Сергей Валяев - Трупоукладчик
Не люблю я вспоминать прошлое, но необходимо, чтобы понять последующее развитие событий. Однажды бедовый фуфлыжник решил вернуть долг и — глухой ночкой придушил моего соседа. Придушил бы. Я был разбужен в неурочный час. После трудового дня. Сопением подленького мясника. И поэтому очень рассердился. Что-что, а будить среди ночи, занимаясь дешевым душегубством? Это уже было слишком. Через несколько секунд окровавленный штеп уползал из жизни. А бывший генерал, отдышавшись, буркнул: спасибо. На что я ответил: пожалуйста. И мы продолжали жить. Каждый в своем сне.
И вот неожиданная встреча наяву. В условиях, приближенных к боевым. За столом находились ещё двое: сам хозяин горы Ртутной и второй столичный гость, похожий на педераста с крашеными баками.
За нашими с Котэ спинами держали пост два бойца с пистолетами-пулеметами «Беретта» итальянского производства. Эти пукалки очень удобны в условиях ближнего боя. Они обеспечивают стрелку быструю засечку цели и очень высокую вероятность её поражения.
Так что интуиция мне подсказывала, что роковая развязка близка. Где Уильям наш Шекспир или Федор свет Михайлович? Где лауреаты современной литературной премии имени Букера-энд-золупера? Чтобы высоким штилем осветить трагический финал. Увы, великие были далече. Надежда оставалась только на самого себя, краснобая.
Пока я готовился к самому худшему, господин Колесник с радостью изложил суть проблемы. Она заключалась в том, что «казачки», от наглости которых берет оторопь, вторглись на секретную территорию объекта, и все бы им сошло с рук, да вышла промашка — о контрольном звоночке знал лишь настоящий Гунченко. Отсюда естественные вопросы: где он? Кто мы такие? И чем интересуемся?
Вопросов было много. Я не люблю, когда вопросы задают нервным, повышенным тоном и когда в ребра упираются автоматные стволы. Они отвлекают, стволы.
— Где Гунченко? — повторил вопрос хозяин Ртутной горы; наверное, его в детстве уронили с самолета.
— Я, — ответил я.
— Что?
— Я — Гунченко.
— Что-о-о?!
— Он может подтвердить, — кивнул на своего товарища.
— Да, Гунченко, — крякнул тот. — Вылитый. Весь в папу. И маму. Бля' бу!
— Да они из нас идиотов, еп'род! — рявкнул господин Колесник. — Кто такие? Я из вас!.. — И захлебнулся от возмущения.
Я понял, что время шутить прошло и надо отвечать на поставленные вопросы. Я хотел признаться, что мы являемся сотрудниками ЦРУ, да не успел. Молчаливый и угрюмый генерал-зек ударил ладонью по столу и поинтересовался, с каким оружием явились «казачки» сюда, в эту гористую местность. Господин Колесник зазвенел ключиками, открывая маленький, уютный сейф. Вытащил из его бронированного нутра моего «Стечкина». Бревново с брезгливостью принял шпалер. Проверил обойму. Затем грузно поднялся… Никто из присутствующих не понимал его намерений. Даже я. Хотя крашеный подлипала взвизгнул вполне определенно:
— Отшмали яйца! — Не уточняя, кстати, кому именно. Не был ли он мазохистом или там эксгибиционистом?
Между тем «братишка» тяжелой поступью командора приближался к нам. Пистолет (мой) в его руках был весомым аргументом в успешном продолжении душевной беседы. Наши взгляды встретились, как два товарняка, груженные зековским лесом, на перегоне станции Зима. Бой колес на стыках — боль сердец…
— Ну-с, чувырло, — проговорил бывший мужик, тыкая монокль ствола в лоб Котэ. — Считаю до трех! Раз! Два!..
Три! Выстрелы прогремели, как гром, прошу прощения, среди ясного неба. Но только не для меня. Четыре! Я уже рвал «Беретты» из рук потемненных неожиданными пулями спецбойцов. Пять! Пистолет-пулемет — Кото, стоящему памятником. Шесть! Съем предохранителя. Семь! Палец на спусковом крючке. Восемь! Две цели, обмершие навсегда. Девять! Пуск — девятимиллиметровые, надежные патроны «Парабеллум» прошили телесную плоть врагов. Десять! К сейфу — документы прежде всего. Одиннадцать! Кровный брат бросает мне «Стечкина» и показывает, чтобы я ему прострелил предплечье! Двенадцать! Я это делаю. Тринадцать! Я выталкиваю из кабинета Котэ-памятник и, вспоминая мать-перемать, требую от него более активных действий.
— Ё-мое! — перекрестился оживающий памятник Дружбе народов. — Вот это еп' феерия!
— Работать, дурак! — заорал я.
И вовремя: впереди труднодоступными мишенями замелькали монстры во плоти. Единственным нашим преимуществом перед ними были внезапность и натиск. И плотный огонь на поражение.
Я и Котэ родились в бронежилетах. Мы успели вырваться из мраморного капкана горы Ртутной. Спецохрана не была готова к внутреннему бою и отступала с беспорядочной пальбой. Отбив ещё одну «Беретту», я работал с двух рук. Кото держал тыл, помогая себе дикими воплями. Казалось, что именно от этих воплей разбегаются наши враги, солдаты удачи.
В яростном движении мы раскромсали КПП — ничего нет страшнее пятой колонны. И вышли на тактический простор мирного послеполуденного поселка.
К счастью, ученый люд то ли был занят научными проблемами, то ли отдыхал и отсутствовал как таковой на местности. Декоративные вышки безмолвствовали, и мы без проблем, победно отступили к бетонному пятачку, где сидела механическая стрекоза. Это был легкий, прогулочный вертолет. На четыре места. Видимо, на нем прибыла уважаемая столичная комиссия.
Навигатор беспечно дремал в кабинке, пронизанной теплыми лучами; нежился, будто в цветочной пыльце. Я прервал прием полезных для организма солнечных ванн. И райское наслаждение.
— А? Что? Чего? — встрепенулся молоденький пилот. — Вы кто?
Мы, выразительно бряцая оружием, ответили сразу на все его вопросы. На языке трудящихся масс. И были поняты с полуслова — махолет задребезжал, как трамвай на повороте. Затем мы закачались, точно в люльке «Чертова колеса» в ЦПКиО. И солнце качнулось, и небо, и родная планета… На удивление, все пока было хорошо. Подозрительно хорошо. Нас даже не преследовали. И это обстоятельство мешало мне радоваться; радовался за двоих Котэ-Кото:
— Ха-ха! Летим! Летим! Леха! В смысле, Саня! Мы их сделали! Зачуханили!..
— А разрешение на полет?.. — Слабый голос пилота терялся в шуме мотора и воплях восторженного пассажира.
— Какое разрешение, командир! — продолжал орать Котэ. — Жми на газ!..
— Так это…
Вертолетчик недоговорил — излучина гористой речушки бликнула невероятно ослепительным светом. И гигантский электрический разряд пробил летучую машину. И нас в ней. Мне показалось, что я засветился, как лампочка Ильича в глухой российской глубинке.
Вертолет сбился с воздушного потока — мотор зачах; и мы закружились, как фанера на порывистом ветру.
— Еп' твою мать, командир! Что это такое? — завопил благим матом не сдержанный в чувствах Котэ.
— Так это… поле защитное!.. Я ж говорю!..
И снова резкий, зигзагообразный разряд пронзил наш несчастный махолет. И нас в нем. Чувствовалась крепкая рука руководителя охранного производства. Марков, я про него забыл. А он про меня нет. И теперь тискал рубильник электронной системы защиты туда-сюда, туда-сюда, гнида пещерно-ртутная.
Между тем вертолет успешно разваливался, как союз нерушимый республик свободных. Впрочем, нам ещё везло. Распад происходил над бурно кипящей речушкой. Не Волга-матушка, но тоже водная гладь. И у нас был шанс.
Я цапнул за руку Кото, ором утверждающего, что он не летает и не плавает, и вывалился с ним в прозрачную и свободную синеву небес.
Я сразу понял, что человек — не птица. Двадцатипятиметровую высоту мы с Котэ-Кото просвистели со скоростью мешка с удобрением, сваленного с борта сельхозного аэроплана — опрыскивателя полей, лугов и рек.
Водная стихия приняла нас жестко, будто мы сели на жесть. Потом провалились в странное, водное небытие — светлое, немое и прохладное. Удобный путь для ухода в мир иной. Из грязного, шумного, мерзкого мира суши.
К сожалению, у нас с Котэ оставались на земной тверди кое-какие дела. Делишки. Пришлось пробиваться через Н2О к спасительному солнечному кругу. На поверхности нас ожидали буруны, пороги и проблемы — нас кружило, как щепки в талой воде. Одно радовало, что кипящий поток утаскивает нас от горы Ртутной со сторожевыми вышками, между которыми, должно быть, пульсировала плазменная лента смерти. Еще я успел заметить горящие обломки механической стрекозы на скалистом склоне. Надеюсь, навигатору удалось избежать печальной участи. Как и нам. Тут я обратил внимание на своего боевого друга. Он почему-то больше не вопил, а был безучастен к своей судьбе. Вероятно, по причине полуутопленного состояния?
Да, необходимо было выбираться на брег местного Терека. Это оказалось делом архисложным. Только с третьей попытки мы прибились к валунам. С трудом затащил я Котэ на камни. Осмотрел его. И понял, что легкая наша прогулка по чужому краю закончилась. Начинался путь домой. А он, как известно, самый трудный.
