Бумажные души - Эрик Аксл Сунд
Стине Миннесота казалась воплощением рая, чудесной, как смерть, во всех своих величии и красоте.
Проснувшись, Стина посмотрелась в треснувшее карманное зеркальце. Ей хотелось думать, что жухлая желтизна в глазах происходит от стеариновой свечи на ночном столике, а не от желчи, которая теперь рвалась из нее каждое утро.
Зрачки были не более булавочной головки. Не желая увидеть еще что-нибудь отвратительное, Стина отложила зеркальце.
Приступы рвоты, выжимавшие из нее всю желчь до капли, начались осенью. Стина знала, что причина ее мучений – этот город.
Стокгольм, до самого последнего булыжника мостовой, был городом зла.
Глава 14
Гамла Стан
Последние пятьдесят шагов до платформы Олунд преодолел на одном дыхании. Добравшись до металлической лесенки и увидев, что Шварц шевелится, он со стоном выдохнул.
Шварц злобно оскалился, одной рукой держась за ногу, и отмахнулся от Олунда.
– На меня плюнь… Она побежала по лестнице, давай за ней.
– Она в тебя стреляла? Я… Надо… – Олунд нагнулся было, но крови не увидел. Значит, выстрела не было.
– Что значит “стреляла”? – Шварц скривился. – У тебя что, с головой нелады? Бегом за ней.
Олунд кивнул и бросился вверх по лестнице, прыгая через ступеньку.
У выхода на Сёдермальмсторг стоял, прижимая к уху телефон, охранник с “Медборгарплатсен”. Олунд, не обращая на него внимания, выбежал на залитую солнцем площадь.
Вокруг лотков с фруктами толпились люди; девушки нигде не было видно. Слева поднимался к Гётагатан пологий склон, но Олунд исходил из того, что девушка побежала не туда: охранник, вероятно, оттуда и явился.
Перед собой Олунд видел похожий на коробку новый вестибюль метро на Рюссгорден, справа ширилась обнесенная оградой гигантская стройка Слюссена, однако над гигантской ямой на Катаринавэген тянулись несколько временных дорожек. Стальные конструкции были, словно крышей, покрыты шелестящим брезентом; там-то, на дорожке, ведущей к причалу Стадсгордена, Олунд и решил попытать счастья. На углу Городского музея Стокгольма он увидел группку людей, судя по виду – туристов из какой-то азиатской страны. Туристы жестикулировали, указывая на мост Гамла Стана, и по их жестам Олунд понял, что они обсуждают отнюдь не архитектурные достоинства подъемного крана, заслонившего обзор.
Когда Олунд обогнул угол, туристы уже двинулись вглубь квартала, по направлению к Мариаторгет, но когда он взглянул на Гамла Стан, то понял, что угадал верно.
Вдоль длинного строительного забора, протянувшегося между островами, теснились велосипедисты и пешеходы, но только одна фигура бежала. Точно она, только куртку где-то бросила. Светлые локоны и белое платье – или ночную рубашку – ни с чем не спутаешь.
Олунд прибавил шагу – девушка ни разу не обернулась. Если она и правда стащила пистолет, то хотя бы не держит его в руках.
Когда Олунд спустился в Гамла Стан, легкие свело, будто судорогой. Солнце превратилось во врага, который вступил в союз с гриппозным жаром.
Сейчас, с двадцатиметрового расстояния, стало видно, что девушке лет пятнадцать, не больше. Она вдруг остановилась посреди улицы, между уставленных тарелками столиков уличного кафе, и заозиралась.
Компанию парней, сидевших за столом, на котором теснились пивные бокалы, видимо, насмешила ее странная фигура: они что-то прокричали, но Олунд за шумом машин не услышал, что именно. Девушка, кажется, ничего не поняла и не спеша побрела по переулку Тривальдсгрен.
Олунд двинулся за ней, держась на приличном расстоянии. Когда девушка свернула налево, на Венстерлонггатан, он позвонил Шварцу. Тот сразу взял трубку.
– Ты как? – Олунд расслышал в трубке еще какие-то голоса. – Что у тебя там?
– Ахиллово сухожилие. Такое ощущение, что оно в лодыжке застряло. Я все еще сижу на перроне. Один парень из полиции, явно интерн, со мной возится.
Олунд свернул на Вестерлонггатан. Куда ни глянь – туристы, а среди них девушка, перед которой люди расступаются и пропускают ее, будто боятся, что она заразная.
– Значит, хлопком этим не заморачиваться?
– Да, не надо.
От пота щипало глаза, и Олунд ненадолго остановился. Когда он снова оглядел улицу, девушки уже не было. “Черт”, – простонал он и нажал “отбой”.
Мало-помалу Олунд перешел на бег, прокладывая себе путь сквозь море рюкзаков, бейсболок, висевших на груди фотоаппаратов и потных тел, но девушка как сквозь землю провалилась. В узких переулках, пересекавших улицу, Олунд ее тоже не обнаружил.
Он взобрался на бетонный барьер и стал высматривать девушку поверх голов туристов. Если она не рванула дальше, а в такой толпе особо не побегаешь, значит, шмыгнула в какое-нибудь кафе или магазин.
Вдруг между каменными стенами загремело эхо собачьего лая. Собака лаяла где-то совсем близко, за спиной у Олунда. Олунд спрыгнул на тротуар.
Приоткрытые на метр деревянные ворота явились перед ним словно из ниоткуда. Олунд сдал назад и заглянул в проем.
Сначала он увидел собаку. Окно на верхнем этаже, чуть выше человеческого роста, было открыто; серо-бурый, как стена старого дома, амстафф высунул голову с могучими челюстями, и переулок огласился еще одной очередью лая.
И тут, метрах в пяти-шести перед собой, Олунд увидел ее. Не обращая на лай никакого внимания, девушка поднималась по лестнице, ведущей на соседнюю улицу.
Сунув руку под куртку, Олунд вошел в пугающе тесный переулок, готовясь расстегнуть кнопку кобуры. Стены домов заглушали уличные звуки; Олунд слышал собственные шаги и старался дышать потише.
Девушка, видимо, все же услышала его: одолев лестницу наполовину, она остановилась и обернулась.
– Давайте не будем делать резких движений, – призвал Олунд, так и держа руку под курткой, на рукоятке пистолета. – Я полицейский. Прошу вас следовать за мной.
Безымянная девушка с лесовоза с интересом, почти с любопытством посмотрела на Олунда и села на ступеньку, не спуская с него глаз.
Олунд поставил ногу на ступеньку; теперь их разделяли метра два, не больше. Он в первый раз подобрался к девушке настолько близко и теперь только заметил, какие странные у нее глаза – темно-карие, почти черные. На какой-то миг он усомнился, что у нее при себе огнестрельное оружие. Скорее нож. Пистолет казался анахронизмом.
Над девушкой висела аура давно прошедших времен.
– Все закончилось, – сказал Олунд, уже понимая: все только начинается.
Глава 15
Белая меланхолия
Страшно. Есть нечего, хотя на дворе лето. Видар смог уснуть, только когда я дала ему пососать кожаный ремешок.
Скоро полночь. Я пишу при тусклом свете, который проникает в дом между оконной рамой и занавеской. Замечаю, что тяну с рассказом о том, как мне довелось побывать в доме Старейшин, но постараюсь все же описать этот день.
* * *
Это произошло восемнадцатого июня моего семнадцатого года жизни. Мать разбудила меня рано утром. Погладила мне лоб холодными пальцами –
