Шарль Эксбрайя - Овернские влюбленные
— Вы догадываетесь, почему я вам задаю все эти вопросы, нисколько не связанные с юриспруденцией?
— Полагаю, что это связано с покушением на мэтра Парнака.
— Верно. И должен с грустью сообщить вам, что вы — основной подозреваемый.
— Я?
— Подумайте сами: покушение явно подготовлено здесь, в доме. О том же, что нотариус несколько изменил расписание, знали только домашние, стало быть, жену и дочь мы исключаем. Не думаю также, чтобы можно было всерьез рассматривать вопрос о виновности Агаты. Остаются служащие. Вероятно, вас нисколько не удивит, что я тут же отбросил мысль о мадемуазель Мулезан и Вермеле. Остаетесь вы с Ремуйе. К несчастью, из вас двоих только у вас есть мотив.
— И какой же?
— Мадам Парнак.
— Какая глупость!
— Ничуть. На редкость обычная история. Влюбленный убивает мужа в надежде занять его место.
— У вас богатое воображение!
— Нет, просто кое-какой опыт.
— Я люблю мадам Парнак, это правда. И, судя по тому, с какой невероятной быстротой распространяются сплетни, скоро в неведении останется разве что муж. Да, я люблю ее, но не настолько, чтобы стать убийцей!
— А может быть, вы оказались настолько дороги этой даме, что она готова даже пойти на преступление? Как говорят англичане, «мужчина ищет женщину до тех пор, пока она его не поймает». По-моему, вас уже изловили.
Лепито только руками развел.
— Ну что я могу вам ответить? Раз уж все так уверены, то я хочу прикончить своего хозяина, тащите меня за решетку. Это защитит его.
— Вы сказали все?
— Конечно, все. Сегодня утром Мишель обвинила меня в том, будто я пытался взорвать ее отца, чтобы он не мешал мне ухаживать за Соней. И Соня тоже в этом уверена. Она просто в восторге — думает, что только сильное чувство может толкнуть на такой поступок. Впрочем, мадам Парнак очень просила меня прекратить покушения на ее супруга. Похоже, что все, кажется, не видят ничего странного в том, что я вдруг стал убийцей…
— Да, ситуация неприятная. Вам надо держаться настороже. Как говаривали в таких случаях в прежние времена на Руси, «Христа распяло общественное мнение». Что ж до вашего стремления за решетку, то мы об этом еще поговорим, если угодно. Но несколько позже.
Покинув дом Парнаков, Лакоссад отправился докладывать о результатах комиссару Шаллану. Инспектор сказал, что всерьез подозревать можно пока только Франсуа Лепито, однако сам он не верит в виновность молодого человека.
— Почему?
— По-моему, я достаточно хорошо его знаю. Франсуа — человек мягкий, хорошо воспитанный и очень застенчивый…
— Ну не так уж он робок, раз ухлестывает за женой хозяина!
— Это как раз лишнее свидетельство его наивности.
— Если не хитрости.
— Честно говоря, не понимаю…
— А вдруг вся эта его страсть к прекрасной Соне Парнак — сплошное притворство? Может, ваш Франсуа разыгрывает спектакль для отвода глаз?
— Зачем?
— Чтобы разбогатеть.
— Не улавливаю…
— Я долго думал обо всей этой истории, старина, и если мсье Дезире в самом деле убили, то цепь преступлений, начавшаяся гибелью первой жертвы, ранением второй и лишь чудом сорвавшимся покушением на третью, находит только одно объяснение: деньги.
Давайте прокрутим все еще раз. Мсье Дезире умирает, и его деньги переходят к брату. После его кончины состояние обоих братьев в равных долях унаследуют жена и дочь. Со смертью Сони (а ведь это едва не случилось) все деньги получает Мишель. Может быть, крошка не прочь получить внушительное наследство?
— А вам не кажется, что здесь небольшой перебор? Девушка убивает подряд дядю, отца, мачеху… Я, конечно, не слишком высоко ставлю человеческую породу, но тут все-таки вы хватили через край…
— Я думал не о Мишель Парнак, а о Франсуа Лепито.
— Но какого черта он мог…
— Позвольте мне изложить вам свою версию, а уж потом высказывайте любые замечания. Жил-был неглупый молодой человек приятной наружности, любимец женщин… Короче, из тех, кто мужчинам внушает доверие, а в наших спутницах пробуждает материнскую любовь. Меж тем парень честолюбив, а скромное материальное положение не позволяет ему развернуться. Рядом оказывается состоятельная семья, и, к счастью для нашего честолюбца, в него влюбляется единственная дочка хозяина. Но предполагаемого приданого барышни ему мало. Парень хочет получить сразу все. Поэтому он изображает бешеную страсть к жене хозяина (на мой взгляд, эта любовь уж слишком демонстративна), чтобы, не вызывая подозрений, обогатить ту, на которой хочет жениться. Кому придет в голову обвинять воздыхателя Сони? Ведь в таком случае миллионы Мишель его нисколько не касаются. Зная о завещании мсье Дезире, молодой человек устроил его «самоубийство», потом попытался убрать Соню, а следом едва не отправил к праотцам и нотариуса. Мишель, возможно, действовала с ним сообща, но, по правде говоря, я склонен согласиться с вами, что они здесь ни при чем. Некоторые моменты настолько не укладываются в голове, что лучше воздержаться от этого предположения. Поэтому я готов ставить на полную невиновность девушку. А вот Соня наверняка знает, что ее ударил Франсуа, но не хочет ничего сказать, опасаясь скандала. По-моему, ей угрожает опасность. Лепито незачем оставлять мадам Парнак в живых, она одна знает о его преступлениях. Ну что вы об этом скажете?
— Пожалуй, я слишком растерян, чтобы составить определенное мнение. Мне надо хорошенько обдумать вашу версию. Во всяком случае, если Франсуа виновен, ему бы следовало обмозговать испанскую пословицу: «Кто ждет богатства к концу года, не дотянет и до лета».
Увидев в окно, как Франсуа Лепито возвращается домой с букетом цветов, Софи Шерминьяк подумала, что молодой человек наконец решился сделать признание, и сердце ее бешено застучало. Софи хотела выпить для храбрости капельку «Аркебюза», но, подумав, что ее ждет первый поцелуй, воздержалась. Мадам Шерминьяк уселась в свое самое красивое кресло, быстро поправила волосы и приняла позу, сочетавшую, как ей казалось, нежную покорность и чувство собственного достоинства, приличествующее владелице собственного дома.
Софи ждала напрасно. Франсуа, не останавливаясь, прошел мимо ее двери и поднялся по лестнице. Если эти цветы не для нее, то кому же они предназначены? Змея ревности обвила сердце пылкой вдовы.
Уходя из конторы, Франсуа предупредил Антуана, что плохо себя чувствует и поэтому не вернется после обеда. Чтобы скрасить ожидание, он решил навести порядок в комнате. Молодой человек расставил цветы, перелил в унаследованный от родителей хрустальный графин бутылку только что купленного портвейна и с особой нежностью разгладил складки на диван-кровати. Чем ближе подходил час свидания, тем больше он нервничал. В четверть пятого в дверь постучали, и Лепито окончательно растерялся. Почему Соня пришла на целых сорок пять минут раньше? Все надежды на успех вдруг улетучились. Прежде чем открыть дверь, Франсуа еще раз оглядел убранство комнаты — так генерал перед штурмом проводит последний смотр полков.
Это оказалась не Соня, а Мишель.
— Вы?
— Я! — И, обведя комнату изучающим взглядом, она добавила: — Ну конечно! Весь в ожидании своей Сони, не так ли?
— Зачем вы сюда пришли, Мишель?
— Во-первых, сказать, что я больше не думаю, будто это вы пытались прикончить папу.
— А, так, значит, все-таки не я?
— А во-вторых, хочу сообщить, что вы — последний мерзавец!
— Спасибо!
— И наконец, что я не позволю вам изменять мне с этой шлюхой.
— Мишель, я запрещаю вам…
— Только попробуйте мне что-нибудь запретить, и я мигом все переломаю в вашем гнездышке! Будь вы таким, как я себе представляла, вас вряд ли тянуло бы на всякие гнусности, уже давно бы схватили того, кто покушался на папу! Тогда бы он точно согласился отдать вам мою руку!
— Да не хочу я вашей руки!
— Ах подлец! — и возмущенная девушка влепила Франсуа пощечину. — Тем не менее вам придется ее взять!
— Господи боже мой! Откуда у вас эта привычка! Мне бы следовало устроить вам хорошую трепку!
— О-ля-ля! Уж это мне не грозит!
— Это почему?
— Вы же меня не любите? А бьют, я знаю, только любимых женщин!
— Ничего себе представления! Вас этому научили в монастыре?
Неожиданно гостья расплакалась и рухнула на диван. Франсуа, вне себя от досады и не отводя глаз от часов, обхватил девушку за плечи.
— Ну-ну, возьмите себя в руки и… уходите быстрей.
— Оставьте меня! Вы радуетесь моим страданиям, да? Приятно смотреть, как я плачу? Это щекочет самолюбие, верно?
— Да ничего они мне не щекочут, ваши рыдания! Эти слезы просто действуют мне на нервы, и особенно сейчас.
Мишель поднялась и с решительным видом двинулась на Лепито.
— Ну мне это надоело! Запомните хорошенько, Франсуа! Вам не удастся стать любовником Сони!
— Ах, вот вы как, ну так знайте, барышня, что если у меня возникнет такое желание, то уж у вас я разрешения спрашивать не стану!
