Алексей Макеев - День назначенной смерти
– А вы расслабьтесь, – посоветовал Максимов. – И постарайтесь получить хотя бы толику удовольствия.
– Непременно, – скорбно кивнул Кравцов, погружая лапу в симпатичную горку зеленых оливок. Громко зачавкал. – Вот отдышусь немного, Константин Андреевич. Вы знаете, этих идиотов уже на улицу тянет – петарды взрывать, с горки кататься. Боюсь, придется тащиться – не настолько они пьяны, чтобы не заметить мое отсутствие…
Он удалился, как будто на казнь. Максимов жалобно смотрел на разоренное «гнездо». Брезгливо кушать после этого невоспитанного урода.
Завершилась вечеринка, как и жаждал Кравцов, очень быстро. В доме царило неконтролируемое броуновское движение. Крутая «плазма» на стене извергала муси-пуси. Снова беспокойство на душе. Но любая порядочная мысль должна отлежаться в голове. А время истекало. В какой-то момент гости вновь собрались за столом – не пора ли подкрепиться перед прогулкой? Верхний свет потушили, пламя двух десятков свечей (отлично смотрится, черт возьми!) сновало по хмельным физиономиям. Забавная игра приглушенного света и кромешной тьмы. Физиономии шевелились, гримасничали. Кравцов с безумными глазами нервно откупоривал бутылку водки. Холодов, вконец осоловевший, расстегнутый до пупа, громко икал. Раздухарившийся Каварзин тискал хихикающую даму бальзаковского возраста. Немец, восседая на двух стульях, блаженно щурился, лапая шатенку с куклой. Дамы после возлияния становились глупыми и резиновыми. Отупевший от спиртного секретарь бессмысленно пялился в пространство. Кеша Мейр пытался поддержать с ним беседу, совал ему под мышку блестящую физиономию. Вика шарила глазками, разыскивая во мраке понурую фигуру сыщика, ласкала простым и нежным взором. Она не замечала, как злобно и угрюмо пристыл к ней собственный муж. Покачиваясь, точно былинка, вышла из гостиной домработница Саша – в кои-то веки выдалась минутка сходить в туалет.
«Кого-то не хватает», – встревоженно думал Максимов, опуская руку за сигаретами. Мочи нет, как хотелось курить – все равно не почувствуют.
Пространство двух этажей разорвал истошный женский визг…
Вспыхнул свет, озарив бледные лица. Кто-то начал монотонно роптать. Кто-то выразил крайнюю степень неудовольствия. Кажется, занавес, окончен новогодний спектакль, можно расходиться.
Самое время совершить пробежку.
Ванная комната первого этажа совмещалась с уборной и занимала метров двадцать. Кафель цвета морской волны до самого потолка. Скромненькое джакузи в углу. К унитазу, словно к подиуму для выступления оратора, вели мраморные ступени (замечательная идея, между прочим: сидя на таком унитазе, в голову не придет, будто занимаешься чем-то низким). На последней ступени, разбросав ухоженные руки и неловко извернувшись, лежала… королева бала – Альбина Дмитриевна.
Максимов яростно протирал глаза. Изображение сделалось резче, но суть вещей не менялась. Женщина была мертва, как и положено быть, когда затылок со всего размаха соприкасается с острым каменным выступом. Кость пробита, крови натекло… Глаза удивленные, красивые, распахнутые во всю ширь и, кажется, догадывающиеся…
Голова трещала, как дерево в огне. Растерянность охватила всех. Горничная Саша, зашедшая в туалет по долгожданной нужде, уже не кричала. Понимала, что уже не одна. Закатывала глазки и бесформенно сползала на пол. Собирался подвыпивший народ. Визжали и в страхе убегали женщины. Стучал зубами Кеша.
– О майн готт… – растерянно восклицал жирный немец и как-то трогательно разводил пухлыми ручками. – Я не понять… Фрау Альби-ина… А что это есть с ней такой?
– Каюк вашей фрау Альбине, – мрачно объяснил Вернер, оттесняя немца. Максимов пребывал в прострации, сотрудник это понимал. Поднялся к «подиуму», сел на колени и внимательно всмотрелся в мертвые глаза. Провел положенную процедуру с выявлением пульса. Поднял пронзительно голубые арийские глаза. – Добавить нечего, господа.
– Подождите, – бледнел и трясся Холодов. – Вы что, совсем белены объелись?..
– Господа, какая трагедия… – прозрел Каварзин и в ужасе стал шарить глазами по присутствующим. Где же хозяин? Кравцов вылез из-за спины моргающего Лохматова. Обошел секретаря, который потерял язык, нетвердо поднялся по ступеням, сел. Доходило очень трудно и долго.
– Аля? – как-то хрипло вопросил Кравцов. Посмотрел на людей – не опровергнут ли?
Каварзин пожал плечами и опустил голову. «Так вот и живем для смеха», – читалось по губам. Послышался отвратительный резкий звук – голубого где-то вырвало. Сдавленно пищали женщины. Вика оперлась на плечо мужа, помертвела, не могла продохнуть. Конвульсивно дрогнув, лишилась чувств. Отрезвевший муж, бормоча под нос проклятья, выволок женщину из уборной.
– Но почему Аля?.. – помертвевшими губами вопросил Кравцов.
Тоска во взоре только формировалась, все его естество – бесконечное изумление, помноженное на страх. Максимов неподвижно смотрел на женщину, которая так мила была вчера в постели…
– Милиция? – набрал известный номер Вернер. – Не сочтите за новогодний розыгрыш.
– Вы в порядке, Саша? – нагнулся над домработницей Олежка.
Та отрывисто кивнула и при помощи руки приняла вертикаль. Она не сводила глаз с покойницы. Лицо – и так довольно неказистое – стало предельно уродливым, скукоженным, сморщенным, словно вмиг обезводилось и высохло. Рыжих пятен больше не было. Сплошное болото. Неудержимая сила тянула ее к двери. Никто особо и не препятствовал.
– Скажите, – спохватился Лохматов. – Вы вошли, увидели и закричали. К телу не подходили, не прикасались?
– Конечно, господи… – она на ощупь нашла дверной проем и словно вывалилась в пропасть.
Не любит наш народ покойников. Вопрос «Почему Аля?» благополучно висел в воздухе. Немец в сотый раз всплеснул руками, подошел ближе. Приблизились остальные. «М-да, – бормотал свыкшийся с ситуацией Холодов, – праздник не удался…» Поднимался с корточек Кравцов.
– Занятная штука, – прорезался голос у Максимова. – Ваша жена мертва, а вы почему-то живы.
Кравцов позеленел от ужаса.
– Но это неправильно, я не понимаю… – он беспомощно таращился на труп.
– Объясните, детектив, – цедил сквозь зубы Каварзин. – Что вы имеете в виду?
На цыпочках удалился секретарь. Предупреждал же он патрона, что не надо ехать в эту страшную страну…
– Милиция приедет, – захлопнул телефон Вернер. – Во всяком случае, обещали.
Максимов отвел его в сторону. Зашептал на ухо:
– Думай, Шура, думай… Лично у меня голова на данном этапе не варит. Не должны были ее убить, понимаешь? Дичь – форменная. Не могу избавиться от ощущения, что мы наступили на горло собственному хору.
– Легко сказать – думай, – огрызался Вернер. – Лично я бы предпочел перекусить, нежели подумать. Одно скажу тебе, командир, доказать, что ее убили, будет трудно. И не факт – красотка могла оступиться и самостоятельно хрякнуться о край ступени. Выпито немало. Хочешь, предскажу, какой вывод сделает милиция? Несчастный случай, и никаких гвоздей! Или нужно объяснять, что такое новогодняя милиция?
Максимов и сам прекрасно понимал, что доказать невозможно. Трагическая случайность. Но не сомневался – женщину с силой толкнули. Потерять равновесие в нетрезвом виде проще простого. Если смерть пришла не сразу, ей подняли голову и ударили еще раз тем же местом. Царило броуновское движение, народ бродил по анфиладам. Кто-то видел, как она вошла в туалет. А будучи пьяной, Альбина не закрыла за собой. Некто вошел следом…
Ужас довлел над толпой. Допросить невозможно – пьяные, да еще под впечатлением. Прояснить удалось только то, что никто ничего не видел. Собирались на прогулку, кто-то предложил еще по рюмашке – дабы не замерзнуть. Кто в последний раз видел Альбину? Да кто ее знает, минут десять ее точно никто не видел. Натура дорогих гостей проявлялась самым неприглядным образом. Женская стайка впрыгнула в сапоги, схватила шубки. Лохматов пытался заступить дорогу, но он не представитель власти, а кусаться бабоньки умеют. Рыхлый немец согнулся над Кравцовым, что-то бормотал на ломаном русском. Кравцов отрешенно кивал. Высокие гости погружались в кожаные пальто и, пунцовые от стыда, покидали приятное общество. Незаметно испарился голубой. По холлу мыкался Каварзин, но и его выдержки хватило на десять минут. К приезду милиции в доме царствовала всепоглощающая тишь. Вика за пустым столом беззвучно плакала, мрачный Влад безостановочно тянул горькую и стремительно трезвел. В ванной комнате два неподвижных тела – одно из них сравнительно живое, Кравцов сидел на унитазе и сверху вниз взирал на жену, ожидая, когда она проснется…
Саша бродила по гостиной унылой сомнамбулой. Детективы мялись в холле.
– Маленькая справка, – говорил начитанный Олежка. – За полгода до того как стать президентом, Джордж Буш-младшенький продавил в Техасе оригинальный закон. Согласно этому перлу преступник обязан в устной или письменной форме предупредить жертву о готовящемся преступлении – не менее чем за сутки до его совершения. Невыполнение предписания суд рассматривает как отягчающее обстоятельство. Во как.
