Наталья Андреева - Седьмое море

— Вполне. А вам, молодежь, я советую переходить к десерту. Магазин дьютифри уже закрылся.

— А у нас еще много! Мы готовились! — Парень постарался сдержать очередной зевок и прикрыл ладонью рот.

— Понятно, — вздохнул он. — Стратегический запас виски перекочевал с полок магазина дьютифри именно в вашу каюту. Что ж, не буду вам мешать.

— Может, он здесь на работе? — раздался неуверенный женский голос.

«Почти, — мысленно похвалил он сообразительную блондинку и на этот раз уже не обернулся. — Я решаю свои проблемы, в то время как вы предпочли о своих забыть. Да и какие у вас проблемы, молодежь? Двадцать лет, вся жизнь впереди. Поколение селфи: я на фоне, ключевое слово — «я». Мне бы так жить».

Он просто не мог сейчас расслабиться и так же, как все, предаться безудержному веселью. Да, это новогодняя ночь. Да, они в круизе. Но послезавтра паром причалит в Питере, и часы уже будут отсчитывать новое время, а год обещает быть очень непростым. И как тут расслабиться? Дел невпроворот, а тут еще проблемы в семье…

«Надо вернуться», — вновь подумал он. Но сначала не мешало бы заглянуть в свою каюту.

— А я бы за такого замуж пошла не раздумывая, — неожиданно сказала девушка с синими волосами и со вздохом поправила упавший на ухо белый помпон.

…Даниил Голицын открыл глаза и долго пытался понять: где я? Широкая двуспальная кровать почемуто ходила ходуном. За окном было серое небо, того неприятного оттенка, который, если долго не отводить взгляда, вызывает приступ глухой тоски, и почемуто чайки. Их пронзительные крики и помогли Голицыну вспомнить: я на пароме. Который, похоже, причаливает, потому его так и трясет. А в порт, согласно расписанию, паром должен прибыть в десять часов утра.

— Анжелика! — позвал он и покосился вправо.

Кровать с той стороны, где, по идее, должна была спать жена, оказалась пуста. Он вспомнил, что в новогоднюю ночь они вконец разругались, и поморщился. Не надо давать жене столько пить. Алкоголь делает Анжелику агрессивной и слишком уж активной. Теперь надо не потерять лицо и сделать вид, что ничего такого особенного не случилось.

«Кто видел и что именно видел?» — напрягся он. Надо встать и умыться. Побриться и почистить зубы. Словом, привести себя в божеский вид. А потом идти искать жену.

— Первого января — его нет, — вслух сказал он, порезавшись опасной бритвой. И, чертыхнувшись, пошел искать какойнибудь антисептик. В конце концов смочил салфетку в коньяке и приложил к саднящему порезу. С Новым годом!

В самом деле: сколько пассажиров сможет сегодня сойти на берег? И вообще: энтузиасты есть? Голицын не помнил, во сколько уснул сам, и уж тем более не помнил, во сколько разошлась их компания. Сема, Софа, Димка с Дашей… Кажется, Зебриевича здорово развезло, пить он не умеет. Сажин, тот в своем стиле: как огурец. Дашка…

Голицын вспомнил, как они, пьяные, целовались на открытой палубе, обдуваемые всеми ветрами, и глухо застонал. Нет, это было не сейчас. А давно. Лет двадцать назад. Сейчас — это желаемое за действительное. Дашка изза стола ушла первой и легла спать. Никакого адюльтера не было. Даже намека на адюльтер. Потому что лицо в порядке, не считая свежего пореза от бритвы. Позволь они с Дашкой себе хотя бы один, вполне дружеский поцелуй, на месте лица был бы сейчас один сплошной синяк. Димка Сажин даже невинных шалостей по отношению к своей жене не спускает. Значит, почудилось.

Он потянулся к телефону и позвонил в каюту Сажиных. Трубку взял Димка.

— Слушаю.

— Привет! Это Дан.

— Я догадался.

— Моя жена не у вас?

— С какой стати? — удивился Сажин.

— Понимаешь, мы вчера поругались…

— А… Мы тоже. Но моя жена на месте, — насмешливо сказал Димка.

— Значит, не сильно поругались. Не так, как мы, потому что моей нет.

— А зачем столько пить?

— Знаешь, мы были не пьянее других! — разозлился он на Димку. Тоже мне, моралист! — Просто я на какоето время выпустил Анжелику из виду. Мы с Семой терли за кредит.

— Нашел время и место, — буркнул Сажин. — Сема все равно был пьян в стельку и вряд ли что вспомнит.

— За деньги Сема всегда вспомнит. Ладно. Позвоню Зебриевичам. Вдруг Анжелика у них? Кстати, вы на берег собираетесь?

— Конечно!

— Тогда увидимся. Таллин — город тесный.

— На всякий случай: в полдень на смотровой площадке.

— О’кей.

Он вздохнул и дал отбой. Жена, конечно, баба упертая, но не такая, чтобы ночевать у Сажиных. Слишком уж много у них с Дашкой… как бы это сказать? Разногласий? В общем, до этого круиза они практически не общались.

Он набрал номер Зебриевичей. Трубку взяла Софа.

— Але? — протяжно зевнула она.

— Доброе утро. Это Дан.

— А, Данечка, здравствуй! Как твоя жена? У меня есть аспирин. Сема уже принял.

— Лучше бы он пива принял.

— Нини! Сема два дня кряду не пьет!

— Я так понял, что Анжелика не у вас?

— Что ей тут делать? — искренне удивилась Софа. — Жена должна быть с мужем.

«В самом деле, нашел кому позвонить! Софа скорее задушит Анжелику, чем положит ее в одну каюту с Зебриевичем!»

— Вы на берег собираетесь? — услышал он в трубке хриплый голос Семы. Похоже, аспирин Зебриевич принял не зря. Неужели вчера и он прогулялся по открытой палубе?! А ветер поднялся нешуточный. Ветер плюс сумасшедшая влажность при нуле градусов. Так и ангину схватить недолго.

— Сажины точно сойдут в город. А я буду искать жену.

— Анжелика — баба с норовом, — вздохнул Сема. — Не скоро остынет.

— Ты что, видел, как мы ссорились?!

— И видел, и слышал. Ты ей такого наговорил!

— Полагаешь, она с какимто мужиком в его каюте?

— Если такое предположить, то надо разводиться, — хмыкнул Зебриевич. — Дан, ты сам мужик или нет?

— Ты на что это намекаешь? — он начал злиться.

— Урезонил бы ты свою красавицу. Ей какникак сорок лет, а скачет, словно какаянибудь малолетняя… гмм… коза. Много себе позволяет. Распустил ты ее, Дан, — попенял Зебриевич. — Вдруг она уже сошла на берег? Тайком улизнула, чтобы тебя проучить.

— Без завтрака? — засомневался он. — Хотя… Она же вечно на диете. Но она вчера столько выпила!

— Не больше, чем я, — тяжело вздохнул Сема. — Но проснулся я в девять. И, как видишь, вполне адекватен. Посмотри хотя бы: ее вещи все на месте?

Голицын обвел глазами каюту.

— Вроде шубы нет.

— Вот видишь!

— А сапоги на месте.

— А она вчера на ужине в чем была?

— Ну, в ботфортах.

— А это что, не сапоги? — ехидно спросил Сема.

— Ты хочешь сказать, что она накинула шубку и в замшевых ботфортах сошла на берег?

— Там, конечно, не лето, но и не зима, — философски заметил Зебриевич.

На улице на самом деле была плюсовая температура. Снега ни в Хельсинки, ни в Стокгольме, где они причаливали вчера, ни здесь, в Таллине, не было и в помине. И даже радовали глаз зеленые газоны. Погода продолжала преподносить сюрпризы.

— Да, это похоже на правду, — задумчиво сказал он. — Раз нет ее шубы и самой Анжелики нет ни у нас в каюте, ни у вас, ни у Сажиных, значит… Не могла же она испариться?

— Слушай, Дан, идем завтракать? Есть чертовски охота после этого новогоднего банкета. Одни салаты, мать их. Трава с майонезом.

— Ты просто до горячего не дожил, — хмыкнул он.

— А было? — с сомнением спросил Зебриевич.

— Все было, Сема. И вино, и цыгане, и девки в ажурных чулках. Только ты еще при встрече русского Нового года накидался. На эстонском пытался плясать канкан, а уж про шведский я вообще молчу.

— Вотвот! — раздался на заднем плане голос Софы. — Сема — ты ж алкоголик!

— Женщина — ша!

— Увидимся на завтраке, — с улыбкой сказал он, слушая, как вяло переругиваются Зебриевичи. Вот у них вчера с Анжеликой было с огоньком! Черт, но куда же она подевалась?..

…На берег он всетаки сошел, рассчитывая встретить жену в Таллине, на одной из узких улочек, вымощенных брусчаткой. Таллин город маленький, если иметь в виду его исторический центр, пешеходную зону, пересекать границы которой не стоит, ничего интересного дальше нет. Разве что магазины, но по ассортименту они мало отличаются от отечественных. На Ратушной площади стоит задержаться, выпить стаканчик огненного грога, поглазеть на местный колорит, разложенный на прилавках торговых рядов, полюбоваться новогодним убранством города, послушать, что поют со сцены. Здесь в основном и бродят туристы. Анжелику, разодетую в красные ботфорты и в отделанный рысью белоснежный норковый полушубок, среди них трудно не заметить, это все равно что проигнорировать стоящий на перекрестке светофор. Стопсигнал: красные ботфорты. Сумочки жены в каюте тоже нет, а ведь в кармашке лежат не только сигареты и губная помада, но и кредитка с мобильником. На мобильник он звонил каждый полчаса и каждый раз слышал длинные гудки, а потом неизменное: «Абонент временно недоступен…»