Елена Милкова - Те же и Скунс
Но на самом деле такие мысли лезли ей в голову далеко не каждый день. Она любила свою работу, ездила по туристским путёвкам и вообще жила интересной, насыщенной жизнью. Просто иногда вспоминалось, что дома её не ждала ни единая живая душа, и так подкатывало… И хотелось чуда… Как она всё крепче убеждалась – несбыточного.
Вот ведь и Нинка Коломейцева, с её ужасным нефритом, не позволявшим даже думать о детях, вышла замуж за Валеру Жукова, того самого Валеру, для которого она, Кира, так и осталась навсегда пустым местом… «Рюшкой-Лопухом», лучшей подругой любимой жены. Вышла замуж – а какие страсти-мордасти кипели, каких Монтекки-Капулетти до сих пор корчат из себя родители обеих сторон…
Кира заглянула в аптеку, потом в хозяйственный магазин, прошла мимо цветочного, где никто не купит ей букета цветов, и в который раз попыталась внушить себе: принцев нам не видать, так пора уже бросить придуриваться и завести хотя бы ребёнка. Известно же, зачем идут под венец современные женщины. Чтобы легальным образом родить чадо, потом выгнать мужа, разменять квартиру и трясти алименты. Её передёрнуло. Нет уж. Сначала должен быть любимый мужчина. Которому захочется и рубашки стирать, и завтрак готовить, и десять пацанов нарожать…
В метро, как всегда летом, было душно и тесно. Самая вроде пора разъехаться по отпускам, а поди ж ты, народу в транспорте против зимнего без убыли. Как говорил дедушка: сам я знаю, куда еду, но вот все-то куда?.. Кира переминалась с ноги на ногу у глухой задней стенки вагона, придерживая вместительную кожаную сумку, она же хозяйственная, она же портфельчик. В такой тесноте чего доброго обнаружишь где не надо чужую волосатую руку. Как назло, у Киры не было с собой даже книжки, чтобы скоротать путь. На «Невском проспекте» поблизости освободилось место, и Кира, не видя рядом старушек и беременных женщин, двинулась было в ту сторону, но не успела. На коричневое сиденье уже плюхнулся отнюдь не старый мужчина в светлом костюме. Кира внутренне скривилась: мужчины… Так называемые…
Она вышла у «Парка Победы», поднялась наверх и привычно зашагала мимо пруда, направляясь к себе на Кузнецовскую, в дом с шишечками. Зайти, что ли, к Софье Марковне, соседке? Может, у той опять гостит подруга ещё довоенных лет, милая тётя Фира, приехавшая поплакаться на свои коммунальные горести?.. И печет к ужину фирменные, никакими словами неописуемые оладьи?..
До дому было уже недалеко. Кира неторопливо шла по аллее, прихотливо петлявшей между деревьями, когда, срезая угол, прямо по газону прошагал какой-то молодой парень и выскочил на дорожку, перемахнув колючий шиповник.
Вообще говоря, надо было видеть, как он перемахнул. Ни тебе каких «перекидных» и прочей фигни, которую ставят в зачёт на физкультуре. Кира как раз смотрела в нужную сторону – ей показалось, будто парень просто подогнул коленки, проплыл в воздухе над кустами и как ни в чём не бывало снова встал на ноги. И пошёл себе мимо Киры куда-то по своим личным, ничуть ее не касавшимся делам.
Он был моложе её годика этак на четыре. Или даже на пять. И меньше ростом сантиметра на три. И вдобавок ещё и худ, как ремень. Здоровая такая худоба жилистого спортсмена.
Ну то есть парень как парень, ничего особенно выдающегося, но почему-то Кира вдруг вспомнила давешнего Интеллигента. Наверное, оттого, что этот экземпляр был ему полной противоположностью. Во всяком случае, размышлял он уж точно ни о каких не о формулах, а скорее о метрах, секундах или забитых голах. Это же видно, что у кого на лице написано… (Кира немедленно вспомнила, как год назад посещала Нину в больнице и обратила внимание на одну её соседку по палате, по всем манерам и ухваткам – вузовскую преподавательницу. «Вы кем работаете, если не секрет?» – спросила она. Женщина, отмахнувшись, засмеялась:
«Миленькая, да кем же я с моими двумя классами работать могу…»)
Кира невольно проводила парня глазами. Интересно, а как другие люди знакомятся, ни к селу ни к городу вдруг подумалось ей. Большинство её подруг добывали себе женихов, проявляя недюжинную инициативу. Вот прямо так подходили и..?
Давным-давно, когда Кира была маленькой девочкой, она училась звонить по телефону и делала это следующим образом: для начала набирала номер не снимая трубки, чтобы справиться с волнением и «потренироваться», а потом – уже по-настоящему. В любом деле надо потренироваться, сказала она себе. С этим малым мне уж точно ничего не отсвечивает, – Господи, вот смех-то, только представить… – но хоть представить… Попробовать заранее примериться к состоянию, когда я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО подойду к кому-нибудь и…
Она ужаснулась собственным мыслям и обозвала себя дурой. И поняла, что нипочём не повернётся и не пойдёт следом за парнем, уже исчезавшим за поворотом аллеи. С которым ей совершенно, точно ничего не отсвечивает. Который даже никогда не узнает, о чём думала летним вечером одна такая толстая некрасивая идиотка, тоже, видите ли, размечтавшаяся о любви и семье…
Она повернулась и сделала шаг, а потом и другой. Ей было смешно, обидно и грустно. Естественно, она не только не заговорит с ним, но даже и близко не подойдёт. Его клетчатая рубашка легко мелькала впереди, в неровных пятнах тёплого вечернего света, пробивавшегося сквозь листву. Он шёл быстро, и Кира подумала, что скорее всего безнадёжно отстанет и совсем потеряет его из виду. Как в школе на стометровках, когда она тоже всегда от всех отставала. Привычная безнадёжность больно уколола её. Парень тут же приостановился поправить шнурок импортной кроссовки, и она поняла, что это судьба. Потом он выпрямился и зашагал дальше. Он не оглядывался. А что ему оглядываться. Опять мимо пруда, через аллею Героев, в дальнем конце которой не так давно замаячил большой красивый спорткомплекс… мимо львов, прижавших лапами каменные мячи… Обратная дорога показалась Кире несправедливо короткой. Что-то неосязаемо ускользало между пальцами, уходя в пучину Несбывшегося. Ещё несколько минут, и растает, и скроется в людском потоке уже навсегда. Кира знала, что не станет плакать в подушку. Будет немного тоскливо, а потом и это пройдёт. Других дел у неё нет, чтобы о мужиках только переживать?
Возле метро парень купил у горластой тётки жареный пирожок из большой алюминиевой кастрюли. В народе такие пирожки называли «канцерогенничками» и, видимо, по заслугам. Парень надкусил пирожок, но есть не стал. Сел на корточки и принялся крошить голубям.
У Киры гулко бухнуло сердце. Она поняла: если прямо сейчас не прикинется самой обычной незаинтересованной прохожей и не заговорит с ним на какую-нибудь отвлечённую тему, – она до гробовой доски не наберётся смелости и не заговорит больше никогда и ни с кем. В том числе и с тем единственным, кто мог бы стать ей по-настоящему близким. С кем В САМОМ ДЕЛЕ захочется познакомиться. Ей рассказывали, как учатся делать укол в вену: если не хватит духу с первого раза, значит, пиши пропало, не получится уже никогда… Кира остановилась поблизости. Доверчивые голуби стайкой копошились у его ног. Самый нахальный клевал пирожок из руки, взлетев на запястье.
– Простите, молодой человек… – в очередной раз ужаснувшись, услышала Кира свой собственный голос. – Я вот смотрю… Скажите, это ваш знакомый голубь? Или просто так?..
Парень поднял голову и охотно ответил:
– Да нет, просто так.
Голос у него оказался гораздо более низким и взрослым, чем она ожидала. А волосы – пепельно-русыми и очень густыми. Он разломал пирожок и бросил его голубям. Неторопливо отряхнул руки и встал. И внезапно сделал два быстрых шага, оказавшись совсем рядом с ней.
– Послушайте, девушка… А что это вы от самой Кузнецовской за мной, как хвостик, идёте? Неужели понравился?
Кира так и задохнулась от ужаса и неожиданности. А потом, разом перестав что-либо видеть перед собой, рванулась от него прочь. Но не тут-то было. Он протянул руку, ещё пахнувшую жареным маслом, и легонько придержал её за плечо. И в мире что-то случилось, потому что сквозь всё своё отчаяние и жгучий позор Кира одновременно осознала три важные вещи. Во-первых, ручки у него были… цельнометаллические. Во-вторых, вздумай она вырываться и убегать, он совершенно точно отпустит её и не станет удерживать. И третье, самое главное. Если она действительно вырвется и удерёт, она никогда в дальнейшем себе этого не простит.
Вот как много может сказать одно простое прикосновение. Кира оглянулась и увидела серые глаза, смотревшие на неё, между прочим, без малейшей насмешки.
И тут она разревелась. Сработало старое, как мир, женское защитное средство. Она разревелась и едва не потеряла очки, пытаясь утереть глаза и одновременно разыскивая платочек. Слезы вообще мало кого украшают; Кира выронила сумку и с болезненной остротой ощутила, как расплываются по лицу красные пятна, захватывая губы и нос, как пухнут веки, как…
Наверное, люди на неё оглядывались. И поделом.
