Елена Яковлева - По правилам корриды
Внизу протопала Любка, скользнула взглядом по Чушкиной лоджии — он едва успел отпрянуть. Только ее сейчас и не хватало. Да и вообще надоела она до чертиков, уж больно потасканная. Уж сколько раз выставлял, и недели не проходит, опять тут как тут… Кажется, свернула за угол — так-то лучше. Стайкой прошмыгнули пацаны-подростки из тех, что баловались в подвале травкой и нюхали всякую дрянь, пропащие, одним словом. Сам Чушка такими штучками не увлекался, зачем ему? А вон молодая баба, что совсем недавно в их доме квартиру купила, смотри-ка, на новом «БМВ» подкатила. Крутая!
Так он мало-помалу и вернулся к размышлениям о девке-клофелинщице, которая доживала свои последние спокойные часы, не ведая, что скоро за нее возьмутся. Первым делом, прикидывал Чушка, надо бы ей как следует врезать по ее гладкой физиономии, а вторым, конечно же, вытрясти на полную катушку. Жаловаться она не станет, потому как знает за собой шкоду. Другое дело, если ее кто-то «крышует», но вот тогда и сгодится Буханка. А уж в Буханкиных возможностях Чушка не сомневался. Короче, дело, можно считать, на мази, решил про себя Чушка и прислушался: храп в соседней комнате прекратился, видать, Буханка на другой бок перевернулся.
А Буханка и не спал. То есть поначалу он заснул, да так крепко, будто в омут с головой провалился, а потом так же быстро проснулся и ни в одном глазу. В голове было все то же: Черкес их предал. По Борюсику и Скворцу, которые полегли в «Жемчужине», он убивался еще меньше, чем по Пехоте, значит, туда им и дорога. Но ведь и возле его уха пуля прозвенела. Предназначенная лично ему, привет от предателя Черкеса, так-то расплатившегося за его преданность. Ну хорошо же, приятель, Буханка тебе это припомнит!
Часть II
В ШКАФУ
Глава 12
Это был странный день, начавшийся, как обычно, с таблеток. Их принесла не добрая Ниночка, а та, другая, с суровым выражением надсмотрщицы. И опять она сначала остановилась у кровати Тамары, дождалась, пока та сунет лекарства за щеку (уж не знаю, проглотила ли она их на этот раз), а потом направилась ко мне. Бог мой, до чего же мне был неприятен ее взгляд, пристальный, изучающий, мне нестерпимо захотелось накрыться с головой одеялом и отвернуться к стене. Только чтобы она поскорее ушла, я торопливо проглотила таблетки, даже не запивая. Разумеется, они немедленно стали у меня поперек горла в самом прямом смысле.
Потом суровая медсестра скрылась за дверью, а Тамара со всех ног бросилась к раковине, чтобы выплюнуть лекарства. А дальше события развивались по новому, совершенно неожиданному сценарию. Дверь палаты стремительно распахнулась, и на маленьком пятачке, разделяющем наши с Тамарой кровати, возникли сразу трое: все та же неразговорчивая медсестра-надсмотрщица, невысокая пожилая женщина в несвежем белом халате и молодой мужчина в синеватой робе.
Завидев их, Тамара завизжала и отскочила от раковины.
— Не хочу, не хочу! — отчаянно закричала она. — Не хочу укол!
— Ты сама этого хотела! — прикрикнула на нее суровая надсмотрщица, а мужчина в робе скрутил Тамаре руки и завалил на кровать.
Я из своего угла с ужасом наблюдала за этой сценой, не зная, что и думать, но вдруг напоролась на взгляд медсестры-надсмотрщицы и сразу отвернулась к стене. Почему? Наверное, такой приказ я прочитала в ее глазах.
Пока я рассматривала выкрашенную серо-голубой краской стену, на соседней кровати шла настоящая борьба. До меня долетали отрывистые полусдавленные Тамарины выкрики, пыхтение и скрип продавленных пружин.
— Ах, ты такая сильная у нас, оказывается! Смотри, еще дерется, — недовольно произнес мужской голос. — Тогда получай! — За этим последовал звук звонкой затрещины, честное слово, я не вру!
Сначала Тамара громко застонала, а потом тихо и жалобно, совсем по-детски заплакала:
— Ну не надо, пожалуйста, не надо… Я больше не буду… Ну не надо…
— Ничего, тебе это на пользу пойдет, — бросил мужчина и поторопил кого-то: — Ну коли же, коли, чего ждешь!
Теперь Тамара завыла, как зверь, и, судя по скрипу пружин, сделала еще одну попытку вырваться. Были еще какие-то удары, шлепки и крики, а затем все разом затихло.
— Ну вот так-то лучше, — удовлетворенно произнес мужской голос и присовокупил с издевкой: — Лежи теперь и отдыхай.
Я решилась оторвать взгляд от стены, только когда их шаги смолкли в коридоре. Еще через пять минут я тихонечко поднялась и на цыпочках подошла к Тамаре.
Тамара лежала в кровати, спеленутая, как я еще накануне, и лицо ее было бледное и безразличное, прямо восковое. Она неотрывно смотрела в потолок, и только губы ее чуть заметно дрожали, а по щекам текли беззвучные слезы.
— Что с тобой? — спросила я шепотом.
Она мне не ответила. Я вернулась на свое место и с тоской уставилась в пустоту. Медленно оглядела палату, стенной шкаф в углу снова привлек мое внимание. Сама не знаю почему он так меня притягивал и одновременно страшил, на дне души копошились какие-то неясные воспоминания. С минуту поколебавшись, я осторожно, словно шла по краю пропасти, приблизилась к нему. Собравшись с духом, решительно распахнула одним рывком обе дверцы одновременно…
Ничего ужасного я там не увидела, только пустое нутро, обшитое рыжей фанерой. Впрочем, не совсем пустое, потому что в углу на ржавом гвозде висел заношенный белый халат. Вот и всё. Но запах, запах был мне знаком, такое ощущение, что он в меня впитался чуть ли не с рождения. Запах слежавшегося грязного белья, карболки и пыли. Не знаю, чей голос приказал мне это сверху, но я зажмурила глаза и шагнула прямо в шкаф, вернее, сначала стала на колени, а потом подобрала ноги и закрыла дверцы изнутри.
Сразу стало темно и душно, а затхлый запах усилился. Кровь застучала у меня в висках, это уже было со мной, было, когда-то давно, в какой-то другой жизни, которую я никак не могла вспомнить. Такое чувство, что шкаф — это мое единственное воспоминание, знак ОТТУДА. ОТКУДА?!! Потом я стала задыхаться и кричать: «Выпустите меня отсюда!» А через какое-то время поняла: мне только кажется, будто я кричу, потому что горло перехватил спазм. Тогда я стала колотить по двери… и она распахнулась. Ну да, она ведь и не была заперта, но почему я думала…
Тамара застонала, и этот стон заставил меня отвлечься от мыслей от шкафа. Между прочим, это было трудно, виски опять сдавило, как обручем…
— Ты что? — позвала я Тамару.
Она снова не ответила, только обратила ко мне бледное мученическое лицо. Мокрое! Но не от слез, это были крупные капли пота. Они набухали на ее лбу, щеках и подбородке, как волдыри.
Я наклонилась над ней и простыней протерла лицо, горячее, словно противень, только что вынутый из духовки.
— Да у тебя жар! — отдернула я руку.
— Это укол… — пошевелила она обметанными губами.
Жар буквально на моих глазах сменился ознобом, ее стало ломать.
— Х-холодно… — простучала она зубами.
Я притащила со своей кровати одеяло и набросила его поверх Тамариного, но, кажется, ей это не помогло.
— Как больно… — пожаловалась она.
— Что у тебя болит? — спросила я.
— Все… — выдохнула Тамара и протяжно застонала.
С каждым разом Тамарины стоны становились все более долгими и жалобными, пока не слились в один, бесконечный, выматывающий душу…
В какой-то момент я не выдержала и бросилась к запертой двери палаты.
— Помогите! Здесь человеку плохо! Очень плохо! — надрывалась я, а в коридоре — ни звука. Вымерли они там все, что ли?
Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем в замочной скважине повернулся ключ.
— Что случилось? — На меня в упор смотрела суровая надсмотрщица.
Но я уже успела рассмотреть за ее спиной доброго доктора Леонида Борисовича и обращалась исключительно к нему:
— Видите, как ей плохо! У нее нестерпимая боль!
Доктор вежливо отодвинул меня в сторону и подошел к Тамаре, посмотрел, как она мечется, вся спеленутая, и попенял суровой надсмотрщице:
— Зачем вы ее здесь оставили?
— Так изолятор был занят, — насупилась та. — Только что освободился.
— Немедленно перевести, — распорядился Леонид Борисович.
Мне не терпелось рассказать ему, как все произошло, поэтому я схватила его за рукав халата и заглянула ему в глаза.
— Это все от укола… Ей сделали укол, и она сразу почувствовала себя плохо… У нее все болит, — торопливо докладывала я, опасаясь, что Суровая меня прервет.
— Я понял, понял, все понял, — пробормотал доктор и бросил еще один взгляд на громко стонущую Тамару. В нем, этом взгляде, не было даже намека на сочувствие, только досада и брезгливость…
Через десять минут Тамару увезли на каталке, а вечером я в первый раз не проглотила таблетки, а спрятала их за щекой. Хуже мне не стало, это я могу сказать точно, а потом меня начали посещать сны.
