Мария Брикер - Коллекционер закрытых книг
Варламов остановился у светофора, пропуская поток машин и завороженно глядя на игру золота и солнца на куполах храма. До спасения оставалось всего несколько метров. Сердце отчаянно забилось от волнения. Загорелся зеленый, Иван Аркадьевич торопливо ступил на проезжую часть, сделал пару шагов, но неведомая сила отшвырнула его обратно на тротуар.
– Ой, простите, ради бога! Простите, пожалуйста! Задумалась… – пролепетала невысокая хрупкая девушка, которая секунду назад впечаталась носом ему в грудь.
Варламов вытаращился на незнакомку и пошатнулся от нахлынувших воспоминаний. Перед ним, робко улыбаясь, стояла ЛЮБОВЬ. Та любовь, из-за которой он стал великим грешником. Та любовь…
Та любовь – нескладная, угловатая, невыносимо милая – была мучительно юной и недоступной. Носила клетчатые юбочки-плиссе, вязаные свитера под горло, длинные каштановые кудряшки, берет и нелепые очки. Постоянно засыпала в трамвае по дороге в институт. Теряла зонтики, перчатки и ключи. Любила сказки Андерсена, стихи Мандельштама и Бродского, клубничный блеск для губ, теплое молоко на ночь и Ванессу Мэй. Он трусливо сбежал от нее, но незримо опекал издалека.
Прошли годы. Однажды она решила поехать к родителям за город, неудачно поймала попутку, поссорилась с водителем и оказалась одна на шоссе. Ее нашли под утро. Рядом с телом – мятый чек с соседней заправочной станции, следы от ботинок на подмерзшей земле, на дороге – следы протекторов шин.
Он подключил лучших профессионалов и свое воображение, чтобы детально воссоздать произошедшее, найти убийцу и отомстить.
Отомстил. И превратил свою жизнь в ад…
Девушка неуклюже поправила съехавший набекрень берет, присела, схватила оброненную перчатку, стряхнула с нее грязную воду на пальто режиссера, неловко сунула в карман – и выронила книгу.
Варламов поднял с мокрого асфальта глянцевый томик, с удивлением взглянул на обложку (Эрик Берн, «Вступление в психоанализ») и передал задумчивой барышне.
– Благодарю, – кивнула девушка, неловко приняла книгу, сунула под мышку и засеменила в сторону станции метро.
Иван Аркадьевич проводил взглядом хрупкую фигурку, кинул взор на сверкающие купола храма Христа Спасителя и торопливо пошел вслед за девушкой, боясь упустить ее из вида. О своем спасении он позаботится чуть позже, сейчас главное – ОНА. Не случайно Господь столкнул его нос к носу с прошлым. Это знак свыше и шанс не молитвой, а делом исправить свои прошлые ошибки.
В вестибюле станции оказалось так многолюдно, что с непривычки у режиссера закружилась голова. В метро он не был лет двести, передвигаясь по городу исключительно на арендованной машине с шофером. Незнакомые лица, незнакомые запахи, суета, суета, суета… Варламов шарил взглядом по толпе, но девушки нигде не было. В отчаянии он бросился к турникетам, сунув бдительной контролерше сто рублей, бегом спустился вниз. С момента, как он упустил незнакомку, прошла минута, не больше, на перроне клубился народ. Уехать она не могла, но словно растворилась в воздухе.
Прогрохотали поезда и унесли пассажиров, станция заполнилась новыми, а Иван Аркадьевич все стоял и выискивал в толпе хрупкую фигурку. От ощущения потери чего-то судьбоносного заныло сердце и стало трудно дышать.
Спустя пятнадцать минут, поняв бессмысленность ожидания, Варламов поднялся на эскалаторе наверх и вышел на улицу. Март дохнул в лицо тоскливой безнадежностью и выхлопами проезжающих машин. Навалилась апатия. В храм идти с таким настроением не хотелось, ехать в ненавистный отель подавно. Гостиницы режиссер терпеть не мог, съемные квартиры тем более – чужая энергетика мешала расслабиться. Мелькнула мысль напроситься в гости к Лене. Зотова, конечно, вредная женщина, но сердобольная. Полтора года прошло, она, поди, забыла обиды и примет как друга.
Размышляя, в какой супермаркет лучше заглянуть, чтобы забить вечно пустой холодильник несостоявшейся жены деликатесами, Иван Аркадьевич побрел по Гоголевскому бульвару в сторону Знаменки, где его дожидалась машина с водителем. Но не дошел. Остановился, не веря своим глазам. Незнакомка с несчастным видом сидела на лавке, недалеко от памятника Гоголю, щурилась от солнечных лучей и меланхолично потрошила батон хлеба, корочки отправляла себе в рот, сдобную мякоть – ошалевшим от счастья голубям.
Как же так получилось, что барышня оказалась на улице? Вероятно, когда режиссер вошел в двери подземки, она вышла из метро на улицу. Передумала ехать? Решила прогуляться? Или телефонный звонок изменил ее планы? Варламову все было о ней интересно.
Иван Аркадьевич опустился на соседнюю лавку и вздохнул с облегчением. Господь дал ему еще один шанс! Ну уж больше он не выпустит девушку из вида. По крайней мере, в ближайшие несколько недель, которые режиссер отвел на сбор материала, полный анализ характера и окружения объекта, написание сценария и воплощение его в жизнь.
Варламов, украдкой разглядывая милый профиль незнакомки, тонкие кисти и музыкальные пальчики, пытался угадать ее имя. Катя, Люся, Ксюша, Настя? Кристина, Диана, Полина? Валя, Ира, Маша? Он перебрал мысленно массу имен, но ни одно к девчонке не прилипло. Все отскакивали от образа, как шарики пинг-понга. Без сомнения, у этой особенной девушки нетривиальное имя, но «поймать» его не получалось. Зато получилось другое. Сейчас, когда он рассмотрел незнакомку, откинув мысли о прошлом, стало очевидным: на его давнюю платоническую любовь барышня походит лишь отдаленно. Но интереса к ней Варламов не потерял. Напротив, еще больше загорелся идеей изменить ее жизнь. Даже издалека чувствовался надлом в душе прелестной девушки, словно она оступилась и теперь падала в пропасть. Иван Аркадьевич решил все исправить и крепко поставить ее на землю.
– Эмма! – раздался рядом звонкий женский голос.
Мимо режиссера к памятнику Гоголю, звеня браслетами и серьгами, шагала дама в сиреневых сапогах на шпильках, с космическим макияжем и красным хаером, направляясь прямиком к предмету его интереса. Девушка, завидев даму, вскочила, выронив батон из рук. Но голуби на добычу не ринулись – надвигающийся огненный вихрь распугал все живое на километр в округе.
– Эмма! Я же просила тебя ничего не есть перед визитом к Матушке Кассиопее!
– Не кричи, мам, – одними губами сказала девушка, сконфуженно покосившись на Варламова.
Иван Аркадьевич сделал вид, будто безмерно увлечен созерцанием неба, отметив про себя: судя по рассеянному взгляду и выражению лица, барышня его не узнала. Авангардная же дама продолжила громко отчитывать дочь:
– Пойдем быстрее, опаздываем уже! В метро ей, видите ли, страшно одной спускаться. Миллионы людей ежедневно мотаются на работу и с работы, и ничего.
– Не в том дело, мама… – попыталась возразить Эмма. Но родительница явно ее не услышала.
– Я устала от твоих причуд! Такси бы поймала! Жду ее, жду, как идиотка… Ради тебя с работы сорвалась, а у меня клиенты. Если хочешь знать, в автомобильных авариях погибает гораздо больше людей, чем… – Яркая мадам умолкла, очевидно, уловив противоречие в своих словах. – О чем это я? Ах да! Машину я бросила на Фрунзенской, у дома Кассиопеи. Пробки сегодня нереальные. Придется нам все-таки прокатиться пару станций на метро.
– Эмма… – смакуя на языке имя, прошептал Иван Аркадьевич, проводив взглядом удаляющихся мать с дочерью. Нежное, обволакивающее сочетание звуков ласкало слух и вызывало приятные ассоциации с чем-то мягким, зефирным и в то же время глубоким и чувственным.
Варламов поднялся с лавочки, с хрустом потянулся и направился в противоположную сторону к своей машине. Ему незачем светиться рядом с объектом в метро, в дальнейшей слежке нет надобности. Информации теперь достаточно, чтобы выяснить о девушке с довольно редким именем все. И на Фрунзенскую он обязательно заедет, попозже. Интересно, за каким лядом экзальтированная родительница скромной Эммы потащила дочь к известной среди столичного бомонда провидице по имени Матушка Кассиопея? Ошибки быть не могло – именно к ней направились дамы, потому как, судя по авангардной одежде, мать Эммы принадлежала к творческой богеме и вращалась в этих кругах.
Глава 2
КАССИОПЕЯ АНДРЕЕВНА
Часы приема модной целительницы были расписаны на недели вперед, но Варламов благодаря протекции влиятельной знакомой оказался в приемной Матушки Кассиопеи уже утром следующего дня. Чего ожидать от встречи, режиссер не знал и перед визитом немного нервничал.
– Извольте присесть, – приняв у него пальто, проскрипела сгорбленная длинная бабка в серой кофте, пышной юбке и цветастом платке, завязанном по старинке.
Было в ней что-то театральное, словно она намеренно изображала из себя этакую рухлядь, горбилась и шаркала ногами. На неискушенную публику, возможно, впечатление «секретарша» и производила, создавала, так сказать, мистическую атмосферу, но Варламова ее вид просто забавлял. «Старуху» выдавали глаза, молодые и хитрые. Иван Аркадьевич усмехнулся. Если помощница Кассиопеи такая вот вековая труха, то как же выглядит сама Матушка?
