомительные.
2. Заявление ответчика – лампа, нож, бензин.
Судейский секретарь приводил к присяге Ральфа Н. Нельсона на новенькой Библии с номером их зала, непочтительно нацарапанном на обложке. Питер и Нельсон отлично понимали друг друга, настолько, насколько позволяло им это совершенно разное их положение в этом мире. Нельсону было под пятьдесят, он был чернокожим и в полиции служил уже тогда, когда Питер еще только появился на свет. Он свидетельствовал на сотнях и сотнях процессах. Служил он в администрации Риццо, Грина, Гуда. Питеру даже и инструктировать его предварительно не было нужды – достаточно задать ему вопросы, и тот сделает все как надо. Нельсон был огромным, как шкаф, но габариты его, вместо того чтобы производить впечатление силы, недоступной прочим смертным, почему-то лишь наводили на мысль об усталости, огромной и неизбывной, на мысль о тяжком бремени знания, обо всех жестокостях, на которые порой способны люди по отношению к своим ближним. Нельсон сел на свидетельское место, сообщил свой служебный номер и а терпеливом ожидании поднял покрасневшие глаза.
