Наталья Андреева - Айсберг под сердцем
— Убивать — хорошо или плохо? — подхватил он. — Ведь уголовное дело не завели на того, кто отправил в больницу Лукашову. Потому что победителей не судят. Все ждут до Олимпиады. Если вы выиграете, вам все сойдет с рук. И вы это прекрасно понимаете. Особенно ты.
— Я устала от этой философской беседы, — оборвала его Климова.
— Ты сама выбрала тему, — огрызнулся он. — Я бы предпочел, чтобы мы пошли ко мне.
— И легли бы в постель? — усмехнулась она.
— Лера, мы не дети. Время дорого, потому что мы неумолимо стареем. Я могу, конечно, за тобой поухаживать. Но здесь нет ни винного бутика, ни цветочного киоска. И вообще спортивный режим. Я могу тебе предложить только чашку чая и… себя, — он невольно покраснел. Хорошо, что было темно! — И то ты подумаешь: не велико сокровище.
— А если нет?
— Но ты же сама сказала…
— Да мало ли что я сказала? Если я скажу тебе правду, твое самомнение, и без того непомерное, раздуется до величины совсем уж угрожающей. Поэтому тебя постоянно надо осаживать.
— Что ты и делаешь. Значит, да?
— Я этого не сказала, — лукаво улыбнулась она.
— А мне два раза объяснять не надо.
Он схватил ее за руку и оттащил в тень, где стояла огромная заснеженная ель. Лера не сопротивлялась. Он обнял ее, привлек к себе и приник к губам, оказавшимся на вкус холодно-солеными и влажными. Это потом он понял, что на ее лице все это время таяли снежинки, а губу она прикусила во время одного из его неосторожных высказываний, чтобы не ответить резкостью. И своим языком он попробовал на вкус ее кровь, чуть-чуть, самую капельку, но этого хватило, чтобы рухнуть в бездну. Он стал чувствовать то же, что и она, думать так же, как и она, желать того же, чего она хочет. Отныне он уже не соображал, что делает. Его просто не стало, была одна ОНА, с глазами такими огромными, что в них отражался весь его мир.
Он не помнил, сколько прошло времени. Сколько они с Лерой стояли под огромной елью и целовались. Голова была пьяной, сердце бешено стучало, ноги подрагивали. Хотелось схватить ее в охапку и утащить к себе, он уже предвкушал, насколько эта добыча окажется сладкой. И даже сказал хрипло:
— Идем ко мне.
— По-моему, ты слишком торопишься, — она резко отстранилась.
— Понятно. Это означает нет?
— О господи! Какой же ты все-таки дурак!
Она оттолкнула его и выскочила на тропинку. Он ударился спиной о ствол ели, и с веток ему за шиворот посыпался холодный колючий иней. Он рассмеялся.
Лера обернулась и сердито погрозила ему кулаком.
«Сама еще девчонка», — подумал он со счастливой улыбкой. Мир снова был прекрасен. Алексей с наслаждением вспомнил, что скоро Новый год. И словно почувствовал запах мандаринов и оливье. И маминых пирожков. И сердце сладко замерло в предвкушении праздника, совсем как в детстве.
— Хорошо-то как!
Ему в ответ кто-то рассмеялся. По дорожке шли люди. Он тут же отпрянул обратно в тень и спрятался за огромный ствол.
— А говорят, сухой закон! — насмешливо сказал кто-то.
— Вон, Климова к себе побежала!
— За презервативами небось.
«Вот люди! — поморщился Алексей. — Вечно вам надо все опошлить! Нет — чтобы порадоваться чужому счастью! Словосочетание-то какое! Счастье — и чужое. Неприемлемое. Посему и радоваться этому чужому богатству невозможно».
Он стряхнул снег и вышел на свет. И, насвистывая, зашагал к Ледовому дворцу, где его ждал дядя Гриша.
— Пришел все-таки? — удивился тот.
— Я же сказал, что приду.
— А вдруг передумал? Или она передумала.
— Нет, она пошла к себе. Ну что, я переобуваюсь?
— Смотри только не усни, — насмешливо сказал айс-мейкер.
— А почему мы одни? — спросил Алексей, выйдя на лед в ботинках для керлинга.
— Рано тебя еще в игру выпускать. Сначала ты должен понять, как и что.
— Я готов!
— Точно?
— Подумаешь, наука! Я вообще не понимаю, что это за спорт. Какая от него польза?
— Ты не рассуждай, а бери камень и становись на исходную, — сердито сказал дядя Гриша.
«Зачем ему это нужно?» — с досадой подумал Алексей, подхватывая спортивный снаряд и толкая его на исходную позицию к колодке. Камень оказался тяжелым. «Без малого двадцать килограммов», — вспомнил Алексей и тут только почувствовал, насколько же ноет каждая мышца. Он ощущал их все, в особенности на ногах. То ли еще будет завтра! Самый пик боли приходится на следующий день после того, как организм заставили хорошенько поработать. Это называется мышечная крепатура, когда они забиваются молочной кислотой после непривычной физической нагрузки. Потом, если не бросить занятия, это проходит. Но несколько дней придется потерпеть, а главное, заниматься, превозмогая боль.
Он, сморщившись, взял в руки щетку:
— Командуй, генерал!
— Вот эта линия называется хог-лайн, — указал концом щетки дядя Гриша на красную черту. — До нее ты должен отпустить камень.
— Понял!
— Правую ногу на колодку, — командовал учитель, — в левую руку берешь щетку. Ты, часом, не левша?
— Нет.
— Тогда все правильно. Правой рукой держи за ручку камень. Корпус постепенно сгибается… Рука с камнем вытягивается вперед… Снаряд направляется в сторону дома… Левую ногу отводишь как можно дальше… Скользишь за камнем, контролируя его…
— Я так упаду!
— Для новичка, Леша, самое трудное — удержать равновесие во время броска.
— Я уже понял!
— Ну, давай! Скользи вперед! Толкай!
«Подумаешь, премудрость!» — Он попытался выполнить все, что сказал ему «тренер», но тут же запутался и чуть не грохнулся на лед. Камень полетел не в дом, а по какой-то кривой траектории, по самому краю дорожки, и в конце концов остановился, так и не добравшись до первого круга.
— Типа того, — сказал он, распрямляясь.
— Эх ты! Давай еще!
Второй бросок был немногим лучше. Это напомнило Алексею боулинг. Вроде бы все просто: надо запустить шар так, чтобы он попал в центр и сбил кегли, как можно больше. А желательно все. На деле этот треклятый шар летит куда угодно, только не в цель, особенно если игрок неопытный. А Калерия говорила, что камень при броске еще надо подкручивать и одновременно рассчитывать силу броска в соответствии с поставленной задачей. Алексей же к концу первого часа еле-еле добросил камень до дома, поставив его близко к центру, или, как его называют керлеры, к ти. Если Алексей толкал снаряд слишком сильно, тот летел мимо дома к бортику, если же слишком слабо, то он вообще не долетал до нарисованного на льду круга. И все время норовил вильнуть, сбиться с пути. А ведь это самый простой бросок! Постановочный, дро. При этом Алексей так устал, что готов был растянуться прямо на льду и тут же уснуть.
— Это с непривычки, — сказал он дяде Грише. — Я потренируюсь и научусь.
— Это вряд ли, — вздохнул тот. — Глазомер у тебя хромает. Ты в бильярд играешь?
— Нет, а что?
— Керлинг еще называют ледовым бильярдом.
— Да понял я уже, что керлинг — это все! Но мне-то зачем он нужен?
— А затем. Вес сгонять, глазомер упражнять. Мышцами обрастать, а то на сосиску похож. Ты представляешь, каково это, сохранять баланс в течение двух часов, пока длится игра? А щеткой мести? Иначе свиповать. Нагрузки те еще! А ты говоришь — не спорт!
Дядя Гриша нежно, словно девушку за талию, взял камень за красную ручку. Поставил ногу в колодку, легко оттолкнулся и заскользил, как парусник по воде, подгоняемый попутным ветром. У самой линии он отпустил камень, и тот полетел точнехонько в дом, тюкнул поставленный Алексеем синий, выпихнул его из дома, а сам встал почти в самый центр.
— Вот так-то, — удовлетворенно сказал дядя Гриша. И вздохнул: — Нет, Лешка, не быть тебе человеком.
— Много вы про меня знаете!
— А ты расскажи. Я посижу послушаю. Ты меня сегодня внимательно слушал, уважительно. Вот и я тебе уважение окажу.
Дядя Гриша распрямился и, опершись на щетку, изобразил готовность внимательно слушать.
«Попал, как кур в ощип! — слегка запаниковал Алексей. — Заманил, усыпил бдительность, измотал вконец. А теперь, значит, допрос с пристрастием. Ну, хитрец! Сам, или кто заслал?»
— В моей биографии нет ничего интересного, — начал отнекиваться он.
— Как так? На тебя же Калерия запала! На Мухина не запала, а тебе при всех на шею вешается! Что ты ей такого сказал, да еще по инету? — насмешливо спросил дядя Гриша.
— Что красота спасет мир.
— Так это не ты сказал. Не примазывайся, Лешка, к классику.
— Скажите пожалуйста! Мы знаем, кто такой Достоевский!
— Я-то знаю. А вот ты откуда знаешь? — спросил дядя Гриша с ударением на местоимение.
— Я, когда охранником работал, много книжек прочитал. Делать все равно было нечего.
— Охранники обычно телик смотрят, — прищурился айс-мейкер.
