Анна Данилова - Тринадцатая гостья
И как тогда будут развиваться дальнейшие события? Как поведет себя Соня? Извинится, что побеспокоила меня, или наоборот, станет возмущаться той ситуацией, в которую я загнала нас обеих?
Пусть эта экскурсия состоится. Я какое-то время побуду рядом с Соней, может, пойму, что она за человек и как надо себя с ней вести.
В машине она долгое время молчала, хмуря лоб. Вероятно, что-то обдумывала. А потом, словно очнувшись, начала рассказывать:
– Вообще-то я плохой экскурсовод, но кое-что знаю об этом замке, точнее, дворце. Это очень красивый дворец, с чудесным садом с каскадами, с потрясающими павильонами, среди которых имеется известный замок Амалиенбург. Шедевр южнонемецкого рококо, Нимфенбург был летней резиденцией баварских королей, строили его в течение двух веков. Один из курфюрстов, Фердинанд-Мария, был женат на итальянской принцессе Аделаиде, и так случилось, что их первым ребенком была девочка. Конечно, они ждали мальчика. В королевских семьях это – очень важный вопрос. Так вот, они так долго ждали наследника, что, когда все-таки он появился на свет, папаша чуть с ума не сошел от радости. Понятное дело, он забросал жену подарками, среди которых был огромный участок земли, где Аделаида, собрав своих любимых итальянских архитекторов, начала строительство этого комплекса. Работы велись постоянно и очень долго, строилось все больше и больше павильонов, зданий, разбивались парки и сады. И все это, как я уже говорила, растянулось на двести лет. Аделаида умерла, строительство продолжалось ее сыном, а потом и внуком. Протяженность фасада составила почти семьсот метров! Я бы не отказалась жить в таком дворце, а ты?
Я вспомнила свой крохотный низкий домик, крытый красной черепицей, Тайсона, и сердце мое сжалось.
Глава 15
Село Страхилица (Болгария), октябрь 2008 г
Дождь поливал всю ночь с такой силой, что, казалось, маленький дом не выдержит и растворится в воде, как таблетка аспирина.
Сначала Лена попыталась уснуть. Она лежала то на спине, устремив взгляд в балки низкого выбеленного потолка, то на боку, разглядывая окно, вспыхивающее электрическими фиолетовыми и белыми вспышками молний, или крепкий темный затылок мужа. Костя спал, он – мужчина, и у него все по-другому, вот и это вынужденное проживание в Страхилице он воспринял совершенно иначе, чем Лена. Вместо того, чтобы паниковать вместе с ней и рыдать о дочери, он принялся ремонтировать курятник, поправил крышу дома, забор, вычистил и привел в порядок подвал, по-хозяйски рассудив, что здесь можно держать не две, а гораздо больше коз. «Знаешь, это очень экономичные животные, за ними мало приходится убирать, да и в стаде они с утра до вечера. А молоко козье здесь дорогое, я интересовался».
– Костя, ты что, собираешься здесь жить?!
– А почему бы и нет? Жить, Лена, можно везде. И я горд за свою дочь, что она не превратилась ни в наркоманку, ни в пьяницу, не пошла по рукам (а здесь это легко сделать, тем более, страна-то курортная, у моря полно отелей), а купила дом, обзавелась хозяйством. На это не каждая московская девчонка способна.
Не выдержав, она растолкала мужа:
– Костя, проснись, прошу тебя, поговорить надо.
– Да я и не сплю, – услышала она неожиданно. – Такая гроза. Того и гляди, дом рухнет.
Он повернулся к ней лицом, притянул жену к себе, обнял ее.
– Я хотела тебе сказать, – зашептала она, словно боясь разбудить кого-то невидимого. – Хотела сказать, что мы с тобой Наташу совсем не знали. Родили ее, воспитывали, жили с ней под одной крышей, а что мы о ней знаем?
– Ну, например, я знаю, что она была непокорным ребенком, своенравным. Потом она была трудным подростком, очень одиноким. Еще, она не уверена в себе, считает, что она дурнушка, хотя на самом деле она просто красавица! Еще никак не может определиться в жизни, не знает, чего она хочет. Ведь этот мотоцикл, который мы ей купили, не связал ее с компанией местных байкеров, нет! Она совсем другая. И мотоцикл ей всегда был нужен просто как средство перемещения в пространстве, для ощущения свободы. Я думаю, она никогда не была свободна внутренне и пыталась компенсировать это свободой внешней. Да только куда денешься от себя самой? Никакой мотоцикл, никакая скорость тут не спасут.
– Но почему же она выросла не такой, как все?! Почему ей никогда не хотелось замуж? Детей?
– Я думаю, эти мысли возникли бы у нее, если бы она полюбила кого-нибудь. Но разве мы могли предположить, что это чувство ее посетит настолько несвоевременно? Я хочу сказать, что она влюбится в какого-то цыгана, по переписке. Да уж лучше бы влюбилась в мужчину постарше себя, пусть даже он жил бы в Африке! А так… Тони! Что мы знаем об том Тони?
– Она любила Тони. И, судя по тому, что здесь она прожила долгое время одна, Тони либо нет в живых, либо они расстались. И то, и другое – вполне реально, поскольку семейка у этого Тони была еще та.
– Вот я и спрашиваю: ну почему нашу девочку угораздило влюбиться в цыгана?
– Не думаю, что она знала, что он – цыган. Просто познакомилась по Интернету с парнем, он мало-мальски владел русским языком, обратил внимание на нее, нашел такие слова, быть может, каких никто никогда не говорил ей. Словом, влюбил ее в себя, но я не исключаю того, что и она влюбилась в него. Понимаешь, какое дело, Леночка? Дочь наша – натура романтичная, вскормленная на волшебных сказках, английских романах и балладах, на той литературе, которая прививает утонченным личностям тягу ко всему необычному, экзотическому. Такие, как Наташа, способны, несмотря на всю свою внешнюю кротость, к самым неординарным, решительным поступкам. Понятия благополучия, комфортности, финансовой состоятельности присущи были всем ее одноклассницам, подружкам. Возможно, мы всему виной. Но я уверен: ни одна из них не побежала бы за таким, как Тони, в Болгарию, в неизвестность.
– Ты хочешь убедить меня в том, что мы с тобой воспитали авантюристку?!
Лена встала и хотела включить свет, но он не зажегся.
– Тока нет, представляешь? Видимо, это из-за грозы. Подожди, я где-то на столике видела подсвечник с красной свечой. И спички. Господи, Костя, надо же, какая романтика – свечи, гроза, старинный домик, похожий на этнографический музей! Вот только меня это нисколько не радует.
Она встала, набросила на плечи кофту, зажгла свечу, и маленькая комнатка сразу же преобразилась: в ней заиграли беспокойные оранжевые блики, и появились в углах таинственные длинные тени.
– Знаешь, Костя, что я подумала? Мы – страшные эгоисты, мы никогда не давали себе труда получше узнать Наташу. Мы, хоть и имели ребенка, но жили как бы для себя. К сожалению, я поняла это только сейчас. Вот представь себе. Мы всегда были вдвоем, вместе. А она была совсем одна. Особенно со мной она ничем не делилась. А потом с ней случилось то, что происходит со всеми девушками в ее возрасте. Она влюбилась! Я помню себя, когда я влюбилась в тебя. Для меня тогда никого другого не существовало! Я же голову потеряла! Как Наташа со своим Тони. А мы не поддержали ее, мы заранее были настроены против ее отношений с ним.
– А что, разве мы ошибались? – Константин в пижаме вышел из комнаты в кладовку, чтобы принести дров и подбросить их в печку. И закричал уже оттуда: – Мы же с тобой чувствовали, что эта связь ни к чему хорошему не приведет!
– Да, но она-то этого не понимала!
– Она не хотела понимать.
– Все равно: ее как раз понять можно. И вот теперь представь: что же с ней случилось?
Он принес охапку дров, положил их на пол, на железный лист, открыл дверцу печки, где розовели тлеющие угли, и положил туда два узких полена.
– С одной стороны – она любила Тони, с другой – она ведь попала в руки преступников. Мы вообще могли потерять ее! Если бы не Тони, она бы, возможно, сбежала уже давно, поняв, к примеру, что она ошиблась и не любит его. А так… Она продолжала жить в этой семье, постоянно подвергая опасности себя, свое здоровье, да что там – свою жизнь!
– Костя, ты помнишь, как она выглядела? Кожа, кости, волос на голове почти не было. Да от нашей Наташи вообще мало что осталось! Нам бы взять ее в охапку – и домой.
– У нас, собственно говоря, и были такие планы. Но это я виноват. Я намекнул ей, вероятно, одним своим видом, что мне жалко денег, которые мы ей отправили.
– Но и тебя можно тоже понять, деньги-то немаленькие.
– Лена. Бог с ними, с деньгами! Зато теперь у нас – ни денег, ни дочери. И она снова в странствиях, оставила свое хозяйство, коз, кур, собаку.
– Ну, раз оставила и не продала, значит, вернется, я так думаю. Послушай, какое тепло идет от этой печки! В наших квартирах тоже, конечно, тепло, но это тепло – особенное, жаркое, уютное. Я понимаю этих крестьян.
– Думаю, никто из них не отказался бы от центрального отопления, но оно им и не снилось. Да и вообще, эта деревня – какая-то первобытная. Люди здесь одеваются, как сто или двести лет тому назад. Думаю, здесь ничего не изменилось. Люди живут натуральным хозяйством, пасут овец, коз и коров, выращивают пшеницу и ячмень. Господи, ну и угораздило же нашу дочь поселиться в этом Богом забытом селе!
