Галина Романова - Соперница с обложки
Она вошла за ним следом в комнату, оперлась спиной о притолоку и несколько мгновений рассматривала его, будто видела впервые. Он мог поклясться, что именно таким был ее взгляд, когда они столкнулись в дверях супермаркета. А это была их самая первая встреча.
– Славик, ты сейчас что пытаешься сделать? – с неожиданной вкрадчивостью спросила Наташа.
Он никогда прежде не слыхал такого тона, никогда не мог подозревать, что она вообще о нем имеет представление. Всегда мила и простодушна, заботлива и нежна, и тут вдруг непонятная, опасная вкрадчивость. Такое Волиной было бы простительно и позволительно, дочери ее, подруге и соратникам, марширующим под ее началом и в одном строю, но не его девушке. Она не должна быть такой, как они все! Она должна быть именно такой, как ему хотелось. А может…
Может, он снова все для себя придумал, а?! Может, и за нее, и за себя придумал утопический семейный мир, который по природе своей невозможен?
– Что я пытаюсь сделать? – растерялся Лозовский.
– Ты сейчас пытаешься скандалить со мной? – милые добрые глаза Наташи сделались очень темными и холодными, как небо в ноябре.
– Нет. Скандалить я не хочу. Я хочу понять, почему ты не позвала меня к телефону? Этот звонок мог быть очень важен для меня и…
– Важен?! Для тебя?! Звонок какой-то бабы для тебя важнее мира в этом доме?!
И снова ее тихий голос с возмущенным присвистом показался Лозовскому незнакомым и неприятным.
– Баб было две, если я не ошибаюсь?
– И что с того?
– Почему ты не позвала меня, Наташа?
Ему очень хотелось услышать от нее вразумительное объяснение ее необъяснимому поведению. Пускай придумала бы что-нибудь, что ли. Соврала, на худой конец, но уничтожила в нем то неприязненное чувство, которое вдруг дало о себе знать.
– Ты!.. – вдруг выпалила она очень громко и запнулась, а ресницы ее шустро заметались вверх-вниз. – Ты считаешь, что можешь говорить в моем присутствии со своими любовницами, да?! Ты считаешь, это нормально, когда они звонят тебе домой, да?
– Кто они? – Лозовский окаменел.
Вот это новости! Вот это удар под дых! Он же выбирал, он же думал, что не ошибся в ней. Он считал, что она умна, серьезна, рассудительна и никогда не опустится до примитивного ора уязвленной ревностью базарной тетки.
Ошибся?
Он считал, что Наташа всегда будет уважать в нем его мужскую неприкосновенность, не позволяющую лазать по его карманам, бумажникам и записным книжкам. Что она никогда не станет совать нос в сообщения в его мобильном. Что она даже в руки его взять не посмеет, когда ему станут звонить.
Ошибся?
– Кто они? – снова переспросил он, уставившись на свою подругу совершенно новым взглядом.
Да он, оказывается, просмотрел в ней многое! И не замечал никогда раньше колкости в ее глазах, перечеркивающей ее нежность и делающей ее милое лицо очень неприятным, будто высеченным из серого камня. И нервного подергивания пальцев никогда не замечал. А рот ее, прежде такой мягкий, такой податливый, оказывается, мог быть судорожно сведенным в тонкую узкую линию.
Ничего себе прозреньице…
– Что за женщины мне звонили, Наташа? Ты же брала мой телефон, отвечала, не могла не видеть, кто звонил?
– Посмотри сам, – отмахнулась она от него, взметнув облачко муки, ссыпавшееся с ее рук.
– Я хочу, чтобы ты мне сказала! – настырно потребовал Лозовский. – А посмотреть я всегда успею. Ну, Наташа!
– Не знаю я! – огрызнулась она. – Один номер не определился, второй – всего лишь набор цифр без имени и фамилии. Наверное, он не забит в памяти.
– Соображаешь, – зло ухмыльнулся Ярослав, подошел к ней вплотную и прошипел в лицо: – А с чего тогда ты взяла, что звонили мои бабы?! Кто дал тебе право подозревать меня в чем-то?!
– Да потому что… – Она испуганно вжала голову в плечи. – И одна и вторая называли тебя Яриком! Это так интимно прозвучало, что я подумала…
– И?
– И та, которая звонила первой, рассмеялась так и попросила позвать своего милого мальчика!
Марианна!
Ему чуть не сделалось дурно, еле сил хватило удержать свой испуг глубоко внутри, не выплеснув его наружу.
Только Марианна называла его милым мальчиком. Ей одной он позволял называть себя так. Ну и Алка еще иногда глумилась, называла, передразнивая интонацию матери.
Больше никто. Никто и никогда не называл его милым мальчиком, даже мать.
Кто же звонил?!
Алла не могла звонить, в этом он был уверен на все сто. Марианна…
Тоже не могла. После всего, что произошло позавчера, она ему звонить не станет. Она сначала вымотает ему всю душу, вытянет все жилы, закатает его волю в саркофаг, сломает ему остаток жизни, возможно, но первой ни за что звонить не станет.
Кто же звонил?!
– Вторая женщина не назвалась, но тоже попросила пригласить Ярика. Почему они тебя так называют, Славик? – Наташа всхлипнула, спрятав лицо в передник, тоже перепачканный мукой, и забубнила оттуда, запричитала: – Я так люблю тебя… Я не хочу делить тебя ни с кем! А они звонят, прямо домой звонят!.. И Дмитриев этот… Кто он такой, чтобы говорить со мной подобным тоном?
– Каким? – заинтересованно откликнулся Лозовский.
Все то время, что Наташа всхлипывала, он ее почти не слушал. Он все думал и думал про странный звонок какой-то женщины.
Марианна вполне могла позвонить, может, он и поторопился, причислив ее к разряду несгибаемых, волевых женщин. Она же из плоти и крови, как и все люди. Она же была привязана к нему. Любить вряд ли была способна, но привыкнуть-то должна была. Так что, неожиданно лишившись привычки в его лице, могла и унизиться до звонка. Тем более что номер ее телефона не определялся никогда ни в одном мобильном…
– А кто такой этот Дмитриев? – Наташа подняла на него зареванное, припудренное мукой лицо.
– Дмитриев-то? Следователь он, кажется. Я в их милицейской иерархии слабо разбираюсь, но в пятницу имел честь наряду с остальными сотрудниками «Октавы» быть опрошенным этим господином. – Лозовский провел указательным пальцем по ее щеке, смахивая муку. – У нас начальница пропала.
– Волина?! – ахнула Наташа. – Волина пропала?!
– Д-да, Волина, а ты откуда о ней знаешь?
Он никогда с Наташей не говорил ни о работе своей, ни о Марианне тем более. Откуда она могла знать о ней? И если знала об этом, то, может, знала и обо всем остальном? Надо же, как много нового он узнал сегодня о своей избраннице, с которой намеревался прожить всю оставшуюся жизнь.
– Славик, ты что, вообще, да? – Еще минута, и она точно покрутила бы пальчиком у виска, вовремя остановилась, решив, что это перебор. – Ты и правда считал, что я стану жить с человеком, ничего не зная о нем? Ты никогда не рассказывал мне, где и кем работаешь, я никогда не спрашивала тебя об этом. Но это не значит, что я ничего не знала.
– Вон как! – Лозовский немедленно прекратил нежное поглаживание по ее щеке, снова неприятно удивившись очередному открытию. – А что же еще ты знала обо мне и о чем молчала, моя дорогая Наташа?
– Много чего знала и молчала! Но теперь не стану!
– И что же? Ты говори, говори, не бойся! – Он еле удержался от зубовного скрежета.
– А не мне нужно бояться теперь, дорогой. – Она неприятно усмехнулась вытянувшимися в тонкую линию губами. – А тебе! Ты ведь был любовником Волиной. И если правы мои осведомители, то и любовником ее дочери. И теперь, когда вдруг Волина пропала… Дальше сам сообразишь?..
Выставить ее сейчас за дверь или погодить? Сейчас разорвать еще не составленный брачный контракт или дать ей еще один шанс?
«За» и «против» было не так уж много, к тому же их было почти поровну.
За ее присутствие в его доме выступало то, что он мог остаться совершенно один на один со своей бедой, и никто не протянет ему руку помощи, никто не обогреет и не приласкает, если она уйдет. Сухарей в тюрьму насушить будет некому, с тоской подумал Лозовский, глядя на Наташу без прежнего обожания. Да и постель одинокая его страшила.
Против ее пребывания рядом с ним было все остальное.
Она оказалась притворщицей. Она играла роль, изображая влюбленность, а сама собирала о нем справки. Гадость какая! Она знала, что у него роман с другой женщиной, и милостиво приняла от него предложение поселиться вместе с ним.
Как поступить?!
– Не гони меня, Славик, – прошептала она, безошибочно угадав ход его мыслей. – Не гони меня, пожалуйста.
– Назови мне хоть одну причину, по которой я не должен этого делать? – откликнулся Лозовский, устало проведя по своему лицу пятерней. – Вся твоя искренность теперь поставлена под сомнение. Я больше не верю тебе. Мне хорошо с тобой, удобно, да. Но… Но ты врала мне. Ты молчала, когда должна была говорить и спрашивать. Как быть, Наташа? Почему я должен оставить тебя здесь?
– Потому что… Потому что я люблю тебя, как никто другой. И даже если той ночью ты совершил что-то ужасное, я не предам тебя. Я всегда буду рядом.
