Михаил Серегин - Без страховки
Профессор с горечью вздохнул и посмотрел на спасателей.
– Конечно, сейчас легко говорить о том, что было сделано не так, что не учтено, – продолжил Воронин. – Но факты остаются фактами. Я ведь рассказываю вам то, что узнал от участников тех боев. На перевалы заблаговременно не потрудились завезти взрывчатые вещества и материалы для устройства заграждений, не оборудовались позиции, не заминировали горные проходы и тропы. И, наконец, на перевалах отсутствовали войска. В основном их прикрывали небольшие силы от роты до батальона, которые к тому же не имели связи со своими штабами. Личный состав таких отрядов не был подготовлен к действиям в горах, поэтому не мог создать надежную оборону и предвидеть возможные действия опытного противника. Северные склоны перевалов не оборонялись, разведка там не производилась. Командиры соединений и частей редко бывали на перевалах и плохо знали, как организована оборона. Помнится, лет десять назад мне рассказывал командир 815-го полка майор Смирнов, что, находясь на Марухском перевале, он ни разу не видел своего командира дивизии. Некоторые перевалы вообще не были заняты войсками. А вот вам, молодые люди, еще один именитый тезис, – развернул страницу профессор. – «Существовала какая-то беспечность, порожденная, очевидно, неверием в способность немецких войск сколько-нибудь значительными силами просочиться через высокогорные перевалы в Закавказье, – это уже писал в своей книге маршал Гречко. – Фронт полностью доверился армии и выпустил из рук контроль за положением дел на перевалах. Когда 10 августа Ставка выразила сомнение в достоверности доклада штаба фронта о состоянии обороны на перевалах и поставила конкретные вопросы, штаб фронта не смог ответить на них, так как не располагал точными данными, какие перевалы и какими силами прикрыты, а какие из них подготовлены к подрыву». Вот такие там дела творились. Поэтому для «эдельвейсов» путь на перевалы от Санчаро до Эльбруса был, по существу, открытым.
Профессор снова пододвинул карту-вкладыш и стал показывать на ней, водя карандашом по бумаге:
– Вот примерно основные направления ударов: по долине реки Большая Лаба в направлении перевалов Санчаро и Псеашха, по рекам Марух и Большой Зеленчук – к перевалам Наурский и Марух, от реки Теберда – на перевал Ютухорский и Домбай. Еще одна группа «эдельвейсов», составленная из опытных альпинистов, направлялась от реки Кубань к перевалам Нахар, Гондарай, Морды на Главном Кавказском хребте и далее к Хотю-Тау. Этот путь вел к Эльбрусу и в тыл советских частей, отходивших вверх по Баксанскому ущелью. Кстати, перевалы Хотю-Тау, Чипер-Азау в этом горном узле никем не охранялись, на самом Эльбрусе находились лишь четыре сотрудника метеорологической станции. Нельзя сказать, что продвижение 49-го немецкого корпуса было совсем уж беспрепятственным. По ущельям в сторону хребта отходили разрозненные подразделения Красной армии, отрезанные в предгорьях от основных сил. Эти части оказывали сопротивление на наиболее выгодных для обороны участках наседавшим егерям. Отступавшие отряды двигались без карт, причем мало кто знал горы, немцы же довольно свободно ориентировались на местности. Переход через Большой Кавказ гитлеровское командование как раз и возложило на 49-й горнострелковый корпус, в состав которого входила 1-я горнострелковая дивизия «Эдельвейс». На нее гитлеровское командование возлагало большие надежды. Немалый опыт боевых действий в горах имела и 4-я горнострелковая дивизия, укомплектованная в основном тирольцами, для которых горы были родной стихией. Все соединения корпуса были оснащены специальным снаряжением и оружием. Для действий на перевалах в распоряжении группы армий «А» имелись две румынские горнострелковые дивизии. В резерве группы вслед за войсками продвигался корпус особого назначения «Ф», действия которого должны были развернуться на Ближнем Востоке. Видите, какие грандиозные и далеко оптимистические планы были у Гитлера?
Профессор заметно стал выглядеть более здоровым. Он так увлекся рассказом, что, казалось, забыл о своих старческих болячках. Скорее всего, права была Оля Синицкая, которая увидела в старом краеведе моральную усталость, усталость духа, а не тела.
– Вот смотрите, Игорь, – продолжал профессор, – следите по карте и запоминайте, если собираетесь рассказывать молодому поколению о боях на Кавказе. – Сосредоточившись в районе Невинномысска и Черкесска, 49-й фашистский корпус, разделенный на отряды, в середине августа устремился к перевалам центральной части Кавказского хребта с целью переправиться через них в районе Сухуми, Туапсе, перерезать коммуникации Черноморской группы Закавказского фронта и оказать помощь другой немецкой армии в ее продвижении вдоль Черноморского побережья на Батуми. Противник двигался через Клухори по долине Кубани – на перевалы Хотю-Тау и Нахар, по долине Теберды – к Клухорскому перевалу и Домбай-Ульген, по долинам рек Маруха, Большой Зеленчук – на Марухский и Наурский перевалы, по долине Большой Лабы – к перевалам Санчар и Псеахша. К середине августа части дивизии «Эдельвейс», наступая по долине Теберды, подошли к Клухорскому перевалу и потеснили наши обороняющиеся части на южные склоны перевала. Но брошенный на усиление Клухорской группы учебный батальон, сводный отряд Сухумского пехотного училища и отряд НКВД подошли к месту боев только 22 августа, когда противник уже спустился на южные склоны перевала и подошел к водопаду ущелья Клыдж. Дальнейшее продвижение гитлеровцев было приостановлено, но, увы, отбросить их с перевала не удалось. Войска, выдвинутые на помощь Клухорской группе, 26 августа предприняли наступление, но безуспешно.
– Не полетели ли тогда головы за такие провалы в обороне Кавказа? – спросил Чистяков.
– Мне рассказывали, – ответил Воронин, – что Берия, срочно прилетевший на свою сухумскую дачу, вызвал к себе группу генералов. Страшно орал и размахивал пистолетом, требуя ответов. Кто-то из генералов, не помню, кто точно, попытался Берии возразить на его обвинения и сослаться на объективные причины, Берия ударил его кулаком в лицо. Вот так-то, молодые люди. А выбить «эдельвейсов» с Кавказа Красная армия так и не смогла, они ушли оттуда сами в 1943 году, потому что захват советскими частями Нальчика создал угрозу окружения и сделал бессмысленным удержание кавказских вершин и перевалов в условиях общего отступления немецкой армии.
– Значит, пушка и каска, – задумчиво сказал Чистяков, – это где-то осень 41-го или весна 42-го. Период их продвижения. Теперь я немного другими глазами буду смотреть на эти горы.
Спасатели стали шумно собираться и благодарить профессора. Воронин кивал, улыбался, но было видно, что этот визит к нему молодежи отнял у старика много сил. Профессор не стал даже подниматься со своего кресла и попросил, чтобы спасатели захлопнули за собой входную дверь. Может быть, ему, под воздействием воспоминаний, хочется побыть одному, решил Чистяков, не выходить так быстро из того времени, в которое его заставили снова погрузиться гости. И только когда спасатели уже обувались в прихожей, из кабинета раздался слабый голос профессора:
– Игорь, задержитесь, пожалуйста.
Чистяков удивленно переглянулся с друзьями и снова снял ботинки. Мостовой и Синицкая молча остались ждать Игоря в прихожей.
– Я тут подумал, Игорь, – сказал задумчиво Воронин, когда Чистяков снова появился в кабинете, – что при вашей любознательности и интересе к истории своего края, который вы проявляете, мне следовало бы сделать вам один полезный подарок.
– Да ну, что вы, Никита Савельевич, – пробормотал Чистяков.
– Не спорьте, молодой человек, не спорьте, – возразил профессор. – Я лучше знаю. Подойдите сюда.
Чистяков послушно подошел к столу и остановился.
– Вот возьмите эту книгу, – протянул профессор Игорю то самое красочное издание в глянцевом переплете, из которого он зачитывал цитаты во время беседы со спасателями. – Это моя последняя. Она вам очень пригодится, вы почерпнете для себя много нового. Вы же любите рассказывать о наших местах, вот и будете пользоваться.
– Спасибо, Никита Савельевич, – сказал Чистяков и взял в руки книгу.
– Берегите ее как память обо мне, – наставительно, но как-то грустно сказал Воронин.
– Ну, Никита Савельевич, – возмутился спасатель, – что это вы с таким пессимизмом говорите?
– Полно, молодой человек, – махнул рукой старый профессор, – идите уж.
Чистяков еще раз горячо поблагодарил и вышел к своим друзьям.
– Чего он тебя звал? – не удержалась от расспросов Ольга, когда спасатели вышли на лестницу.
– Да вот, решил мне свою книгу подарить на память. Хандрит старик, прямо умирать собрался.
– Ничего удивительного, если ему уже сильно за восемьдесят, – пробурчал Мостовой. – Стареют бароны.
