Стивен Кинг - Мистер Мерседес
– Дети?
Он покачал головой.
– Почему ты так добр к нам?
– Потому что вы здесь, – ответил он, пожав плечами.
Она еще мгновение не отрывала от него взгляда, решаясь, потом передала ему малышку. Оги держал ее на вытянутых руках, зачарованный красным, разъяренным личиком, капелькой сопли, повисшей на вздернутом носике, ножками во фланелевом комбинезоне, пребывающими в непрерывном движении. Дженис залезла в спальник, протянула руки.
– Давай ее сюда.
Оги отдал, и женщина уползла в спальник. Позади, там, где очередь уходила ко второму изгибу, двое молодых людей таращились на них.
– Увидели что-то интересное? – бросил Оги, и они отвернулись.
– Дашь мне подгузник? – спросила Дженис. – Я хочу переодеть ее перед кормлением.
Он опустился на колено на мокрую мостовую, расстегнул сумку. Удивился, найдя марлевые подгузники вместо памперсов, потом понял: марлевые могли использоваться снова и снова. Может, эту женщину не стоило совсем уж списывать со счетов.
– Тут бутылочка «Бэби мэджик». Достать?
Из спальника торчали только каштановые волосы.
– Да, пожалуйста.
Он передал подгузник и лосьон. Спальник зашевелился. Поначалу крики усилились. Откуда-то из терявшейся в тумане очереди донеслось:
– Неужели нельзя заткнуть ребенку рот?
Тут же послышался другой голос:
– Кто-нибудь, вызовите службу социальной защиты.
Оги ждал, наблюдая за спальным мешком. Наконец шевеления прекратились. Появилась рука с подгузником.
– Положишь в сумку? Там есть пластиковый мешок для грязных подгузников. – Дженис смотрела на него, как крот из норы. – Не волнуйся, он не испачкан, только мокрый.
Оги взял подгузник, положил в пластиковый мешок с надписью «КОСТКО», затем застегнул сумку на молнию. Плач из спального мешка (Так много мешков, подумал он) доносился еще с минуту, потом резко оборвался: Патти принялась сосать грудь на автостоянке у Городского центра. Над дверьми, до открытия которых оставалось шесть часов, от порыва ветра апатично колыхнулся транспарант с надписью «1000 РАБОЧИХ МЕСТ ГАРАНТИРОВАНА!»
Конечно, подумал Оги. И СПИДом не заболеешь, если горстями жрать аскорбинку.
Прошло двадцать минут. Новые автомобили подъезжали со стороны Мальборо-стрит. Все больше людей присоединялось к очереди. Оги прикинул, что в ней уже стояло человек четыреста. И по самым скромным оценкам выходило, что к моменту открытия ярмарки вакансий здесь будет стоять две тысячи безработных.
Если мне предложат жарить бургеры в «Макдоналдсе», я соглашусь?
Вероятно.
Как насчет зазывалы в «Уол-марте»?
Наверняка. Широкая улыбка и вопрос: «Как поживаете сегодня?» Оги подумал, что за эту работу он бы схватился обеими руками. Помчался бы на смену прямо из Городского центра.
Общение с людьми – это мое, подумал он. И рассмеялся.
– Что смешного? – донеслось из спальника.
– Ничего, – ответил он. – Корми малышку.
– Этим я и занимаюсь. – В голосе Дженис слышалась улыбка.
В половине четвертого он присел, приподнял клапан спального мешка, заглянул внутрь. Дженис Крей, свернувшись калачиком, крепко спала с малышкой у груди. Ему сразу вспомнились «Гроздья гнева». Как звали девушку из романа? Ту, что кормила грудью мужчину? Имя-цветок, подумал он. Лилия? Нет. Жасмин? Точно нет. Он уже собрался сложить руки рупором у рта и громким голосом спросить толпу: «КТО ЗДЕСЬ ЧИТАЛ “ГРОЗДЬЯ ГНЕВА”?»
И когда поднимался (улыбаясь этой абсурдной мысли), имя выплыло из глубин памяти. Роза. Так звали девушку в «Гроздьях гнева». И не просто Роза, а Роза Сарона. В этом слышалось что-то библейское[2], но утверждать он не мог, поскольку не входил в число читателей Библии.
Оги посмотрел на спальный мешок, где собирался провести предрассветные часы, и подумал о Дженис Крей, которой хотелось извиняться за «Колумбайн», и за 9/11, и за Барри Бондса. Возможно, она согласилась бы извиниться и за глобальное потепление. Может, когда все закончится и они получат обещанную работу – или не получат, шансы примерно одинаковые, – он пригласит ее на завтрак. Не на свидание, ничего такого, просто на яичницу с беконом. А после этого они скорее всего больше никогда не увидятся.
Люди подходили и подходили. Очередь уже полностью заполнила изгибы лабиринта из лент с надписями «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ», а потом принялась растягиваться по автомобильной стоянке. Что удивляло – и тревожило – Оги, так это молчание всех этих людей. Словно они заранее знали, что их приход сюда – напрасный труд. И дожидались только официального подтверждения.
Послышался очередной хлопок транспаранта.
Туман все сгущался.
Около пяти утра Оги очнулся от полудремы, потопал, чтобы разбудить ноги, и осознал, что воздух пронизывает неприятный серый свет, разительно отличавшийся от «розовых пальчиков зари», которыми славилась поэзия и старые цветные фильмы. Он тянул на антизарю, влажную и такую же белую, как щека несвежего трупа.
Оги видел Городской центр, медленно выплывавший из ночи во всем великолепии архитектурной безвкусицы семидесятых годов прошлого века. Видел двенадцать рядов терпеливо ждущих людей, а хвост очереди уползал в туман. Почти все молчали, но появление уборщика в сером комбинезоне, который пересек вестибюль по другую сторону дверей, не осталось без внимания.
– На других планетах открыта жизнь! – насмешливо крикнул один из двух парней, которые таращились на Дженис Крей. Его звали Кит Фрайас, и в недалеком будущем он останется без левой руки.
Шутка вызвала смех, пошли разговоры. Ночь закончилась. Наползавший свет не сильно радовал, но оставшиеся позади долгие предрассветные часы были куда хуже.
Оги вновь опустился на колени у спальника и прислушался. Тихое размеренное сопение вызвало у него улыбку. Может, он зря волновался за девушку. Оги догадывался, что есть люди, выживающие – а то и процветающие – благодаря доброте незнакомцев. Возможно, к таковым относилась и молодая женщина, которая вместе с малышкой сейчас посапывала в его спальном мешке.
Ему в голову пришла мысль: к столам, за которыми будет проводиться собеседование, они могли подходить вдвоем. И тогда присутствие малышки уже не покажется безответственностью, а будет символизировать совместную заботу. Он не мог этого утверждать, человеческая душа – потемки, но чувствовал, что такое возможно. Решил поделиться этой идеей с Дженис, когда та проснется. Хотелось посмотреть, как она отреагирует. Они не могли представляться мужем и женой: она обручального кольца не носила, он свое уже три года как снял, – но могли сказать, что они… как это теперь называется? В гражданском браке.
Автомобили продолжали взбираться один за другим по крутому склону с Мальборо-стрит. Скоро следовало ожидать и пешеходов, приехавших на первом утреннем автобусе. Оги вроде бы припоминал, что автобусы начинали ходить в шесть утра. Из-за густого тумана от прибывающих автомобилей оставались только лучи фар да расплывчатые силуэты за ветровым стеклом. Некоторые, увидев огромную толпу, разворачивались, потеряв надежду, но большинство следовало в глубь автостоянки в поисках оставшихся свободных мест, и свет задних фонарей медленно таял в тумане.
Потом Оги заметил силуэт автомобиля, который не развернулся, но и не проследовал в глубины автостоянки. Рядом с необычайно яркими фарами светились желтые противотуманные.
Ксеноновые фары, подумал Оги. Это же «мерседес-бенц». Что делает «бенц» на ярмарке вакансий?
Он предположил, что это, возможно, мэр Кинслер приехал, чтобы произнести речь перед Клубом ранних пташек. Поздравить их с предприимчивостью, свойственным американцам старым добрым стремлением всюду быть первыми. Если и так, подумал Оги, то приезд на «мерседесе», пусть и старом, свидетельствовал о дурном вкусе.
Пожилой мужчина, который стоял впереди (Уэйн Уэлланд, в последние мгновения своего земного существования), тоже обратил внимание на странный автомобиль:
– Это же «бенц»? Выглядит как «бенц».
Оги уже хотел ответить, что, разумеется, так и есть, эти фары ни с чем не перепутаешь, но тут водитель – силуэт за ветровым стеклом – резко нажал на клаксон: долгий нетерпеливый вопль разорвал рассветную тишину. Ксеноновые фары засияли еще ярче, ярко-белые конусы прорезали висевшие в воздухе капельки тумана, и автомобиль рванулся вперед, словно пришпоренный этим нетерпеливым гудком.
– Эй! – в изумлении вскрикнул Уэйн Уэлланд, и это слово стало для него последним.
Набирая скорость, «мерседес» ударил туда, где соискатели рабочих мест стояли наиболее плотно, зажатые между лентами с надписями «НЕ ПЕРЕСЕКАТЬ». Некоторые попытались убежать, но вырваться удалось только из задних рядов. У тех, кто находился рядом с дверьми – настоящих Ранних пташек, – шансов на спасение не было. Они сшибали стойки, падали, запутавшись в лентах, сталкивались друг с другом. Толпу волнами качало то в одну, то в другую сторону. Пожилых и слабых сбивали с ног и затаптывали.
