По праву закона и совести(Очерки о милиции) - Панчишин Игорь Николаевич

Выходило, что те сами избегают каких бы то ни было контактов и встреч с населением, полагаются только на себя.

Но так затаиться, ничем не выдать себя, не оставлять никаких следов на местах краж и ни разу не попасться «на деле»! Это было немыслимо.

Не мог тогда представить себе Копылов результатов «лесной школы», которую прошли скрывавшиеся. Они настолько натренировали свой слух, зрение и другие органы чувств, что могли находиться под землей и безошибочно отличить: заяц или лисица пробежали над землянкой; перед тем как пересечь ночью дорогу, надолго затаивались в придорожных кустах и, если вдали появлялась фигура человека, наверняка опознавали, мужчина или женщина приближаются (мужчин выдавал табачный запах); уходили на промысел с вечера и кражи совершали не менее как за 15–20 километров от своего логова. Потом целый день по очереди стояли возле землянки и напряженно слушали: нет ли погони?

В один из августовских дней 1963 года Копылов был вызван в Псков в управление.

Начальник управления полковник В. Ф. Дягилев, сменивший на этом посту В. Ф. Кузьмина, собрал у себя сотрудников ОУРа.

Он, с присущим ему юмором, открыл совещание словами:

— Породнился, видать, наш Копылов с «усмынскими духами»: и они его не трогают, и он их. Шучу, конечно, — продолжал полковник, — ты не обижайся, Василий Сергеевич, но наш розыск слишком затянулся: три года ищем — и никакого толка! Министерство наседает, в обкоме партии постоянно спрашивают, а что я могу сказать: что, дескать, Терех с сыном в болотных духов обернулись? А мне говорят: до каких пор бандиты будут вести разбой, обкрадывать государство и честных советских граждан, вызывать у людей страх и неуверенность?

Совещание было бурным и длилось несколько часов. Утвердили предложенный Копыловым план методического повального прочесывания территорий Барановского, Критивлянского и Усмынского лесничества. Общее руководство операцией возлагалось на заместителя Дягилева полковника С. М. Бадаева. Но перед началом операции решили попытаться войти самим в контакт с «духами». Для этой цели в типографии отпечатали несколько сотен листовок, текст которых гласил:

«Терентий и Владимир Ивановы! До Великой Отечественной войны вы занимались добросовестным и созидательным трудом в своем родном колхозе. По малодушию вы, Терентий, стали сотрудничать с немецкими властями, а вы, Владимир, оставили ряды Красной Армии. Испугавшись наказания, вы оба перешли на нелегальное положение. Победоносно закончилась Великая Отечественная война, и народ трудится во имя достижений своей Родины. Вам сейчас нет необходимости скрываться, по-звериному пугаться каждого шороха, обходить стороной человека.

Советское государство, руководствуясь принципами гуманизма, предоставило возможность вернуться и жить нормальной жизнью провинившимся перед ним.

7 сентября 1955 года издан Указ Президиума Верховного Совета СССР „Об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами во время войны 1941–1945 гг.“.

Преступные действия Владимира Иванова также подпадают под Указ об амнистии от 27 марта 1953 года.

Вам обоим один выход — немедленно добровольно явиться в ближайший сельсовет или милицию и сдать оружие, после чего вам будет предоставлено право выбора местожительства и работы.

Продолжая оставаться с оружием в лесу, вы представляете опасность, и к вам будут вынуждены применить меры как к вооруженной банде.

Одумайтесь! Вам предоставлена последняя возможность стать равноправными членами советского общества!»

Все экземпляры листовок были заверены гербовой печатью.

Самолет Як-12 два дня кружил над лесными массивами Куньинского района, разбрасывая листовки в самых глухоманных местах, на лесные дороги.

В этом же самолете находился и Копылов, до боли в глазах всматривавшийся в лесные дебри. Ни дымка, ни другого какого признака человеческого обитания!

Где было знать работникам милиции, что Ивановы топили печь в землянке всего лишь раз в сутки, глубокой ночью, готовя себе пищу загодя!

С первым снегом полковник Бадаев сформировал из сотрудников милиции отряд численностью 80 человек, поставил его на лыжи и, разделив людей на пять групп, приказал прочесать несколько лесных массивов. Лыжники изо дня в день углублялись в лес, продирались сквозь сплошные заросли подлеска, внимательно оглядывали все вокруг. Тщетно! Хоть бы малейший признак человеческого существования! Опять-таки неведомо было искавшим, что с наступлением зимы нелегалы не покидали своего логова, питаясь запасенным загодя и коротая время за чтением книг из обворованных ими библиотек.

В конце декабря поиски прекратились и лыжный отряд был расформирован.

Не успокоившись, полковник Бадаев еще несколько раз облетел на вертолете весь район. Внизу, на непорочной снежной белизне, отчетливо были видны даже цепочки заячьих следов и — ни одного человеческого следа. Ни дымка, ни какого-либо предмета, свидетельствующего о присутствии человека!

В начале января 1964 года розыск был приостановлен.

Едва снег сошел, Копылов снова выехал в Кунью.

За зимние месяцы он многое обдумал и теперь ехал с конкретным планом действий.

На следующий день Усмынское лесничество оформило на работу трех новых помощников лесников. Новичкам выдали форменную одежду лесников, удостоверения личности, ружья, нехитрый инструмент. Ничто теперь не отличало этих трех от работников лесничества. Никому и в голову не могло прийти, что у новых «лесников» под брезентовыми плащами висели на ремнях автоматы.

Метр за метром Копылов и два его помощника обследовали заранее намеченные кварталы лесных угодий, осмотрели каждый подозрительный завал, бугорок, для создания видимости своей «основной» работы делали зарубки на деревьях, помечали стволы, подрубали сушняк. Ночевали на лесных кордонах или просто в шалашах.

И буквально в первые же дни Копылов каким-то шестым чувством уловил близость преступников. Ну вот, скажем, наткнулся он на заросли орешника. Орешник как орешник. Но вот к одной из орешин прислонена палка-рогулина. Назначение ее одно — пригибать ветки с плодами. Если зайдет в орешник любой добытчик со стороны, зачем ему рогулина? Подпрыгнул, ухватил ветку, гни ее донизу, сломалась — и черт с ней — еще даже легче орехи обобрать. А здесь — ни одной поломанной веточки и — эта самая рогулина. Последний болван не догадается, что тут промышляли люди с расчетом не на один ореховый сезон: какой резон бездумно губить плодовые деревца?

Или вот вышли как-то к штабелю бревен. Всяк другой может прошел бы мимо: штабель как штабель, мало ли таких в лесу, но только не Копылов — служба на границе научила осматривать все подряд. Копылов остановился, огляделся, присел с торцовой стороны бревен и давай вглядываться в просвет между ними. Если между бревнами нет ничего постороннего, то весь штабель просматривается насквозь. Так и есть: что-то зачернело на другом конце штабеля: не пропускает свет! Прошел Копылов к тому концу штабеля, пошевелил несколько комлей и — на тебе! — две не выделанные до конца овчины! Тайничок небольшенький, ясно чей. Копылов овчины не тронул, а между ними две листовки из той пачки, что с собой носил, аккуратненько так положил, и бревна на место сдвинул, и подался себе дальше, хорошо приметив место.

А когда через три дня, сделав по лесу изрядный крюк, вернулся Копылов со своими помощниками к тому же самому штабелю, то ни овчин, ни листовок на месте не обнаружили. Сработала «лесная почта»: ведь те, что забрали овчины и прихватили листовки, прекрасно поняли, для какой цели оказались здесь листовки и кто их мог оставить, Прошло две недели. Копылов добрался до лесничества, позвонил в райотдел милиции: нет, из леса никто не вышел. Ну что ж, вам же, лесным «духам», будет хуже, а мы пойдем искать дальше.

Сколько сотен лесных верст исходил в это лето Копылов со своими помощниками — одному богу известно. В каких только таежных уголках они не побывали! Уже потом, после завершения операции, Копылова по-настоящему развеселило одно донесение, поступившее в Куньинское РОМ: