Марина Серова - Меня не проведешь
Угроза моментально принесла результаты. Конечно, Алиса надеялась, что Маша все-таки не пойдет на такое зверство — Капитолина, мать Елены, страшила ее еще больше. Эта дебелая дама была больна всеми болезнями, о которых ей доводилось услышать. Кроме того, там приходилось выслушивать, как Михаил сломал ее дочери карьеру (какую, Алиса затруднялась припомнить), как вообще не задалась ни ее жизнь, ни ее дочери, а помимо этих стонов остальное время посвящалось воспитанию Алисы, и это воспитание сочетало в себе попытки заставить Алису одеваться как все, ходить в общем строю и мыслить в общем русле.
— О Боже, — всерьез испугалась Алиса, — неужели ты — воплощение жестокости?
Маша кивнула.
— Хорошо, — проныла Алиса, — я уже иду. Собираюсь, видишь?
— Так-то лучше, — согласилась суровая тетка.
Алиса подставила на прощание щеку для поцелуя. Маша чмокнула ее и успокаивающе сказала:
— Алисочка, радость моя, ну это ведь ненадолго…
— Я знаю, — улыбнулась Алиса, — иначе бы ты меня ни за что не выгнала.
И она вылетела на улицу.
* * *Итак, я включила автоответчик. И мы услышали сначала взволнованный голос Елены, просящий о помощи, а потом…
Потом голос Алины сказал:
— Таня, я не знаю, когда вы получите мое сообщение, — но чем позже, тем лучше. Не успеете мне помешать. Только что мне позвонила Елена Полянова, она просила вас разыскать. Что-то происходит в ее квартире, мне кажется, что ей нужна ваша помощь. Только сделайте все, чтобы приехать туда после того, как… Впрочем, не стоит об этом. Думаю, что я успею.
Раздался щелчок, и все смолкло. Я не могла вымолвить ни слова. Лапин тоже смотрел в одну точку, силясь понять, что же происходит.
Нарушил тишину он первым:
— Надо ехать, — сказал он, решительно поднимаясь.
Я кивнула.
— Ну, вас-то это не касается, — попыталась я его остановить.
— Если вы думаете, что я отпущу вас туда одну, вы ошибаетесь, — буркнул он, — это не в моих правилах. Только не думайте, что я вами увлечен. Честно говоря, я терпеть не могу эмансипированных женщин. Они обычно все курят и ругаются матом. И жрут водку как лошади.
— Лошади не жрут водку, — меланхолично поправила я, — и умирают от капли никотина.
— Бедненькие, — равнодушно сказал безжалостный Лапин, — я так и знал, что эмансипированные женщины хуже лошадей.
Я укоризненно взглянула на него. С виду он был вполне серьезен и респектабелен.
— Вы — циник, — сказала я.
— Я вам сообщил об этом первым, так что нечего по этому поводу воображать себя умной, — огрызнулся он.
Так, переругиваясь, мы и вышли. Потом я была ему очень благодарна — он смог своими насмешками заставить меня не думать о страхе. А когда о нем не думаешь, он тебя и не побеждает.
Все-таки иногда циники ведут себя довольно странно. Как рыцари. Не лишенные, правда, наглости.
* * *Алиса ждала автобуса уже пятнадцать минут. Его все не было и не было. Алиса начала нервничать и злиться. Автобусы она вообще тихо ненавидела, а уж их нежелание появляться вовремя ее и вовсе бесило.
Сейчас проклятый автобус отсутствовал с особенным упорством.
* * *Алина двигалась быстро, но ей казалось, что она еле ползет. Она ничего не чувствовала, кроме отчаяния и злости на жизнь, которая так вот сложилась.
Мимо Алины шли обычные люди без револьверов, несущие тяжелые сумки или вовсе ничего не несущие, радостные, что они уродились такими замечательно обычными людьми, так вот им повезло…
У Алины даже не было сил им завидовать. Она просто неслась по улице быстрыми шагами, которые казались ей черепашьими.
Как будто Господь хотел, чтобы она остановилась и подумала. Но в этом их желания не совпадали. Алина даже придумала для него отговорку, что, если она не успеет, может погибнуть Елена. Хотя, если быть честной, судьба Елены ее почти не волновала.
Гораздо важнее было успеть.
* * *Алиса отчаялась дождаться автобус. Может быть, стоит вернуться домой, подумала она. Но прикинув, что Маша вряд ли ей поверит, мрачно решила остаться. Или можно пойти пешком. Может быть, это даже своеобразный выход — оттянуть еще на некоторое время встречу с обожаемой мамочкой.
Алиса повернулась и пошла прочь от остановки.
* * *Он посмотрел на часы. «Сколько можно сидеть в ванной», — подумал он. Елена отсутствовала уже около часа.
Что же такое с ней произошло? Ее поведение его настораживало. Создавалось впечатление, что она его боится. А если боится — то…
Он все понял. Он почувствовал, как внутри его появился страх. Она что-то узнала. Он не знал, как ей это удалось. Ему она всегда казалась слишком глупой, чтобы догадаться самой. Навести ее на подозрения могла только одна особа. Но… Неужели и она знает?
Нет, постарался он себя уверить, нет… Этого быть не может. Он все продумал. Абсолютно все, до мелочей… Он не позволит этим глупым курицам нарушить его планы.
Он подошел к двери в ванную комнату и постучал:
— Елена?
Ему показалось, что его голос звучит ласково. Она должна открыть. Она обязательно откроет. Он постучал еще и попросил еще приторнее:
— Открой, Леночка… С тобой что-то случилось?
Елена не отвечала. Он забеспокоился. Не утопилась же эта дура от страха…
И тут он услышал ее сдавленный, тихий голос:
— Оставь меня в покое, слышишь? Уходи… Я все про тебя знаю.
* * *Моя машина мчалась по городу, как «Харлей-Дэвидсон» на ночной дороге. Несколько раз мне казалось, что штраф неминуем, никто не простит мне такого пренебрежения к Правилам дорожного движения, но я успокаивала себя тем, что мое лихачество вызвано обстоятельствами, а значит, все обойдется.
Впрочем, скоро мы попали в затор. Я выругалась, заставив Лапина самодовольно улыбнуться и изречь:
— Ну, что я говорил? Эмансипированные женщины и дня не могут прожить без мата…
— Это не мат, — хмуро сказала я. — Это реакция организма, непроизвольная, кстати, на то, что мы застряли.
— Здесь можно объехать, — пожал он плечами, — это, правда, немного дольше, но все равно мы приедем быстрее, чем если будем торчать здесь.
Я коротко кивнула. Мы круто развернулись, чуть не сшибив печального мерина, неправедно пытающегося внедриться в первые ряды, и вызвав град ругательств и угроз со стороны владельца, юного лысого и обвешанного странными украшениями, я, впрочем, на его угрозы прореагировала меланхоличным молчанием, а подлый Лапин ехидно улыбнулся и сказал ему довольно отчетливо, хоть и тихо:
— Оставь нас в покое — не видишь, мы замаскированный «Запорожец»?
Парень открыл рот, да так и остался стоять в нелепой позе, заставив меня, невзирая на обстоятельства, залиться безудержным смехом.
Мы вылетели на дорогу как ненормальные, визжа тормозами, что заставило Лапина вслух предположить, что юность я провела в байкерской среде, что привело к этакой лихости моего поведения.
— По-моему, нам надо было просто позвонить в милицию, — вдруг серьезно сказал он.
Я окинула его взглядом. Неужели он ничего не понимает?
— По-моему, нам нельзя этого делать, — ответила я, — потому что мы можем не успеть.
— Но я именно поэтому…
— Вы что, не поняли, что собирается сделать Алина, Олег Васильевич? — спросила я. — И вы хотите, чтобы милиция обнаружила с дымящимся пистолетом в руке… Нет, мы должны просто постараться успеть…
— Я, в общем-то, не слишком понимаю, что происходит, но доверяюсь вашей непреклонной воле, — сказал Лапин.
— И правильно делаете, — хмуро резюмировала я.
— А вы мне не оставляете другого выхода, — подколол он.
— Сейчас открою дверь — прыгайте. На остановку у меня, простите, времени нет, — пошутила я, как мне показалось, изящно.
— Ну кто же вас тогда защитит? — спросил он, хотя, по-моему, ему просто не хотелось прыгать на ходу. — Могли бы объяснить мне суть текущего, так сказать, момента…
— Когда-нибудь, — пообещала я, — когда-нибудь обязательно…
Некоторое время он молчал. Я даже начала беспокоиться, не случилось ли с ним чего. Но он открыл рот и спросил:
— Что когда-нибудь?
Оказывается, он обдумывал, что же я такое имела в виду под загадочным «когда-нибудь».
— Когда-нибудь объясню, — разочаровала я его.
— А я-то думал, что это подразумевает нечто незабываемое… Скажем, «когда-нибудь я стану твоей, вот увидишь…» Или «когда-нибудь я тебя задушу в объятиях»…
— Когда-нибудь я просто выкину вас из машины, если вы намерены и дальше развлекать меня своими остротами, между прочим, довольно пошлыми, мешая мне сосредоточиться, — огрызнулась я.
Он обиженно замолчал. Потом не выдержал и добавил:
— Вовсе и не пошлыми… Здесь вы, Танечка, явно необъективны… — Но, заметив зверское выражение моего лица, испугался и пробормотал: — Молчу, молчу…
