Анна и Сергей Литвиновы - Золотая дева
Он внимательно взглянул на нее. Протянул:
– Да… Я уже понял, что вы, Машенька, отнюдь не глупы… Сразу видно: москвичка, аспирантка, я бы сказал даже – карьеристка…
К чему он клонит? Ладони у нее вспотели, сердце забилось чаще. Эх, надо было себя скромнее держать…
А Кривцов продолжал:
– Первый раз такую няню встречаю: чтоб и молодая, и красивая… и диссертацию пишет…
Неужели он что-то узнал?.. Заподозрил?.. Да нет, быть не может. И Маша, как могла спокойно, произнесла:
– Но, по-моему, вашей дочке и требуется кто-то равный. Достойный ее уровня – а не няни-клуши.
Кривцов загадочно улыбнулся. А у нее пульс уже ударов сто пятьдесят в минуту, не меньше. И краснеть она, кажется, начала…
Если Кривцов сейчас спросит: с чего это она, вся такая амбициозная, решила податься в няни, значит, ясно – Евгения Юрьевна все же решила покаяться… И выдала ее.
Однако хозяин произнес совсем другое:
– Скажите, как Лиза пережила вчерашнее, м-мм… происшествие?
– Да прекрасно, – пожала плечами Мария. – По-моему, даже обрадовалась. – И не удержалась, добавила: – Это ведь только для меня все как гром среди ясного неба. А Лизу вы к этому, мне показалось, готовили…
– Да, – кивнул Кривцов. – Лиза знала, что мы с ее матерью собираемся разводиться. И сказала мне, кстати сама, что хочет остаться со мной.
– Что ж, ее право, – склонила голову Маша.
– Вы, конечно, возмущены. И полагаете, что ребенок после развода должен обязательно достаться матери, – саркастически произнес хозяин.
– С чего вы взяли? – удивилась Мария. – Ребенок должен оставаться с тем, кому он нужен.
Встретила недоверчивый взгляд Кривцова и решительно добавила:
– Это не мое дело, конечно. Но если бы Лиза вчера расстроилась, плакала – тогда я бы еще могла вас упрекать. Но она, я уже сказала, восприняла то, что случилось, абсолютно спокойно. Я с вашей дочкой не так давно работаю – но понять успела: с матерью у нее отношения напряженные. Куда хуже, чем с вами.
«Неправда это все, конечно. Да, Лиза боится матери. Да, обижается на нее. Но только все равно любит. И готова на что угодно, чтобы и мама наконец обратила на нее внимание. Но если я скажу ему об этом – ведь тогда все. Выгонит в ту же секунду».
Кривцов, кажется, проглотил ее ложь. Удовлетворенно произнес:
– Что ж. Я рад, что мы с вами говорим на одном языке. Давайте в таком случае перейдем к деталям. Первое. Я категорически требую, чтобы у Лизы с ее матерью не было никаких контактов. Ни телефонных звонков, ни встреч. Ничего.
«Глупо», – пронеслось в голове у Маши. Но она покорно ответила:
– Да, я поняла.
– Второе, – продолжил хозяин. – Нашим разводом, конечно же, заинтересуются журналисты. Будут, возможно, пытаться выйти на контакт и с Лизой, и с вами. Надеюсь, вы понимаете, что этого допускать ни в коем случае нельзя?..
– Да, – вновь склонила голову она.
Кривцов пронзил ее взглядом:
– А ведь вас будут соблазнять, Мария… Предлагать за интервью немалые деньги…
– Я никуда не выхожу без вашей охраны, – возразила она. – И мобильный телефон вы у меня отобрали.
– Ну, журналистов это не смутит – они такие проныры! – усмехнулся хозяин. И деловито добавил: – Чтобы удержать вас от искушений – я удваиваю вам зарплату.
«Ох, ничего себе! Но если я соглашусь слишком быстро – он может насторожиться…»
И Маша неуверенно произнесла:
– Но я же не могу… находиться совсем уж в вакууме. У меня есть друзья, какая-то личная жизнь… родители, в конце концов. И выходные дни мне положены…
– Родителям можете звонить, – мгновенно парировал Кривцов. – Друзьям тоже. Но в ближайший месяц из дома ни ногой. А выходные – по накопительной системе. Когда вся эта истерия закончится – поедете в отпуск. В любой уголок мира. Тоже, естественно, за мой счет.
– Спасибо… – пробормотала Маша.
– Лиза вас хвалит, – без перехода заявил Кривцов. – Говорит, что ей с вами интересно. И я надеюсь, что вы поможете ей пережить происходящее с наименьшими потерями…
– Да, я постараюсь, – пообещала Мария.
И немного расслабилась – кажется, пронесло.
А Кривцов светски предложил:
– Налить вам еще кофе?
– Да, пожалуйста.
Но едва она сделала глоток, бизнесмен, словно продолжая табл-ток, произнес:
– Ваши родители ведь частной школой, кажется, владеют?
Она поперхнулась:
– Откуда вы знаете?
– Всего лишь из вашей анкеты, – пожал он плечами. – Школа «Лидер», на Пречистенке, верно?..
– Ну… да…
А он иезуитски продолжил:
– Хорошенький такой особнячок, в двух шагах от храма Христа Спасителя… С ним еще, если мне память не изменяет, какие-то проблемки небольшие давно уже возникли. То ли договор аренды к концу подходит, то ли СЭС нарушения нашла, точно не помню…
– На самом деле там… – начала Мария.
Но он перебил:
– Нет, нет, не рассказывайте ничего, не забивайте мне голову. Просто не забывайте: собственность в самом центре Москвы на вес золота. А я в кругах тех, кто ее распределяет, не самый последний человек. И, раз вы теперь работаете на меня, это исключительно в ваших силах – огорчить своих родителей. Или не огорчить. Вы меня поняли, Мария?..
– Но… – растерянно пробормотала она.
– Тогда совсем уж напрямую, – выпалил Кривцов. И внезапно перешел на «ты». – Играешь на моей стороне – особняк останется школе. Начнешь финтить – поедет этот ваш «Лидер» куда-нибудь в Южное Бутово. А то и вовсе без лицензии останется. И произойдет это только по твоей вине. Сейчас поняла?
* * *Лиза ненавидела желтый цвет. Хотя вообще-то он хороший.
Солнце – желтое. И цыпленок. И песочек на пляже. И цветы есть красивые желтого цвета – тюльпаны, нарциссы, мимозы.
Но она все равно его боялась, и даже новая няня это заметила, когда они вместе опавшие листочки во дворе собирали. Сама Маша именно золотистые подбирала и все спрашивала ее: «Ну, разве не красота?» А Лизе куда больше красные листья нравились. Или коричневые с бурыми прожилками. А желтые она всегда ногой отпихивала.
Няня (ей все про Лизу было интересно), конечно, заинтересовалась:
– Почему ты желтый цвет не любишь?
А как объяснишь? Лиза уже пыталась это сделать однажды, когда совсем маленькая была и мама ее по всяким неврологам с психологами водила. Сказала приятному такому доктору, похожему на Айболита из книжки, что у нее от желтого голова болит. А тот немедленно к голове прицепился: «Где болит? Как? Стучит? Колет? Ноет?» Ну, Лиза и замолчала сразу, и даже мама, которая сидела рядом, упрекнула врача: слишком многого, мол, хотите от ребенка.
Но желтый ее действительно… слепил, что ли. Или вот еще, новое слово, подавлял. Сразу как-то жарко от него становилось, неловко и воздуха переставало хватать.
И тот самолет, на котором они должны были лететь из Анапы, – он тоже был весь желтый. Мама показала ей на него сквозь стеклянную стену, и Лиза сразу начала плакать. Солнечный день, жаркое марево, мощные корпуса стальных птиц… Птицы ревели моторами, разевали огромные рты, пропускали в свое чрево людей… Но ни одна из них не вызывала у Лизы страха. Кроме той, про которую мама сказала: «На этом самолете мы полетим домой». И Лизу будто по лицу ладонью шлепнули, а в глаза много-много иголок впилось. Как бывает, если долго на солнце смотреть безо всяких темных очков, конечно. И страшный жар пошел от самолета, прямо сквозь стекло…
И совсем зря все говорили: сначала что она избалованная, капризная и надо просто волочь ее в лайнер силком. А потом, когда оказалось, что самолет разбился, будто она провидица, ангел, спасла их всех и прочие глупости. Ничего она на самом деле не чувствовала. Просто не могла заставить себя войти в этот раскаленный, будто взорвавшееся солнце, комок…
Хотя самолет, потом Лиза вспомнила, был обычным. Белым, и только на хвостике флаг российский.
И няня ее бывшая, Настя, тоже такой вся светленькой была… Лицо бледное, волосы – как у кукол («погано покрашенные», говорила мама). Но только Лизе все равно казалось: вокруг Насти не то чтобы нимб (нимб – это совсем другое, это у ангелов над головой), но какие-то желтые крапинки все время присутствуют. То в уголке рта золотая звездочка мелькнет, то пальцы – словно в песке, хотя они только что вместе руки мыли. А уж когда Настя однажды приколола на кофточку брошку в виде янтарного скорпиона, с Лизой и вовсе истерика случилась. Потому что лучи от украшения не просто слепили – врезались в голову тоненькими, очень острыми кинжалами.
Настя брошку, конечно, сняла и больше не надела ее ни разу и даже охраннику, Сашке, пожаловалась: «Совсем осатанела барская дочка. Уже из-за бирюльки несчастной – и то скандалит». Хотя будь скорпион синий, или малиновый, или хоть какой – Лиза и слова бы не сказала. Ей вообще на Настю было плевать – и на приказы ее, и на рассказы (про Украину родную, допустим, и какие там люди добрые и леса красивые кругом). Но с того дня, как Настя этого скорпиона надеть пыталась, их отношения совсем разладились. Лиза изо всех сил старалась быть спокойной, терпимой, и это еще слово, как его… лояльной, вот. Но няня все равно ее просто бесила. Вся. Всем. И как выглядит, и как противно хихикает, и даже как к окну подходит, чтобы на уличный градусник посмотреть. И главное: желтизна вокруг Насти продолжала сгущаться. Уже не просто золотые точечки, но сплошная пелена. И говорит что-то, а с губ словно кусочки желтой сахарной ваты срываются.
