Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
Я сомневался, что собрать всех будет так уж легко.
— И каково состояние этих семерых? — спросил я.
— Понятия не имею, — ответила она. — Но мне бы сообщили, если бы кто-то умер.
Отсутствие новостей — хорошие новости.
— А теперь, мистер Мортон, — таким тоном строгая директриса обращается к нашкодившему ученику, — скажите мне, где находится кухня, на которой готовились блюда к этому обеду?
— Ее больше не существует, — ответил я.
— Как это не существует? — переспросила Анджела Милн.
— Обед подавали в павильоне «Эклипс» на ипподроме Ньюмаркета. На сегодняшних скачках этот павильон будет использоваться как бар. Шатер, где мы готовили вчера вечером, уже наверняка стал пивным складом.
— А оборудование?
— Всё бралось напрокат у компании из Ипсвича, поставляющей все необходимое для проведения подобных мероприятий. Столы, стулья, скатерти, тарелки, столовые приборы, стаканы и фужеры, кастрюли, сковородки, плиты, духовки, жаровни и прочее, и прочее. По окончании званого обеда мои люди загрузили все в фургон. Я постоянно пользуюсь услугами этой компании при организации выездных мероприятий. Они забирают все грязным, а потом моют у себя.
— Может, еще не помыли? — спросила она.
— Не могу знать. Но не удивился бы, если б помыли. Этим утром, в восемь часов, на ипподром от них должен прибыть фургон со всем чистым. — Я посмотрел на часы на прикроватном столике. — Ровно через две минуты.
— Не уверена, что сегодня я могу разрешить вам готовить еду.
— Почему?
— Вчерашний возбудитель инфекции может попасть в сегодняшнюю пищу.
— Продукты, которые использовались вчера, я получил от другого поставщика. Все необходимое для вчерашнего меню поступило от оптового продавца, и блюда приготовлялись на территории ипподрома. Сегодня все идет через мой ресторан, и ингредиенты хранились в моей холодильной камере два дня.
Холодильная камера моего ресторана размером не уступала небольшой комнате, и там поддерживалась постоянная температура три градуса тепла по Цельсию.
— И от этого оптового продавца сегодня вы ничего не получаете?
— Именно. Бакалею привезут из магазина мелкооптовой торговли в Хантингтоне, мясо — от моего мясника в Сент-Эдмундсе, свежие овощи и фрукты — от оптового торговца в Кембридже, услугами которого я пользуюсь постоянно.
— А кто поставлял продукты на вчерашний обед? — спросила Анджела Милн.
— Вроде бы «Лейф фуд». Все бумаги у меня в кабинете. Обычно я с этой фирмой не работаю, но, с другой стороны, мне нечасто приходится обслуживать так много гостей.
— А кто поставлял оборудование?
— «Стресс-фри кейтеринг, лтд». — Я продиктовал ей телефон. Знал его на память.
На часах, сейчас стоявших на прикроватном столике, высветилось восемь ноль-ноль, и я подумал, что фургон от «Стресс-фри кейтеринг» подъезжает к главной трибуне, но никто его не встречает.
— Послушайте, прошу меня извинить, но мне пора на работу. Вы не возражаете?
— Пожалуй, что нет. Где-нибудь через час я приеду на ипподром, там и поговорим.
— Ипподром в Суффолке. Это ваша территория?
Вообще-то в Ньюмаркете два ипподрома: один — в Кембриджшире, другой в Суффолке, а граница между графствами проходит по Девилс-Дайк, между ними. Обед подавали в Суффолке, на Раули-Майл. Там же мне предстояло готовить ленч.
— Люди заболели в Кембридже, и это для меня главное. — Мне показалось, что я уловил в ее голосе нотки раздражения, но, возможно, ошибся. — Ответсвенность за гигиену общественного питания — это кошмар. Советы графств, районные советы, правление контроля пищевой продукции, у всех свои требования, а в итоге — полный бардак, — чувствовалось, что я наступил на больную мозоль. — Да ладно. Что вчера ели за обедом эти люди?
— Копченую рыбу, фаршированные куриные грудки и крем-брюле.
— Может, дело в курятине, — предположила она.
— Я знаю, как готовить курицу, доложу я вам. И при заражении сальмонеллой симптомы отравления так быстро не проявляются.
— А что случилось с остатками еды? — спросила Анджела Милн.
— Не знаю. И не думаю, что много осталось. Мои сотрудники — стая волков, когда дело доходит до остатков. Сметают все, что найдут на кухне. А не поеденное гостями отправляется в контейнер, от содержимого которого избавляется «Стресс-фри».
— Все ели одно и то же?
— За исключением вегетарианцев.
— А что подавали им?
— Салат из помидоров с козьим сыром на закуску, вместо копченой рыбы брокколи, сыр и запеченные макароны. Один вегетарианец заказал поджаренные на гриле грибы на закуску, шашлык из овощей как основное блюдо и салат из свежих фруктов на десерт.
— Сколько было вегетарианцев?
— Понятия не имею. Скажу только, что запеченных макарон всем хватило.
— Гостей, как я понимаю, было много?
— Мы накрыли столы на двести пятьдесят персон. Я заказал двести шестьдесят куриных грудок, на случай, что некоторые окажутся маленькими или поврежденными.
— Что значит поврежденными?
— Побитыми или порванными. Я не очень хорошо знал поставщика, вот и заказал с запасом. Но все они оказалась кондиционными, и мы их приготовили. Вегетарианское меню я заказывал из расчета на двадцать человек, плюс любитель грибов. В итоге осталось порядка тридцати или тридцати пяти порций. Их и съели мои сотрудники и нанятые на вечер помощники. Уж не помню, каких блюд осталось больше, вегетарианских или рыбных с мясными. Смели все. Послушайте. Мне действительно нужно идти. Я уже опаздываю.
— Хорошо, мистер Мортон. Еще один момент.
— Да?
— Вам этой ночью было плохо?
— Если на то пошло, да.
Не плохо — ужасно.
* * *К тому времени, когда я наконец добрался до ипподрома, водитель фургона «Стресс-фри кейтеринг» уже выгрузил чуть ли не все, что привез.
— Начинаю думать, что сегодня — не мой день. — Его голос сочился сарказмом.
Он выкатил на оснащенный гидравлическим подъемником задний борт металлический контейнер с посудой, привел в действие механизм. При контакте борта с землей посуда зазвенела. Я бы не возражал улечься на этот самый борт, чтобы он поднял меня на уровень кровати, куда я перекатился бы сам. Бодрствовал уже двадцать шесть часов и помнил, что в длинном списке пыток КГБ лишение сна занимало едва ли не первую строчку.
— Это вы забирали вчера все грязное? — спросил я.
— Ни в коем разе. Я выехал из Ипсвича в семь, а до этого пришлось все загрузить. Так что работаю с половины шестого. — В его голосе слышались обвиняющие нотки, и я полагал, что это справедливо. Не мог же он знать, как я провел эту ночь.
— Все, что вчера загрузили в фургон, еще в нем? — спросил я. Я же видел, что сегодняшний ленч не шел ни в какое сравнение со вчерашним обедом. К примеру, кухонное оборудование не привезли вовсе.
— Сомневаюсь, — ответил он. — По приезде все обычно сразу разгружают и моют, в том числе и кузов фургона.
— Даже по субботам?
— Абсолютно. Суббота у нас — самый напряженный день недели. Свадьбы и все такое.
— А что происходит с мусорными контейнерами? — спросил я его в надежде, что остатки еды отправляют какому-нибудь фермеру, разводящему свиней.
— У нас есть промышленное устройство для переработки отходов. Вы понимаете, точно такое же, как под кухонной раковиной, только гораздо больше. Отходы размельчаются, смешиваются с водой и спускаются в канализацию. Потом контейнеры пропаривают. А зачем вам это нужно? Что-то потеряли?
«Только желудок, — подумал я. — И репутацию».
— Из чистого любопытства, — ответил я. Понял, что мисс Милн все это не понравится. Ни кухни, которую можно проинспектировать, ни остатков приготовленных блюд для анализа. Я и сам не мог сказать, радоваться мне или огорчаться. С одной стороны, не было никакой возможности доказать, что отравление вызвано моей едой. С другой — не докажешь и обратное.
— Куда мне это все поставить? — Мужчина указал на металлические контейнеры на колесиках.
— Застекленные ложи номер один и два на втором этаже Лобовой, главной трибуны.
— Хорошо. — И он оправился на поиски грузового лифта.
Как и предполагало название, Лобовая, главная трибуна находилась рядом со столбом у финиша и относительно скаковой дорожки располагалась так, что лошади набегали на нее. Из лож открывался наилучший вид, так что пользовались они наибольшим спросом. Тракторостроители из Делафилда поступили правильно, зарезервировав за собой пару лож в столь знаменательный для них день.
Я прошел мимо великолепной главной трибуны «Тысячелетие», направляясь в офис управляющего ипподромом. Вокруг все гудело. В бары подвозили пиво, сотрудники других компаний, обслуживающих другие ложи, бегали туда-сюда с подносами копченой семги и мясных деликатесов. Работники ипподрома наводили последний лоск: рыхлили землю на клумбах, подкашивали и без того короткую траву. Армия молодых людей расставляла столы и стулья на лужайке перед киоском с рыбопродуктами, готовясь к прибытию тысяч зрителей. Все выглядело как всегда, за исключением меня. Так, во всяком случае, я думал в тот момент.
