Анатолий Безуглов - Записки прокурора
- Да нет, спасибо большое, Асмик Вартановна. Нам любая ниточка может пригодиться.
Я вгляделся в фотографию профессора. Бородка, усы, стоячий воротничок, галстук бабочкой. Пышные волосы.
- Вы не знаете, он жив?
- Не думаю, - грустно ответила Асмик Вартановна. - Я была молоденькой студенткой, а он уже солидным мужчиной...
Да, вряд ли профессор Стогний жив. Впрочем, девяносто лет, как уверяют врачи, вполне реальный возраст для любого человека. Во всяком случае теоретически. А практически? Надо проверить.
Константин Сергеевич решил выехать в Ленинград. Он вез с собой рукописи, найденные у Митенковой, и портрет Домового для опознания. Может быть, автор нот - действительно ученик профессора Стогния?
Больного сфотографировали в разных ракурсах. Одетый в костюм, он, по-моему, мог сойти за старого деятеля художественного фронта. Печальные, уставшие глаза... Межерицкий сказал: "Обыкновенные глаза психопата. Правда, Ламброзо считал, что все гении безумны...".
Жаров уехал. Отбыл из Зорянска и я. В область, на совещание. А когда вернулся, Константин Сергеевич уже возвратился из командировки. Доложил он мне буквально по пунктам.
Профессор Афанасий Прокофьевич Стогний умер во время блокады от истощения. Но супруга его, Капитолина Аркадьевна проживала в той же квартире, где потеряла мужа. Это была глубокая старуха, прикованная к постели. Фотография неизвестного ничего ей не говорила. Насчет учеников ее покойного мужа разговор был и вовсе короткий: за долгую преподавательскую деятельность в консерватории Стогний вывел в музыкальную жизнь десятки способных молодых людей. Вдова профессора всех их уже и не упомнит. Тем более Жаров не знал ни имени, ни фамилии того, кого искал.
По поводу произведений. По заключению музыковеда, доктора наук, они скорее всего написаны в двадцатые-тридцатые годы (было у нас предположение, что это несколько авторов) одним композитором. Жаров побывал, помимо консерватории, на радио, телевидении, в филармонии. Хотел попасть к самому Мравинскому, но тот уехал на гастроли за границу.
Никто представленные произведения никогда не слышал и не видел.
Фотография осталась неопознанной. Но Жаров не падал духом.
- Надо будет - в Москву, в Киев съезжу, в Минск. Хоть по всем консерваториям и филармониям страны. А раскопаю...
Время шло... Положение больного оставалось все таким же. Он до сих пор ничего не помнил и не говорил.
Через несколько дней после того, как в работу включился инспектор уголовного розыска Коршунов, я пригласил их вместе с Жаровым.
Юрий Александрович Коршунов говорил размеренно, не повышая голоса. И мало. На службе отличается невероятной скрупулезностью и точностью. Зная эту черту Коршунова, его порекомендовали в помощь Жарову.
- Прежде всего, Захар Петрович, мы решили проверить, сколько лет неизвестный скрывался у Митенковой, - начал Жаров.
- Так. Ну и что удалось установить? - поинтересовался я.
- Первое. Восемнадцать лет он у нее был, не меньше... Помните, около развилки при въезде в Вербный поселок есть табачная лавка? Продавец там работает восемнадцать лет, Митенкова покупала у него почти ежедневно, сколько он ее помнит, одну-две пачки сигарет "Прима" и один раз в две недели - двадцать пачек "Беломора". Если "Беломора" не было, то столько же папирос "Лайнер", они почти такие же. Сама Митенкова курила сигареты. Значит, "Беломор" - для Домового. Кстати, при обыске обнаружены три пачки нераспечатанных папирос "Беломор" и одна наполовину пустая.
- До этого продавца кто торговал в лавке? - спросил я Жарова.
Но ответил Коршунов:
- К сожалению, прежний продавец уехал из города и следы найти трудно.
- Жаль, конечно. Но восемнадцать лет - это точно. Спору нет, уже хорошо. А карандаши "кохинор" продавались у нас в культтоварах лет двадцать назад, кажется, так? - вспомнил я информацию Жарова.
- Так точно, товарищ прокурор, - негромко сказал инспектор уголовного розыска. - Эксперты утверждают, что запись всех нотных знаков сделана одной и той же рукой. В том числе и "кохинором". Значит, автор один. Но вот кто именно?
Следователь развел руками, а затем, вспомнив что-то, обратился ко мне:
- Захар Петрович, Юрий Александрович тут подсчет произвел любопытный. Как вы считаете, может один человек, тем более немолодая уже женщина, съедать за два дня килограмм мяса?
- Это зависит от аппетита, - шутя ответил я. Вот уж никогда не считал, хотя частенько закупки делаю сам. А Жаров продолжал: - Понимаете, Митенкова в основном отоваривалась в гастрономе около завода. В свой обеденный перерыв или сразу после работы. Ее там хорошо знают. В среднем она покупала килограмм мяса на два дня. По двести пятьдесят грамм на человека в день немного. По полкило - многовато... Кроме того, Захар Петрович, соседи всегда удивлялись: зачем это одинокая Митенкова таскает домой столько продуктов. Если брала колбасу, к примеру, то сразу килограмм-полтора, не меньше... Ладно, колбасу, предположим, можно и про запас взять. Но вот какая штука: в столовой она никогда не брала рыбные блюда, а по четвергам - в рыбный день даже не ходила в столовую, сидела на бутербродах. Но когда выбрасывали в магазине свежую рыбу, то могла выстоять в очереди целый час... Выходит, рыбку любил ее подпольный жилец. - Жаров замолчал, довольный.
- Она и мороженую частенько покупала, - уточнил Коршунов.
- Да, по поводу рыбы, - опять заговорил следователь. - Через два дома от Митенковой живет мужик. Так она, еще когда он был мальчишкой, покупала у него и других пацанов рыбу, наловленную ими в нашей Зоре. Это сразу после войны...
- Значит, Константин Сергеевич, вы хотите сказать, что неизвестный начал скрываться в сундуке по крайней мере сразу после войны? - задал я вопрос следователю.
- Похоже, что так, - кивнул Жаров.
- Ну что же, пожалуй, доводы убедительные.
- И музыку сочинил он, - сказал Жаров. - Все записи идентичны. Карандашом мог пользоваться только Домовой. Не прятала же Митенкова еще кого-нибудь.
- Листовки с немецкими приказами... - сказал Коршунов, и мы со следователем повернулись к нему. - Не зря их принесла в дом Митенкова. В одном говорится о явке в жилуправление мужчин, в другом - о наказании за сокрытие партизан, евреев, партийцев, советских работников и членов их семей...
- Так что не исключено: неизвестный находился в подполье еще раньше, до прихода немцев, - подхватил Жаров.
- Очень может быть, - согласился я. - Но если Домовой спрятался у Митенковой еще до прихода в Зорянск немецких войск, то почему он не вышел из своего подполья при немцах? А если он спрятался от фашистов, то почему не объявился, когда наши войска освободили Зорянск? Кстати, сколько времени продолжалась оккупация Зорянска?
- Немцы вошли в город в конце августа сорок первого, а наши освободили его окончательно в январе сорок четвертого, - ответил Жаров.
- Почему окончательно?
- В сорок третьем город два раза переходил из рук в руки...
- Понятно. Давайте теперь порассуждаем. Допустим, неизвестный прячется с начала войны. И немецкие листовки Митенкова принесла домой не случайно, а чтобы, так сказать, информировать жильца. Если он прятался от немцев как окруженец (они называли их бродягами), или как партизан-бандит (по их выражению), или партиец, советский работник, или член семьи таковых, или же еврей, то ему сам бог велел выйти на свет божий с приходом советских войск. Так? Более того. Советская власть - самая дорогая для него. Но он продолжает прятаться. Почему?
- Мало ли, - сказал Жаров. - Утерял документы, боялся, что сочтут за дезертира. А может, и впрямь дезертир.
- Что же тогда, по-вашему, означают предсмертные слова Митенковой, что виновата она? В чем виновата? Что прятала у себя человека столько лет? Во-первых, это не предмет, а взрослый самостоятельный мужчина. Без его согласия, даже желания удержать взаперти невозможно... Но все-таки за ее признанием скрывается какой-то смысл. Во-вторых, выходит, какая-то вина лежит и на ней, покойнице.
- У страха, как говорится, глаза велики, - вставил Коршунов. - Известны случаи, когда дезертиры проживали в подвалах десятилетия. По трусости.
- Верно. Но тогда при чем здесь Митенкова? В чем ее вина?
Эти вопросы ставили в тупик моих собеседников. Они молчали. Я решил перейти к анализу других доказательств.
- Что вы скажете о найденных письмах? - обратился я к Жарову.
- Оба письма, по данным экспертизы, выполнены на мелованной бумаге, изготовленной на Ленинградском бумажном комбинате. По технологии, которая существовала на нем до сорок первого года.
- Опять Ленинград, - заметил я. - И опять бог знает сколько времени назад... Значит, бумага совершенно одинаковая?
- Да, представленные образцы совершенно идентичны. Как будто из одной пачки. У меня возникает даже мысль: может быть, Геннадий Икс и Павел Игрек знали друг друга? Во всяком случае, жили в одном городе. И оба были влюблены в Митенкову.
