Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Май Шёвалль
– Ну?
– Она составляет примерно треть от того, что должны платить ты или я. И когда я вспоминаю, как выглядит квартира вдовы, то…
– То что?
– У меня появляется чертовское желание произвести обыск у них в офисе.
– На каком основании?
– Не знаю.
Мартин Бек пожал плечами. Гунвальд Ларссон направился к двери. На пороге он сказал:
– Этот Ассарссон был хитрой лисой. И его братец наверняка не лучше.
В дверях появился Кольберг. Он выглядел уставшим и невыспавшимся. Глаза у него были красные.
– Чем ты занимаешься? – спросил Мартин Бек.
– Слушаю магнитофонную запись допроса Биргерссона. Того самого, убившего свою жену. Его вел Стенстрём. Я всю ночь просидел над этим.
– И что?
– Ничего. Абсолютно ничего. Если, конечно, я чего-то не упустил.
– Всегда есть такая вероятность.
– Очень ценное замечание, – заметил Кольберг, закрывая за собой дверь.
Мартин Бек облокотился на стол и подпер голову руками.
Была пятница, восемнадцатое декабря. Прошло уже двадцать пять дней, а расследование, по существу, стояло на месте. Более того, появились определенные признаки того, что оно разваливается. Каждый цеплялся за любую мелочь, как утопающий хватается за соломинку.
Меландер размышлял над тем, где и когда он слышал имя Нильса Эрика Йёранссона.
Гунвальд Ларссон ломал себе голову над источниками доходов братьев Ассарссон.
Кольберг пытался выяснить, каким образом психически не совсем нормальный убийца жены по фамилии Биргерссон мог на что-то натолкнуть Стенстрёма.
Нурдин пытался установить связь между Йёранссоном, массовым убийством и гаражом в Хегерстене.
Эк настолько углубился в изучение устройства красного двухэтажного автобуса, что теперь с ним можно было разговаривать только об электрической схеме и расположении дворников на лобовом стекле.
Монссон систематически допрашивал всю арабскую диаспору Стокгольма, проникшись убежденностью Гунвальда Ларссона в том, что Мохаммед Бусси мог играть ключевую роль в этом деле, так как был алжирцем.
Сам Мартин Бек думал о Стенстрёме. О том, что, возможно, он за кем-то следил и этот человек застрелил его. Но эта гипотеза не выглядела убедительной. Разве позволил бы такой опытный полицейский застрелить себя человеку, за которым он следил? И к тому же в автобусе?
Рённ не мог не думать о том, что же все-таки сказал Шверин в больнице за несколько секунд до смерти.
Именно в эту пятницу днем у него состоялся разговор со звукооператором шведского радио. Звукооператор попытался проанализировать запись. Это заняло много времени, но он все же справился с заданием.
– Мало материала, не над чем было работать. Но мне все же удалось получить определенные результаты. Хотите послушать?
– Конечно, – сказал Рённ.
Он взял трубку в левую руку и потянулся за блокнотом.
– Кажется, вы норрландец?
– Да.
– Ну, нас интересуют не вопросы, а только ответы. Прежде всего я постарался убрать с ленты все посторонние звуки, шумы, скрежет и прочее.
Рённ ждал с авторучкой наготове.
– Если говорить о первом ответе – на вопрос, кто стрелял, то можно четко выделить четыре согласных: д, н, р, к.
– Да, – согласился Рённ.
– Однако при более глубоком анализе слышны и некоторые гласные и дифтонги между этими согласными. Например, звук «е» или «и» между «д» и «н».
– Динрк, – сказал Рённ.
– Да, для неопытного уха это звучит приблизительно так. Кроме того, мне кажется, что он произнес очень слабое «ай» после согласной «к».
– Динркай, – сказал Рённ.
– Что-то в этом роде, хотя и не с таким сильным «ай».
После паузы эксперт предположил:
– Наверное, этот человек был очень слаб.
– Да.
– И возможно, испытывал сильную боль.
– Вероятнее всего.
– В таком случае, – с облегчением сказал эксперт, – понятно, почему он произнес «ай».
Рённ записывал. Почесывал кончиком авторучки нос. Слушал.
– Теперь я уверен, что эти звуки образуют целую фразу, состоящую из нескольких слов.
– И как же звучит эта фраза? – приготовившись записывать, спросил Рённ.
– Трудно сказать. Очень трудно. Например, там могло быть: дрянь, ай.
– Дрянь, – удивленно повторил Рённ.
– Это всего лишь для примера. Если же говорить о втором ответе…
– Самалсон?
– Ага, так, значит, вам кажется, что это звучало именно так? Любопытно. Я уже так не считаю. Я пришел к выводу, что он произнес два слова. Вначале «сам», а потом «алсон».
– Что бы это могло значить?
– Ну, можно предположить, что это фамилия. Альссон или, что вероятнее, Ольссон.
– Сам Альссон? Сам Ольссон?
– Вот именно! Это звучит именно так. Вы тоже выговариваете «л» твердо. Возможно, он говорил на таком же диалекте. – После нескольких секунд молчания эксперт сказал: – Впрочем, маловероятно, чтобы существовал кто-то, кого зовут Сам Альссон или Сам Ольссон, ведь так?
– Маловероятно, – согласился Рённ.
– У меня пока все. Я, конечно, пришлю письменное заключение вместе с пленкой. Просто я решил, что стоит прежде позвонить, так как дело может быть срочным.
– Спасибо, – сказал Рённ.
Он положил трубку и после некоторых раздумий решил не докладывать руководству о выводах эксперта. По крайней мере, не сейчас.
Несмотря на то что часы показывали всего лишь без четверти три, было уже темно, когда Кольберг приехал на Лонгхольмен. Он замерз, устал, а тюремная атмосфера не настраивала на радостный лад. Холодная комната для свиданий была обшарпанной и негостеприимной, и в ожидании прибытия того, с кем он должен был встретиться, хмурый Кольберг мерил расстояние между стенами. Биргерссон, убивший свою жену, был подвергнут основательной психиатрической экспертизе в клинике Института судебной медицины. Вскоре его, наверное, освободят от отбывания наказания и направят в какое-нибудь лечебное учреждение.
Примерно через пятнадцать минут дверь отворилась, и надзиратель в синей униформе ввел низенького лысоватого мужчину лет шестидесяти. Тот переступил порог, остановился и, улыбнувшись, вежливо поклонился. Кольберг подошел к нему. Они обменялись рукопожатием и представились друг другу.
Биргерссон оказался приятным собеседником.
– Криминальный ассистент Стенстрём? Конечно помню. Очень симпатичный. Я попросил бы вас передать ему привет.
– Он мертв.
– Мертв? Не понимаю. Такой молодой человек… Как это случилось?
– Вот об этом-то я и хотел бы поговорить с вами.
Кольберг вкратце объяснил цель своего визита.
– Я прослушал все, что было записано на пленку, – сказал он в конце. – Однако, как я догадываюсь, магнитофон был включен не всегда, например во время еды или когда вы пили кофе.
– Верно.
– Но ведь вы и тогда разговаривали друг с другом.
– Конечно. Такое часто бывало.
– О чем вы разговаривали?
– Так, обо всем.
– А может быть, какая-то тема интересовала Стенстрёма особенно сильно?
Биргерссон задумался и покачал головой.
– В основном мы просто болтали. О том о сем. О какой особенной теме вы говорите? Что бы это могло быть?
– Именно это я
