Виктор Доценко - Биография отца Бешеного
- Ставлю две штуки! - тут же воскликнул "старшина".
- Ну ты и чокнутый! - бросил отец.
Дядя Петя быстро взглянул на него, потом перевел взгляд на "старшину" и поморщился, словно намекая, что маловато поставлено за такой риск.
- Добавляю тысячу! - вступил один из тех, на кого "старшина" взглянул вопрошающе.
- Тогда я согласен! - кивнул дядя Петя и положил часы на стол.
На них сверху были брошены три тысячи рублей. Все разговоры в закусочной мгновенно утихли, а многие посетители подошли поближе, чтобы понаблюдать за диковинным аттракционом.
Сидящие за спорным столом раздвинулись, дядя Петя наклонился к столу, закусил зубами его край и медленно оторвал его от пола. Все вокруг ахнули от восхищения, но главный спорщик молчал, и тогда дядя приподнял стол еще выше и, не разжимая зубов, громко прошипел:
- Ну, сто сказес или хоцес есе высе!
Это прозвучало так забавно, что все рассмеялись и зааплодировали, а "старшина" похлопал дружески по плечу:
- Все-все, достаточно! Ты, мужик, честно выиграл наш спор! Давай выпьем за тебя. - Он плеснул водки в стакан победителя.
- Нет, теперь я угощаю! - возразил дядя Петя и оставил на столе одну тысячу, а остальные деньги вместе с часами сунул себе в карман.
Все вновь зааплодировали, и он под шум оваций вернулся к нам за столик.
- Ты зачем столько отдал им на выпивку? - ревниво спросил отец.
- А чтобы сохранить остальные: видишь, какая у них кодла? Мы бы вряд ли сумели отмахаться, - тихо ответил дядя Петя и хитро подмигнул: - А ты молодец, Иван: вовремя подхватил мою идею! - похвалил он.
- Ничего я не подхватывал! - хмыкнул отец. - Я был уверен, что ты "котлы" свои просадишь...
- Я что, дурак, что ли? - фыркнул дядя Петя и рассмеялся...
Так вот, как раз незадолго до моего решения сбежать из дому дядя Петя всерьез увлекся аквариумными рыбками и меня, как "шустрого пацана", просил покупать всяких экзотических рыбок. "Закинув удочку" среди своих друзей, я скоро обзавелся знакомствами и связями в комнатно-рыбном мире и стал прикупать для дяди Пети рыбок. Он выдавал на них деньги, не считая, и никогда не брал у меня сдачу.
- Это твой заработок! - отмахивался он, когда я пытался вернуть ему солидный остаток после приобретения пары каких-нибудь скалярий, красных или черных меченосцев, или шлейфовых гуппи.
Дело мне это так понравилось, что я стал всерьез торговаться с продавцами: чем дешевле куплю, тем больше будет мой "заработок". Мало-помалу в моей копилке набралось около ста сорока рублей! Если принять во внимание, что это было еще до денежной реформы шестьдесят первого года, то для двенадцатилетнего пацана собралась вполне ощутимая сумма...
Но я был на улице, а копилка дома, и встречаться с матерью не входило в мои планы. И тут меня осенило: обеденный перерыв кончался, и мама снова вот-вот должна была уйти на работу.
Дождавшись, пока мама ушла, я открыл своим ключом дверь, вытащил из тумбочки копилку, вскрыл ее и пересчитал свою наличность: сто сорок шесть рублей пятьдесят копеек! В тот момент я почувствовал себя настоящим богачом: сколько мороженого можно было купить, если оно стоило девяносто копеек! Но я преодолел возникшее желание, получше запрятал сто рублей, остальные сунул в карман, выскочил из дому и отправился на остановку автобуса.
На железнодорожном вокзале я смело подошел к билетной кассе.
- Тетенька, сколько стоит билет до Москвы? - спросил я, выстояв небольшую очередь.
- А почему мать или отец не подойдут и не спросят? - строго поинтересовалась пожилая кассирша в очках.
- У меня нет ни мамы, ни папы, а я еду к бабушке: меня тетка прогнала... Хватит, говорит, на моей шее сидеть! - Похоже, еще в то время у меня открылись задатки большого актера, в моем голосе было столько грусти, что женщина едва не прослезилась:
- Самый дешевый, в общем вагоне, стоит сто десять рублей...
- Сто десять? - ужаснулся я, понимая, что если я сейчас куплю билет, то разом лишусь своего богатства.
- А сколько у тебя есть? - участливо поинтересовался стоящий в очереди со мной мужчина в черной фетровой шляпе.
- Сорок шесть рублей пятьдесят копеек! - без зазрения совести ответил я и виновато шмыгнул носом.
- Товарищи, давайте поможем пацану и сбросимся? Кто сколько может, обратился мужчина к очереди, снял шляпу и сам бросил туда купюру в двадцать пять рублей.
Пусть сегодня в это трудно поверить, но вскоре в шляпе набралось столько денег, что хватило даже на билет в купейном вагоне.
- Ему лучше в купейном ехать: в общем мало ли кто попадется! Еще обидят... - рассудительно проговорил мужчина, протягивая деньги кассирше...
Ненавидя ложь, я в те минуты не чувствовал никакой неловкости из-за того, что обманул милых и отзывчивых людей: просто инстинктивно я, двенадцатилетний пацан, оказавшись один на один с суровой реальностью, пытался выжить...
По дороге в Москву в течение двух с лишним суток ничего примечательного не случилось. Своих попутчиков, кроме одного, я не запомнил, хотя они все наперегонки угощали бедного "сироту". Но одного человека моя память хранит до сих пор, равно как и адрес его дома, куда он приглашал меня в гости.
Геворкян Карлен Андреевич, город Тбилиси, улица Пурцеладзе, дом шестнадцать.
Странно: прошло столько лет, а я помню наизусть...
Может быть, потому, что мозг удерживает в равной мере зло и добро, причиненное его "владельцу". А Карлен, симпатичный парень лет тридцати пяти, излучал такую доброту, проявил такое тепло и участие ко мне, совершенно чужому пацану, что я на всю жизнь запомнил его...
Когда я вышел из здания Казанского вокзала, мне показалось, что мое сердце выпрыгнет из груди от охвативших меня эмоций. Это черт знает что, просто уму непостижимо: я - в Москве!
Карлен предлагал довезти меня до дома моей "бабушки" на такси, а я не говорил ни "да", ни "нет", не зная, как отказаться, не обидев этого доброго человека. Помогли обстоятельства: Карлена встречала толпа родственников, и когда они его окружили, пошли поцелуи, объятия, я чисто по-английски незаметно исчез.
Первым делом я намеревался побывать в метро, о котором слышал множество рассказов. Но как его найти? Однако недаром есть поговорка: "Язык до Киева доведет!" Ближайшей станцией метро оказалась "Комсомольская".
Подойдя к кассе, я протянул полтинник в окошечко, получил билет, подошел к дежурной в малиновой фуражке и с важным видом подал ей свой билет, стараясь скрыть страх перед тем, что меня могут не пропустить без взрослых. Женщина окинула меня быстрым и внимательным взглядом, однако, ничего не сказав, надорвала билет и отдала его мне.
Этой билет я сохранил до возвращения в Омск как вещественное доказательство того, что я побывал в Москве: я был уверен, что без него мне никто из пацанов не поверит.
Перед эскалатором я со страхом остановился, не зная, как ступить на ленту. Трудно сказать, сколько бы я так простоял в нерешительности, если бы неожиданно не перехватил насмешливый взгляд какой-то девчонки моих лет, спокойно уехавшей вниз: мне показалось, что она уловила причину моего страха.
Какой пацан мог выдержать такое "оскорбление"? Зажмурившись, я смело вступил на "живую" дорожку эскалатора. Меня дернуло вперед, и я с трудом устоял на ногах, крепко ухватившись за резиновые перила. Но тут до меня дошло, что все страхи беспочвенны, а кататься на эскалаторе просто замечательно.
В первые мгновения мне почудилось, что я попал в настоящую сказку. Вокруг горели тысячами огней яркие люстры из хрусталя и золота. Бронзовые и гранитные скульптуры напоминали мне богатырей, заколдованных злым волшебником, который превратил их в камень и металл...
Я катался на метро до тех пор, пока не почувствовал зверский голод. И память подсказала, что перед входом в метро стояли лоточницы, продававие пирожки:
- Пирожки горячие! С мясом, с капустой, с картошкой, с яйцами и рисом! Подходите, покупайте! - громко зазывали они.
На первой же станции, которая совершенно случайно оказалась "Площадью Революции", я вышел из метро. Интуиция меня не подвела, и я с удовольствием наелся вкусных горячих пирожков. Утолив голод, я отправился гулять по Александровскому саду, потом прошелся по Красной площади.
Вы можете представить себе ощущение провинциального мальчишки тех давних лет, оказавшегося на Красной площади? Это было просто чудом, какой-то сказкой. Мозги у жителей Страны Советов были столь прочно пропитаны любовью к "народным" вождям, что даже двенадцатилетний пацан, оказавшись в Москве, тут же стремится на Красную площадь, чтобы первым делом посетить "великих вождей революции".
В моей памяти еще свежи были впечатления, вызванные смертью "отца всех народов". Я не мог забыть, как мама рыдала, слушая по радио торжественно-печальный голос Левитана, читавшего сообщение о смерти "великого" Сталина. Сейчас, вспоминая день его смерти, многие, обладая новейшей информацией, путают свои нынешние чувства к вождю с ощущениями людей тех дней, когда информация, во всяком случае официальная, была прямо противоположной.
