Дэвид Моррелл - Кровавая клятва
- А что если...
- Пожар?
Хьюстон надавил на педаль акселератора. "Рено" рванулся вперед. Симона со своей распухшей кистью все еще не могла вести машину. У Хьюстона целый день ныло плечо и болели ребра, но, не обращая на это внимание, он помчался по извилистой дороге по холму, напряженно вглядываясь вперед, туда, где фары пронизывали темноту. Они двигались столь быстро, что чернота ночи казалась стеной, к которой рвалась машина. Пит взглянул на усеянное звездами небо. Но над горизонтом не было и намека на красный отсвет.
- Мы бы увидели, - сказал он. - Ведь почти подъехали.
- Если не пожар, то что же еще?
- Чертовски скоро мы об этом узнаем.
Колокол звонил, и теперь звук его слышался намного отчетливее, когда "рено" помчался по окраинам деревушки, вначале мимо коттеджей, затем магазинов. Во многих домах горел свет.
- В нашу пользу по крайней мере одно очко, - проговорил Пит. - Уж если звон поднял с постелей всех этих людей, тогда, наверняка, и священник не спит. До завтра я не дотерплю. Нужно повидаться с ним прямо сейчас. Он не сможет отказать нам на сей раз. Слишком много у нас доказательств. Ему следует понять, что это более важно, чем его молчание.
- Ты не католик, - сказала Симона. - И все еще не понимаешь.
- Я понимаю, например, то, что моя жена мертва. И то, что священник должен рассказать мне, в чем ему признался на исповеди Пьер де Сен-Лоран. Не знаю как, но я заставлю его все мне открыть. Он должен, должен, просто обязан!
- Тайна исповеди чересчур важна, чтобы через нее можно было переступить. Если он что-то расскажет, жители деревни никогда ему не простят этого и не станут исповедоваться.
- Но ведь должен же быть хоть какой-то путь! Ответ близок, и он единственный, кто его знает! - Он повел машину через старинный каменный мост, вдыхая запах ночного тумана, поднимающегося с реки, глядя, как он дрожит среди деревьев в парке.
Прямо перед ним показался отель, где были освещены все окна, словно в день праздника. Симона была поражена.
- Я никогда не видела ничего подобного. Что же здесь в конце концов происходит?
Пит не стал подъезжать к боковому выходу, а подкатил прямо к главному входу и, выскочив из машины, рванулся к гостинице, несмотря на то, что боль в плече и ребрах мучила его.
Симона поспешила следом. Взлетела по древним каменным ступеням. Огромные дубовые двери были распахнуты. Постояльцы вглядывались во тьму, откуда доносился звук колокола.
Монсар стоял среди гостей, все еще одетый в вечерний костюм. Его морщинистое лицо было туго обтянуто кожей. Симона обняла его.
Хьюстон скромно остановился рядом. И пытался расшифровать, что именно говорил дочери Монсар.
Словно получив сильный удар, Симона, услышав ответ отца, отшатнулась и застыла. Затем повернулась к Хьюстону.
- Это не праздник.
Под яркими лампами Хьюстон увидел, насколько побелело ее лицо.
- Бдение, - произнесла она. - Заупокойное. Все жители отдают дань уважения.
- Кому? - Любопытство Пита достигло предела.
- Отцу Деверо. Иль морут, - ответил Монсар.
- Что? Неужели вы сказали - Деверо? Священник?
- Священник мертв, - всхлипнула Симона.
Абсолютно ничего не понимая, Хьюстон покачал головой.
- Нет. Не может быть. - Он заморгал, уставившись на гладкие, отполированные временем и бесчисленными ботинками ступени. - Мы были так близко, - простонал он.
- Вье, - услышал он объяснения Монсара; в голосе старика он услышал печаль. Несколько следующих предложений оказались смазанными. А затем: Маладе, - услышал Пит.
Симона развернулась, как сжатая пружина.
- Падре был стар. Болен. - Ее глаза казались безумными. - Ни одного человека у нас не любили и не уважали больше. Его будет страшно недоставать.
- Но что случилось?
- Молодой священник обнаружил Деверо у алтаря. Он лежал на полу. Власти подозревают сердечный приступ. Ты же видел, насколько он был болен. И даже дышал с трудом.
- Всего лишь день. Мы опоздали на день. - Пит потер пальцами глаза. - Да нет, что это я... Хотя, конечно, день... Нам бы потребовалось много... много других дней...
- Он был так утомлен. В каком-то смысле это даже хорошо.
- Но не для него. И не для нас. - Энергия, которая питала Пита, внезапно куда-то испарилась. Казалось, что ступени дрожат. - Мы были так близко...
Он пошел по направлению к свету, бьющему из входа в гостиницу, он уже настолько привык к равномерному звону колокола, что подсознательно продолжал отсчитывать по пять секунд. Но на сей раз на счет пять сквозь ночь не было слышно эха. Оно на последней звонкой ноте угасало, умолкало, умирало. Ночь была совершенно тиха, за исключением приглушенных голосов постояльцев, собравшихся в призрачном туманном парке.
- Да смилостивится над ним Господь, - произнес Хьюстон. Он сглотнул все, что было в пересохшем рту, и вошел в гостиницу.
Симона вошла следом.
- Нам нужно поговорить.
Пит не понял. Минуя конторку и лифт, они прошли в дальнюю часть вестибюля, которая вела к комнатам ее отца.
Женщина остановилась настолько резко, что Пит едва на нее не налетел. Они находились перед запертыми дверьми, ведущими в апартаменты Монсара.
- Ты что, ничего не понимаешь? Не чувствуешь? - спросила Симона.
- Что еще чувствовать? - удивился Пит.
- Священник мертв, а ты испытываешь одно разочарование? А почему не подозрение? Как, например, я? Разве мы не сошлись на том, что в этом деле чересчур много совпадений? Священник был нашей последней надеждой, и в тот момент, когда мы решили заставить его рассказать правду, оказывается, что мы уже опоздали. Он умирает. Я потрясена. И не могу поверить в обыкновенную неудачу.
- Но ведь он действительно был болен.
- Да, это сильно упрощало дело.
Хьюстон почувствовал зловещий ветерок на своем затылке.
- Алтарь. Он один. Подушку на лицо. Внезапный испуг. Небольшое давление на грудную клетку. Что угодно для души. Никаких следов. Да и кто бы стал об этом думать, Пит?
- Дознание...
- Здесь тебе не город. Тут все по старинке. Никакого вскрытия. Простейшее врачебное заключение. Скромные похороны.
- Но доказать мы не сможем...
- Я это чувствую, ощущаю. После всего того, что случилось... По-моему, иначе и быть не могло. Нам придется вести себя так, словно священника убили. И неужели тебе не очевиден этот факт? Тот, кто за нами охотится, вернулся обратно по своим же следам, чтобы их хорошенько замести.
- Это никогда не закончится. Симона, ты не можешь оставаться здесь одна.
- И ты тоже. Но вот, кого нам придется опасаться больше, чем любого врага, так это отца. Он никогда не предоставит нам одну комнату на двоих. Это будет ударом по его морали.
- Мы можем с ним поговорить, объяснить ему как-то...
Симона решительно покачала головой.
- Тогда он может быть нашим провожатым.
- И подвергаться опасности?
У Хьюстона желудок просто куда-то ухнул и, похоже, оторвался. Он постарался раскинуть мозгами. Из вестибюля послышался топот многих ног, постояльцы входили в гостиницу.
- Здесь говорить невозможно, - сказал Хьюстон.
- В мою комнату. Для вящей радости отца можем оставить дверь открытой. Она быстренько повернула дверную ручку и вошла. Пит зашел следом, вдыхая в себя запах духов и свежесть ее волос. И снова ему показалось, что он находится рядом с Дженис, а не с Симоной, словно во времени открылась черная дыра, и они вернулись на десять дней назад. После того, как Монсар рассказал им про Пьера де Сен-Лорана, они двинулись наверх в номер... и обнаружили в нем седоватого, небритого незнакомца.
И все повторилось вновь. "Нет, - сказал себе Хьюстон. - Я не могу этого видеть, потому что тогда выходит, что я сошел с ума".
Потому что их поджидал тот же самый человек. Со своей квадратной челюстью, тонким носом и короткими темными волосами, разделенными на строгий и ровный справа налево пробор. Та же темная одежда - свитер, шерстяные брюки и ботинки на каучуковой подметке. И на кровати он возлежал точно так же, как и в тот раз.
Но различие состояло в том, что вся грудь его представляла собой расплывшееся кровавое пятно от шеи до ремня на брюках. На сияющем бархатном покрывале были лужицы крови. Кровь струилась по подоконнику в том месте, где он его переползал, падая, оставляя за собой засохшие сгустки на ковре.
Симона закричала.
Часть третья
24
Вопль ее, как острый железный шип, вонзился Хьюстону прямо в череп. Пит отшатнулся. Симона закрыла лицо руками, и сквозь пальцы прорывался дикий визг. Хьюстон схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.
- Прекрати! - рявкнул он. Она вопила изо всех сил.
- Хватит! - повторил он. Потряс. Его мозг воспринимал одновременно огромное количество звуков и ощущений. Крики, топот множества ног по вестибюльному полу. Напряженную ширококостную плоть под покрытым свитером плечами, которые он сжимал. И безумное выражение лица Симоны в тот момент, когда она отняла руки от глаз, и из них выглянул дичайший страх.
