Светлана Успенская - Убийство по лицензии
Корр. Речи — плечи, например, тоже неплохо.
А. Г. Как вы сказали? Речи — плечи? Да, вы правы, это тоже весьма неплохо.
Корр. Ясно. Рецепт прост. Разрешите его опубликовать?
А. Г. Да пожалуйста! Даже можете опубликовать мою последнюю песню. Она у меня на гастролях в Томске родилась. Очень забавная песенка…
Милая девчонкаЗадери юбчонку,Что ты плачешь звонко…
Ну и так далее…
Корр. Например, хорошо бы так продолжить:
Что ты плачешь звонкоТочно собачонка…
А. Г. Да вы что! Какая собачонка! Никакой собачонки, вы что!
Корр. Ну, тогда по-другому. Например, так:
Что ты плачешь звонкоМилому вдогонку?
А. Г. Милому вдогонку? Плачет милому вдогонку… Неплохо, очень неплохо. Можно я использую это?
Корр. Конечно! И в заключение, что вы хотите сказать нашим читателям и особенно читательницам.
А. Г. Я вас всех люблю!»
Глава 9
— Госпожа Резник, — решительно начал Марушкин. — Я человек деловой, и вы, надеюсь, тоже. У меня мало времени, и думаю, у вас тоже. Поэтому я буду откровенен.
— Откровенность — похвальное качество, — задумчиво произнесла женщина в инвалидном кресле. Ее глубокие глаза изучали посетителя. — Но боюсь, что быстрого разговора у нас не получится. В ваших же интересах рассказать мне все как можно подробнее.
— Подробности ни к чему, — обрубил Марушкин. — А суть дела в том, что у моей жены есть проблемы. А моя главная проблема на сегодняшний день — это моя жена.
Такое жесткое начало не сулило ничего хорошего — Раиса Резник не любила резких людей. Но чтобы найти благовидный предлог для отказа, нужно, как минимум, выслушать посетителя.
— Не хочу, чтобы у вас создалось впечатление, что я безумно влюблен в свою супругу, — откровенно заявил Марушкин. — Мы с Лидией состоим в браке почти двадцать лет, и надо сказать, нам не удалось пронести через все эти годы, фигурально выражаясь, сокровища нашего чувства. У меня были другие женщины и сейчас есть. Да и Лидия не пренебрегала обществом других мужчин. Расстаться с ней я не могу — у нас дети. И не хочу, потому что иначе она сопьется; и пресса поднимет вой. Она лечилась в Бишкеке у Назаралиева, и довольно успешно.
— Вы хотите сказать, что она больше не пьет? — Левая бровь женщины чуть заметно приподнялась вверх.
— Ни капли, — подтвердил посетитель. — Тем не менее существует опасность того, что вместо алкоголя она утешится чем-нибудь более сильнодействующим — Лидия человек импульсивный и нерассуждающий.
— Так что же вы хотите?
— Ну, не знаю… Развлеките ее. Займите как-нибудь, чтобы у нее не было времени для новых глупостей. Ну, организуйте, наконец, какой-нибудь заграничный тур, найдите ей молодого человека, который бы ее развеселил. Ну, вы меня понимаете…
— У нас, — сухо возразил надтреснутый голос, — не турбюро и не бордель для скучающих господ. Мы не занимаемся поиском любовников для стареющих дам.
— Но я слышал…
— Нет, — резко возразил все тот же сухой бесстрастный голос. — Вас неверно информировали. Мы допускаем сексуальные контакты наших клиентов в процессе обслуживания, но только если они обусловлены психотерапевтическими показаниями и желаниями самих клиентов.
— Чем-чем? — слегка оторопел господин Марушкин.
— Рекомендациями психотерапевта. Если подобные контакты способны корректировать психосоматические расстройства клиента.
— Ну, значит, это как раз то, что прописал доктор, — с облегчением выдохнул Марушкин. — Не хотелось вам рассказывать… Но видно, придется принести семейную тайну на алтарь… Как бы это сказать…
— На алтарь семейного благополучия, — подсказала Раиса Александровна.
— Вот-вот… Ну, короче, у нее был любовник… Много ее моложе, смазливый парень… Ну, он ее бросил, и она запила после этого.
— Не очень-то приятная история…
— Вот именно… Мне казалось, что новое чувство поможет ей забыть старое. Ну, вы меня понимаете…
— Я вас понимаю, — спокойно подтвердила собеседница. — Но мы всегда лечим не следствие, а его причину. Это — кредо мое и соответственно моей фирмы.
— То есть? — настала очередь Марушкина поднять густую, с проблеском седины, бровь.
— То есть мы корректируем саму жизненную программу, вызвавшую сбои, а не стараемся ростками новых впечатлений прикрыть, образно говоря, пепел старой жизни. Мы не организуем развлечения ради самих развлечений и не генерируем впечатления ради самих впечатлений — мы помогаем человеку вновь ощутить вкус жизни. А это требует большой отдачи. Очень большой отдачи, — подчеркнула Раиса Александровна.
Посетитель мгновенно понял намек. Холеная рука полезла в портфель из толстой свиной кожи и выудила из него чековую книжку на предъявителя и золоченый «паркер».
— Сколько? Назовите вашу цену. Десять? Двадцать? Тридцать тысяч долларов?
— Я имела в виду не только и не столько финансовую отдачу, сколько моральную.
— Что это значит? — насупился Марушкин. Ему казалось, что его водят за нос, стараясь вытянуть сумму побольше. Моральная отдача в его представлении стоила намного дороже, чем материальная, и в чем-то он был прав.
— Это значит, что ни у вас, ни у вашей супруги не должно остаться от нас, точнее, от меня никаких тайн. Это значит, что вы предоставляете мне полный мандат на работу с вашей женой и ни во что не вмешиваетесь, даже если вам не понравятся некоторые наши действия.
— Например? — еще больше насупился посетитель.
— Например, если мы решим, что для поднятия жизненного тонуса вашей супруге необходимо баллотироваться в президенты или выступать в стриптиз-клубе на проспекте Мира, вы ни словом не возразите. Ведь все это будет обосновано исключительно терапевтическими целями.
Марушкин тяжело задумался и еще больше засопел.
— Ну, — наконец произнес он, — я сам хотел баллотироваться в президенты…
— Ради Бога!.. — позволила Раиса Александровна. — Сколько вам будет угодно… А как насчет всего остального? Я требую полного доверия.
Золоченый «паркер», разрывая тонкую бумагу, торопливо вывел жирную цифру.
— Я согласен, — произнес Марушкин, кладя на стол черного дерева подписанный чек.
— Возможно, мы включим в число наших клиентов вашу жену, — невозмутимо заметил голос с хрипотцой. Желтоватые пальцы остались неподвижны, не прикоснулись к чеку. Затем голос осторожно добавил: — Возможно…
Андрюшу Губкина, восходящую звезду современной попсы, привел в «Нескучный сад» его продюсер Гарри Мелешкян.
— Хватит кукситься, — сказал он. — Подумаешь цаца какая… Даю три недели на отдых, и чтоб через двадцать один день был у меня как огурчик!
У Андрюши что-то нынче не клеилось в жизни и настроение было на нуле. Нет, конечно, он не собирался с собой ничего делать — не такой уж он дурак, чтобы наложить на себя руки, хотя, может быть, кое-кому очень этого хотелось. Просто… Просто неожиданно все опротивело. Каждый день одно и то же — концерты под фанеру, безумные пятнадцатилетки, обрывающие пуговицы на сувениры, записи, прогоны. Потом опять концерты, съемки нового клипа, запись компакта, заискивающие улыбки перед нужными людьми, дружеские отношения с потенциальными спонсорами… Скука!
Андрюша на сцене еле открывал рот. Его ресницы, длинные, как у девочки, отбрасывали печальные тени на розовую кожу щек.
Причина была одна: в последнее время сам божественный Гарри стал посматривать «налево» и, кажется, уже нашел себе нового кандидата на роль восходящей звезды, юного кудрявого ломаку Смоктунова. Откопал он этого придурка на каком-то школьном смотре художественной самодеятельности, где тот выводил козлиным ломающимся голоском что-то типа «Аве, Мария». И умилился. И сразу же стал обтаптывать родителей юного дарования: мол, вы сами не знаете, какое сокровище у вас растет. Дело оставалось за малым — за согласием самого новоявленного Робертино Лоретти стать певцом.
Тот пока, правда, ломался и говорил, что будущее автослесаря, специалиста по ремонту иномарок, ему гораздо ближе. Но наверное, потенциальная звезда, подталкиваемая родителями, ломалась, чтобы набить себе цену. Ему в ноздри уже ударил пьянящий аромат больших, очень больших и не очень чистых денег.
Что ж, надо признать, Гарри, в чьих жилах текла южная пылкая кровь, очень любил юные дарования, а Андрей, честно говоря, уже только с очень большой натяжкой мог считаться юным. Охлаждение Гарри наступало постепенно, как и любое охлаждение. Сначала они перестали на гастролях занимать один номер на двоих — Губкин поначалу был страшно рад этому, наконец-то он получил относительную свободу от своего бдительного руководителя. Теперь порой он даже мог протащить в свой номер какую-нибудь лихую девицу и через полчасика упражнений на несвежей гостиничной кровати выпихнуть ее прочь, опасаясь неурочного визита грозного Гарри Гургеновича.
