Галина Романова - Ночь с роскошной изменницей
Всех потерял, всех. В чем причина?
В вечной занятости, в Таисии, съевшей все его свободное время, в ее отце, предпочитающем контакты лишь нужного, делового плана. В них причина или в нем самом?
В нем, в нем, в ком же еще. Незачем гневить лукавого.
Думал, вырвется из старых стен сталинской постройки, не станет ежедневно входить в подъезд, намертво провонявший кошками и кислятиной, наденет пиджак и галстук, прочно прицепит к своему имени отчество, и все вмиг изменится? Жизнь обрастет достатком, приобретет нужный глянец, прочно отвоюет солнечное место, где нет места старому и нет к нему возврата.
Черта лысого, как скажет Саня. Черта лысого.
Олег оперся одной рукой о тумбочку, второй о стену и приблизил заросшее щетиной лицо к облупившемуся еще при жизни Сталина зеркалу.
Изображение подергивалось мутью, дрожало и расплывалось. Узнать себя было невозможно. То ли старое зеркало мстило ему за его долгое отсутствие, не желая служить верой и правдой, как прежде. То ли он просто-напросто был пьян до такой степени, что рассмотреть себя был не в состоянии. Но, странное дело, для пьяного организма он очень четко и логично рассуждает и даже оказался способным на самокритику. И даже не передернулся ни разу, когда Саня называл его давно забытым детским именем.
Олег вернулся на кухню и попытался убрать со стола. Пару раз уронил на пол вилки. Едва не разбил стакан и решил оставить это хлопотное дело до утра. Кое-как принял душ, забыв намылиться. Заметно приволакивая ноги, добрел до своей гостиной, рухнул на диван лицом вниз и тут же отключился.
Всю ночь ему снились кошмары. Пару раз он просыпался в холодном поту. Шатаясь из стороны в сторону, доходил до ванной и совал голову под ледяную струю, попутно жадно хватая ртом воду. Ложился, тут же без лишних мыслей проваливался в сон, и кошмары, как по заказу, снова возвращались.
В этих его ужасных снах девушка по имени Соня бегала наперегонки со своей тезкой собакой. Они бежали рядом, попеременно вырываясь вперед, уставали, падали все время и тут же возобновляли бег. А он все силился помочь кому-то из них, все старался облегчить этот изнуряющий марафон, но у него ничего не получалось. Он злился, нервничал и кричал еще что-то им вдогонку. А главное, что его особенно мучило и раздражало, он не мог определиться, кому же из них он особенно хочет помочь…
Кошмарное утро началось, как и водится, с того самого звонка, который никто и никогда с похмелья не ждет. Так бы он проспал, возможно, до вечера. И встал бы без тупой головной боли, ноющего сердца и иссушившей все внутренности жажды. Так нет же, надо было непременно случиться этому звонку!
– Алло, – еле пропихнул он через сжавшееся в игольное ушко горло. – Алло.
Телефон ответил равномерным гулом, а звонок по-прежнему рвал душу. Значит, звонят в дверь, сообразил Снимщиков. Через великую немочь стащил с дивана сначала ноги, потом всего себя и побрел к входной двери. Перед тем как ухватиться за замок, бросил взгляд в зеркало. Ну, конечно, а как же иначе! Иначе и быть не могло.
Сегодня мстительная амальгама милостиво, без размывов, представила на обозрение его обезобразившуюся за одну ночь физиономию. Тут вам и мешки под глазами, размерами с хороший кисет. И одутловатые, заросшие щетиной щеки в непонятных крошках. И вздувшиеся, как у мавра, губы.
– Ну и рожа, – успел выдохнуть Снимщиков вместе с удушливой волной перегара.
Открыл дверь на четверть и, сильно напрягая зрение, всмотрелся в силуэт, с трудом угадывающийся на темной лестничной клетке.
– Вам кого? – просипел он, так и не сумев угадать.
– Вас, Олег Сергеевич, – дребезжащим голосом ответил темный силуэт с лестничной клетки и шагнул из темноты прямо на него. – Мне вас!
Святые угодники! Это была она! Девушка из его кошмарного сна, которой он всю ночь помогал бежать куда-то или от кого-то. Ведь это он ей хотел помочь, конечно, ей! И, поняв это именно сейчас, Снимщиков вдруг испытал поразившее его самого облегчение.
– Чего надо? – нелюбезно поинтересовался он, когда Соня вошла, закрыла дверь его квартиры и привалилась к ней спиной. – Я тебя не звал, кажется.
Он нарочно хотел казаться грубым и нелюбезным. Ее не должна коснуться и тень подозрения о том, что он пытался помочь ей во сне.
– Вы пили? – Она, кажется, была удивлена, внимательно рассматривая его одутловатую небритую физиономию. Вздохнула, поняв, что не ошиблась. – Вы пили. Почему? Вы алкоголик?
Послать бы ее куда подальше или за дверь вытолкать, да сил не было ни на то, ни на другое. Сил осталось лишь добрести до ванной и снова засунуть голову под струю ледяной воды. Догадается, сама уйдет. Не догадается… Что ж, придется выводить ее силой.
Соня оказалась недогадливой, но хлопотливой. Пока он полоскал свою бедную голову, чистил зубы и делал неосмысленные попытки побриться – больше порезался, конечно, – она убрала со стола следы их вчерашнего с Саней пиршества, поставила на огонь чайник и налепила каких-никаких да бутербродов из черного хлеба и остатков плавленых сырков. Поставила на стол чайную пару, из которой всегда пила чай только его мать и никто больше, сам он до нее не дотрагивался. Уселась на табуретку спиной к окну, лицом к двери, сложила ладони на коленях, ни дать ни взять воспитанница детского сада, и принялась ждать, когда же хозяин выберется из ванной.
Снимщиков наскоро вытерся, хотел было накинуть рубашку, но потом передумал, оставшись в одних джинсах.
Переживет, ничего с ней не случится.
Она к нему приперлась без приглашения. Она проходила у него по делу главной подозреваемой – ею и осталась. Из-за нее у него в жизни начались сплошные неприятности, и еще неизвестно, когда им конец. Черная полоса уже наметилась жирным отвратительным мазком. Так что ему не до политесов.
Он вошел в кухню, по ходу отметив ее хлопоты. Уцепился обеими руками за полотенце, перекинутое через шею, и, не давая ей опомниться, спросил:
– Ну? И чего мы тут сидим?
Это точно похмелье не позволяло ему вытолкать ее взашей прямо тут же, сей момент. Какое еще могло быть объяснение, раз видеть эту даму ему категорически не хотелось. Синдром вчерашней попойки несколько сглаживал неприязнь, отвлекая болевыми толчками во всем теле. Распылять себя на скандал с этой рыжей не было никакой возможности. К тому же она, кажется, ничего сегодня, смирная. Даже завтраком его встречает на его же собственной кухне.
– Чего сидим, спрашиваю? – повторил Снимщиков свой вопрос, не дождавшись ее ответа.
– Жду вас, – пролепетала Соня едва слышно и опустила голову, добавив чуть громче: – Чайник закипает. Вы же хотите чаю?
– Я, может, и хочу, но чего хочешь ты, Софья Андреевна? – Олег сел к столу. – Итак, что нужно? Чем обязан столь раннему визиту?
Про ранний визит он, конечно, подзагнул. Время на стареньких ходиках неумолимо прощелкало полдень.
– Я пришла к вам за помощью, Олег Сергеевич, – решилась наконец Соня. Подняла голову и посмотрела грустно и без злости, ну прямо как Санькина такса вчера вечером. – Потому что мне кажется, помочь мне больше некому.
– О как! И в чем же моя помощь заключается?
– Вы должны помочь мне не попасть в тюрьму.
– Да? Это почему же я должен? Если мне не изменяет память, я, как никто другой, хотел тебя туда отправить. Думаешь, что за сутки что-то могло измениться?
– Уже изменилось!
Соня поднялась с табуретки, отвернулась от него к плите. Сняла с огня закипевший чайник. Плеснула из него кипятка в старенький, отбитый с одного края заварочный чайник. Этот заварник, с крупными розами по пузатым бокам, Олег как-то подарил матери на Рождество. И после ее смерти не тронул его ни разу.
– Что же могло измениться за одну ночь? – Прищурив один глаз, Олег прислушался к собственной головной боли: стучало где-то за левым ухом, сильно стучало, больно.
– Все! – выдохнула Соня с чувством, повернулась и поставила перед ним заварку. – Пейте чай, Олег Сергеевич.
– Да погоди ты с чаем, в самом деле! – взорвался он, остолбенев просто от огненной стрелы, вонзившейся ему в виски. – Что все изменилось, что?! Чего ты все вокруг да около?! Говори или… Или уходи отсюда!
– Хорошо, – кивнула она покорно.
Снова села на табуретку возле окна и сложила ладони на коленках. Голых, к слову сказать, коленках. Юбка из тонкого льна едва доходила ей до середины бедер, как она ни старалась натянуть ее пониже. А на босоножках ее, Олег это сразу заметил, оторвался хлястик, и она подсовывала его под пятку, как будто ума не хватало отнести их в мастерскую. Там этот хлястик пришить – пара минут. Он сам таким ремонтом когда-то занимался. Когда-то давно. Тогда еще имя его не тянуло за собой шлейфа из отчества. Да и сам он был много проще. Знал, к примеру, все о своих друзьях…
– Только можно я сначала вам вопрос задам? – попросила она, дождалась его одобрения в виде молчаливого кивка, и задала-таки его: – Вы когда предрекали быструю кончину Анне Васильевне Сочельниковой, вы это просто так сказали, чтобы меня смутить, или что-то знали? Или догадывались?
