Галина Романова - Черная корона
А кого жалко-то было в этом случае: жену или машину?!
Ох, ну просто язык зачесался для такого вопроса. В частном порядке задал бы его непременно. А при исполнении нельзя, при исполнении подобное любопытство может быть наказуемо.
— Игорь Андреевич, мне нужно задать вам несколько вопросов, — для чего-то сказал Калинкин, хотя еще пять минут назад не собирался приставать с расспросами к Черешневу. — Только вот не знаю где… Может, в машине посидим, вдали от лишних ушей?
— Не вопрос. — Горделиво приосанившись, Черешнев с вальяжным достоинством перебросил брелок сигнализации меж пальцев, открыл машину и с улыбкой пригласил: — Прошу!
— Нет-нет, я лучше на заднем сиденье посижу. Вы не против?
Он, наверное, глупо выглядел теперь, и взгляд Черешнева на это намекал недвусмысленно, но Калинкину вдруг приспичило влезть именно на заднее сиденье, и осмотреть там все досконально, и в очередной раз убедиться в том, что Черешнева Владимира врет самым беззастенчивым образом. И…
Черт побери все на свете! А ведь были царапины на самом деле! И пятно темное на подголовнике водителя, и крохотное пятнышко на самом сиденье с оплавленными краями наверняка от сигареты. Оказалось ведь все именно так, как она и говорила!
Что же получается, что она не врала ему в этом? И если не врала в этом, то…
— Вам следует определиться, Игорь Андреевич, — нарушил неприличную паузу Калинкин, пару раз нарвавшись на откровенно недовольный взгляд Черешнева, — как вы поступите с вашей супругой.
— То есть… То есть как я должен, по-вашему, поступить?!
Печаль в его восклицании была ну до такой степени фальшивой, что Калинкин еле сдержался, чтобы не сплюнуть себе под ноги.
— Либо вы пишете заявление на вашу супругу, либо… либо забираете домой после выздоровления.
— Какого выздоровления? — вкрадчивым, как июльский полуденный ветерок, голосом поинтересовался Черешнев, снова уставившись на циферблат дорогих часов. — Вы думаете, что эта больница способна излечить ее заболевание?!
— Вполне здесь справятся с ее ушибами и вывихами! — с излишней беспечностью воскликнул Калинкин.
— Я не об этом заболевании! — вдруг разгневался Черешнев, убирая свою физиономию из прорехи между двумя передними сиденьями. — Я о ее душевном состоянии!
— По-моему, с ней все в порядке. Имелась цель оговора, клеветы, даже я бы сказал. Во всем остальном Владимира Черешнева вполне адекватна.
— Оговора! Клеветы! Много вы понимаете!!! — Игорь Андреевич вдруг с силой опустил здоровенный кулак себе на колено и сморщился, пробормотав: — Черт!.. Она в последнее время вела себя как последняя идиотка! То устраивала сцены ревности, приплетая сюда нашу кухарку. То находила вдруг в своей тумбочке ее нижнее белье, и снова следовала сцена ревности! То теперь эти выдумки! Как это понимать прикажете?!
— Она просто ненавидит вас люто, Игорь Андреевич, — не без удовольствия прояснил ситуацию Калинкин, зорко наблюдая за хозяином машины. — Ненавидит! И старается навредить вам всеми известными ей способами. Попав под машину, тут же передернула ситуацию, выставив вас в невыгодном свете.
— И что же мне теперь прикажете делать?! Если она вполне здорова, как вы оцениваете взглядом профессионала, — в этом месте в его сарказме можно было бы захлебнуться, — и вытворяет такое!.. Что дальше ждать?! И что мне делать прикажете?!
— Ну… У вас несколько вариантов. — Калинкин снова не без удовольствия принялся рассматривать царапины на дорогой обшивке двери. — Вы можете подать на нее в суд за клевету и нанесение оскорбления. А можете просто с ней развестись. И все.
— И все?! — Полыхающее гневом лицо Черешнева снова развернулось на следователя. — Так у вас, у молодежи, решаются теперь все внутрисемейные проблемы?! Либо в тюрьму посадить любимую женщину — либо развестись?!
Про любимую был явный перебор. Никакой любовью в наигранном поведении Черешнева и не пахло. Была, может, привязанность, чувство долга и что-то еще, но только не любовь.
Калинкин частенько натыкался на звучные фамилии в милицейских сводках по результатам рейдов по дорогим притонам. Фамилии Черешнева не попалось ни разу, здесь врать он не станет, но некоторые господа…
Короче, выплескивали накопившуюся физиологическую «усталость» направо и налево. И с бильярдных столов их снимали в чем мать родила, и из бассейнов с голыми русалками вылавливали, и из-под умелых рук и тел массажисток вызволяли. Господа тут же распахивали пухлые бумажники, пытаясь отгородиться от проблем гласности. И, как ни странно, тут же вспоминали про тех самых любимых, что в светелке их ночами поджидали, обремененные чадами и супружескими узами.
Может, и гражданке Черешневой приходилось долгими ночами поджидать этого холеного красавца. Кто знает!..
— Послушайте, Игорь Андреевич, не стоит так кипятиться. — Калинкин лучезарно улыбнулся Черешневу, который взирал на него теперь как на вестника конца света, не иначе. — Я всего лишь сказал вам, что жена ваша никак не сумасшедшая, а вы вроде как не рады!
— Почему это я не рад?! Вы на что намекаете, Дмитрий Иванович?! — Красивые холодные глаза Черешнева сощурились. — Считаете, что мне так хотелось упрятать ее в психушку? Что я сам все это подстроил? Вытащил ее из дома посреди ночи, заставил приехать на окраину города, где и днем-то ходить небезопасно, наехал на нее на этой самой вот машине, так?!
«Именно! Именно так!» — захотелось снова раскрыть рот Калинкину. За небольшим, пожалуй, исключением…
Гражданка Черешнева клянется и божится, что откуда-то взялась точно такая же, похожая на эту машина, в салоне которой не было глупых царапин, отметин и прожженных сигаретных дырочек. И именно на этой машине возил ее супруг на обед в ресторан, а потом, возможно, на ней ее и переехать пытался. А эта, для отличного алиби, простояла весь вечер и большую часть ночи перед зданием, в котором располагалась фирма Черешнева…
Калинкин вовремя себя одернул. Не притормози он, впору надевать наручники на бедного бизнесмена. Куда было лезть со своими «может быть» и «возможно»? Откровенная бытовуха же! Никто особо не пострадал. Все живы, пускай и не вполне здоровы. Кто-то кого-то не любит, кто-то кого-то откровенно пытается убедить в обратном. Обычное дело, называемое неудавшимся браком. Разберутся между собой.
— Я ни в чем вас не обвиняю. Просто взял на себя смелость дать вам совет, только и всего. Дело в суде однозначно рассыплется. Сумасшествие ее весьма сомнительно, так что…
— Так что?! — высоким напряженным голосом перебил его Черешнев.
— Разбирайтесь между собой, вот. — Калинкин взялся за дверную ручку, намереваясь выбраться из машины.
— Конечно! Вам бы побыстрее тесемки на папке завязать да в урну ее отправить! — фыркнул Игорь Андреевич, снова отвернулся, постучал по рулю пальцами и вздохнул: — Видимо, вы правы. Это дело касается только нас двоих. Покажу, конечно, ее специалистам, что они скажут…
Сколько заплатишь, то и скажут! Калинкина вдруг переполнила отвратительная горечь. И даже стало жаль бедную Владимиру Черешневу. Ведь запросто упрячет ее муженек в психушку. Ему стоит только захотеть и немного поднапрячься, и дело в шляпе, а Владимира в палате.
Ох и дурехи же эти длинноногие красотки, изо всех сил рвущиеся за такими вот холеными мерзавцами. Все-то им кажется, что в огромном доме за высоким забором их ждет удивительное счастье, которого нет и не может быть в двухкомнатной «хрущобе» на пятом этаже. И что муж непременно должен по вечерам выбираться из приятно пахнущего салона дорогого автомобиля, а не из вонючего жерла переполненного городского автобуса. И завтракать они непременно хотят ароматной клубникой и пышно взбитой с белком овсянкой, а не вечно пригорающей к старой сковороде глазуньей.
Разве в том оно, счастье, девчонки!!! Быть оно может за любыми стенами и любым забором. Главное — это двое: он и она. А все остальное — лишь приложение!
Приложение, которым владел Калинкин Дмитрий Иванович, мало кому приходилось по душе.
Он был симпатичным парнем с репутацией честного, не избалованного мздой мента. Физически здоров, аккуратен, не обременен алиментами и вредными привычками, но и только. Многим современным девушкам, особенно тем, которые ему нравились, этого казалось чудовищно мало. Им хотелось непременно много, всего и сразу. Они совсем не хотели ждать, когда пройдет время и наберутся деньги. И можно будет обменять его тесную квартирку на более просторную, в престижном районе. Всего и делов-то — немного терпения и максимум усилий.
Ан нет! Ждать никто не хотел. Тем более прилагать усилия. К чему, если природа-мама все усилия уже приложила? И красота имеется, и стать, и ума немного. Всего этого достаточно, чтобы выгуливать себя утром по широким дорожкам собственного сада, кутаясь в дорогие меха — если это зима.
