Джон Макдональд - Легкая нажива
— Нечасто приходишь сюда, Хью. Приходи в любое время, тут всегда что-нибудь происходит, всегда можно посмеяться. Ты там внизу слишком усердно пашешь. Расслабляйся иногда. Все балдеют — как здорово у тебя получается. Мы ведь убрали Джерри у тебя из-под ног, так?
— Я это оценил.
— И тебе подкинули деньжат, ты слышал?
— Макс говорил мне, мистер Марта.
— Мистер Марта — это был мой отец. Он давно умер, мир праху его. Если ты не будешь называть меня Элом, то обидишь меня, Хью. Пойдем поищем место потише, где можно услышать собственные мысли.
Он провел Хью через спальню в маленький кабинет. Стены были почти сплошь увешаны фотографиями знаменитостей с прочувствованными дарственными надписями в адрес Эла Марта. Эл уселся в глубокое кресло, одной ногой уперся в край низкого розового столика и начал разговор:
— Садись там, Хью. Ты знаешь, мой мальчик, как мы пустили сейчас дело. У нас самая сильная команда в городе — ты и Макс. Вы здорово сработались, все в восторге от того, как у вас идут дела. Слава Богу, у меня хватает ума не лезть в ваши дела. Все, что я делаю, — это представляю интересы собственников, один из которых я сам. Благодаря тебе я живу здесь все лучше с каждым днем. Я хотел, чтобы ты знал, Хью, что о тебе все здесь очень высокого мнения... Так, а теперь говори, что у тебя.
— Подходящий случай вложить деньги, мистер... то есть Эл. Я не знаю, может быть, ты или кто из партнеров заинтересуется. Это мой старый друг, он остановился у нас. Он попросил меня... поручиться за него.
— Иногда я думаю о том, чтобы вложить деньги во что-нибудь стоящее. О какой сумме идет речь?
— Миллион четыреста. Это должны быть наличные.
Не меняя выражения лица, Эл сказал:
— Пока ты мне не сказал про наличные, я собирался показать тебе на дверь. Но теперь давай медленно и с чувством.
Хью рассказал все, что знал о деле, особо остановился на прошлом Шэннарда. Догадываясь, что будут дотошно наведены все справки, Хью не стал делать ошибку и приуменьшать нынешние трудности Шэннарда.
— У Тэмпла с собой карты, данные, цифры, и он может поговорить с тобой, когда тебе удобно, Эл.
— Первоклассные участки, говоришь. И ты сам там работал...
— Сейчас на островах таких не найдешь, такого размера... Спрос большой.
— Будем считать, с этим ясно. А твоя доля в чем? Проценты с нас? Или будешь иметь с Шэннарда?
— Я вообще ничего не получаю. И не хочу ничего.
— Не любишь деньги?
— Не в этом дело.
— А в чем?
— Просто делаю услугу старому другу, вот и все.
Эл посмотрел на него изучающе и с некоторым удивлением:
— Конечно, конечно, малыш. Мы понимаем друг друга. Завтра у твоего друга будет шанс поговорить. Где-нибудь во второй половине дня. Я знаю кое-каких ребят, которые будут рады послушать его. Но им нужно время, чтобы добраться сюда. Я дам тебе знать, когда это будет. Хочешь поприсутствовать?
— Не особенно.
— Скажи своему другу, что колеса, завертелись, о'кей? А теперь чего бы тебе не пойти повеселиться и попить с ребятами, пока я сделаю пару звонков?
— Как-нибудь в другой раз, Эл. Надо на работу.
— Ты и так вышел на несколько корпусов вперед, мог бы и расслабиться немного, а?
Спустившись вниз, Хью позвонил Тэмплу, но телефон не отвечал. Он положил записку в конверт, опечатал его и оставил в ячейке Тэмпла. Потом у него состоялся долгий и неприятный разговор с Ладори: кое-что сверх счетов. Из-за этого обедал Хью позже обычного. В четыре часа у него появилась возможность сделать перерыв для отдыха, он надел плавки и направился к бассейну.
Высмотрев в море загорающих Бетти, Хью подошел к ней:
— Почему бы тебе не сидеть каждый день на одном и том же месте?
— Я люблю, когда ты за мной охотишься, дорогой, это тебя выводит из равновесия. Я только десять минут как перекусила. Чувствую себя словно выжатый лимон.
— Симпатичный лимон, только небольшие круги под глазами выдают усталость.
— У тебя, похоже, энергия сегодня тоже не очень-то бьет через край, дружок.
— Черт возьми, меня разбудили на заре, и, до того как я снова заснул, что-то было еще. Ты знаешь.
— Нет, не знаю. А что это было?
— А вот если оно и дальше так будет, то нас выселят из дома за дурное поведение.
— Болтун несчастный.
Тут Хью увидел полотенце, расстеленное на траве рядом с ее шезлонгом.
— Ты что, нашла друга? — спросил он, и голос его слегка изменился.
— Твои друзья — мои друзья. Это Тэмпл, он сейчас плавает. А Викки пошла по магазинам. Трезвый он гораздо симпатичнее. Да, а ты все сделал? Говорил с Элом?
— Да. Переговоры назначены на завтра, на вторую половину дня.
Широко улыбаясь, подошел Тэмпл. Наклонив голову, он стучал по ней рукой, стараясь освободиться or воды в ухе.
— Рановато ты появился, Хью. Я только было собрался приятно побеседовать.
— Бетти не станет слушать всяких подозрительных типов из Нассау.
— А это мне решать, кого слушать, джентльмены.
— Ты взял записку, Тэмпл? — спросил Хью.
— Да, спасибо. Сегодня ко мне вернулась моя уверенность.
Хью посмотрел на него. Нет, с этим загорелым человеком, сидящим здесь на высокооплачиваемом солнце с поблескивающими капельками воды на сильных плечах, ничего не случится. Тэмпл Шэннард непобедим.
* * *Гомер Гэллоуэлл из Форт-Уэрта, штат Техас, прибыл в Лас-Вегас в субботу, в четыре часа дня, на своем «Апачи», пилотируемом рано облысевшим молодым человеком по имени Скотти. Большую часть пути Гомер спал. Скотти чувствовал себя свободнее, когда старик спал. Это было лучше, чем сидеть рядом с ним, не говоря ни слова, уставившись прямо вперед, не отводя глаз ни вниз, ни в сторону.
За четыре года работы в «Гэллоуэлл компани» он только второй раз вез самого старика и первый — его одного в этом самолетике. Шеф-пилот Паркер дал Скотти подробные наставления: «Лети, как по учебнику, парень. Делай все так, будто рядом с тобой сидит инструктор. При посадке все маневры выполняй, словно пилотируешь пассажирский авиалайнер на семьдесят мест, и у тебя не будет проблем. Не говори ни слова, если нет нужды. Богом заклинаю, не помогай ему подниматься или выходить из самолета. Если он что говорит тебе, отвечай как можно короче и быстро. Когда что приказывает, слушай так, чтобы ничего не упустить».
— Тебя послушать, грубоват он, Джо, — заметил тогда Скотти.
— Еще как, парень. У него этих миллионов долларов вчетверо больше, чем тебе лет, и получил он их не через примерное поведение, это наверняка. Это старая ящерица, греющаяся на солнышке и размышляющая, что бы этакое выкинуть. Мимо него не пролетит, не проползет ничего — схватит, не промахнется. Он крепкий и проворный, тоже как ящерица.
— Зачем ему в Вегас? — спросил Скотти.
— А я откуда знаю? Может, он ему принадлежит. Он может владеть целым городом, а никто и знать не будет. Он платит нужным людям в четыре раза больше, чем нам с тобой, только за то, чтобы его имя не попало в газеты. Не попало, Скотти! Так что ты возьми на себя только пилотирование, а он уж пускай сам думает, что потерял в Вегасе.
Сейчас, когда они летели над горами, Скотти думал, как мало этот старик напоминает традиционный образ техасского богача. Он был худощав, довольно высок. Похоже, в молодости этот человек обладал немалой физической силой, с годами мускулы ужались, но осталась прочная жилистость. Одет он был в немодную тройку черного цвета с золотой цепочкой от часов, носил очки в белой металлической оправе, удобно покоившиеся на горбинке носа. На старике были черные ботинки с круглыми носами, дешевый яркий галстук, замусоленный в районе узла от многократных завязываний, и черная традиционная шляпа, какие носят на ранчо, поношенная и запыленная. Суровое, худощавое, изрезанное складками и обветренное лицо выдавало в нем человека, который в первой половине своей жизни много спал на земле. Руки, загрубевшие от прежних трудов, в шрамах, с красноватыми костяшками пальцев, лежали на коленях и казались великоватыми для него.
«Увидишь такого на автобусной станции, — думал Скотти, — примешь за рабочего ранчо, у которого выходной день. Никогда не возникнет мысли о нефти и участках земли, по которым он, может, сам никогда и не проезжал, обо всем другом, что, говорят, у него есть — газетах, радио— и телекомпаниях, химических заводах, буровых в Мексиканском заливе. Ну никогда не догадаешься по внешнему виду этого старого сукина сына».
Скотти слышал, что он раз был женат, но жена через год заболела, мучилась целых двенадцать лет и умерла, и больше он не женился. Говорили, если кто его обидит, он будет выжидать удобный момент, а потом сотрет в порошок. Старик живет силой и властью. Ест, пьет и купается в них. Обычно ездит со своей свитой — поклоны, «йес, сэр», бумажки подносят. Рассказывали, у него даже был сенатор, которого он выдрессировал, как собачонку. Но иногда, как в этот раз, он ездит один...
