Валерий Воскобойников - Те же и Скунс – 2
Снегирёв вполуха слушал его и думал о том, как повезло не ценившего этого дурачку. Если сравнить Гришин мир с тем, в котором жил он сам, получалось, что обитали они на разных планетах. Гриша не умел ни драться, ни стрелять, он боялся высоты, подонков в парадном и много чего ещё, он спешил домой к жене и таскал из молочной кухни тёплые бутылочки для маленькой дочки. Чего, спрашивается, ещё не хватает? Квартиры на двух уровнях, дачи, машины?.. Ну я же и говорю – дурачок…
Приёмник, настроенный на «Европу-плюс», тихонько ворковал, примостившись на табуретке.
– …Группа «Сплошь в синяках»! – весело объявил диктор, жизнерадостное трепло, свято уверенное, что треплется с американским акцентом.
– Ну вот, – обречённо прокомментировал Гриша. – То «Крематорий», то «Лесоповал», а теперь ещё И «Сплошь в синяках». Чего только не выдумают от безделья. Может, выключим?
– Не надо, – сказал Алексей. – Пусть болтает, только бы не про политику.
Из приёмника послышался гитарный аккорд.
Жизнь научит смеяться сквозь слезы,Жизнь научит бесстрашным быть в страхе,Усмехаться в ответ на угрозы,Не дрожать, когда лают собаки.
Жизнь научит любить, кого любишь,Ненавидеть, кого ненавидишь,Забывать то, чего не забудешь,И не видеть того, что видишь.
Полагать за реальность кошмарыИ во лжи видеть горькую правду,Принимать хладнокровно удары,Презирать и презренье, и славу.
Жизнь научит ценить, что теряешь,Не жалеть того, что имеешь,И прощать то, чего не прощаешь,И не верить тому, чему веришь.
И, командуя, слушать команды,И лететь на потерянных крыльях…Жизнь научит быть сильными – слабых,Жизнь научит быть слабыми – сильных.[18]
Солист «Синяков» из кожи лез, имитируя покойного Цоя, но Алексей всё равно пожалел, что не вставил кассету и нет возможности записать. Надо будет, решил он, посмотреть в соответствующих ларьках, ведь наверняка где-нибудь попадётся. Он подумал ещё немного и усмехнулся про себя, полируя верхнее стекло. С ним уже бывало такое. Западал в память хвост случайно услышанной песни, и воображение дорисовывало всё остальное. Так что, когда удавалось раздобыть запись, наступало некое разочарование.
– Кажется, – сказал Гриша, – я понял, почему молодёжи нравятся иностранные песни.
– Ну и? – рассеянно спросил Алексей.
– Когда не знаешь языка, легче воспринимать всё вместе, как музыку. И даже если знаешь язык, дебильность текстов всё-таки не так очевидна.
Снегирёв спорить не стал. Он вообще очень не любил спорить.
По улице внизу сновали машины, прохожие замечали бесстрашного мойщика окон, останавливались и задирали головы, рассматривая «русского самоубийцу». Алексей приветливо делал им ручкой. Он действительно был начисто лишён страха перед высотой, причём никакой его личной заслуги в том не имелось – таким уж уродился на свет. Однажды, много лет назад, ему довелось раненым лететь с четырнадцатого этажа, но даже и этот поистине судьбоносный полёт его не исправил.
По окончании трудов Гриша был отправлен в магазин за кефиром («Только, Гришенька, обязательно наш, и, если попадётся, просроченный: на нём пышней поднимается…»), и тётя Фира нажарила оладьев на всю честную компанию. Крутой культурист Тарас в ответ на приглашение пробурчал, что ему, мол, не положено по диете. Однако потом явился на запах и даже выставил две банки сгущёнки.
Под конец оладьев Эсфирь Самуиловна включила телевизор, коротавший век на комоде. Как все пожилые люди, она решительно не могла обходиться без новостей. «Алёша, ну откуда у вас подобное безразличие? – тщетно взывала она. – Это ведь наша жизнь!» – «Ага, – хмыкал в ответ квартирант. – Жизнь. Новый концерт Филиппа Киркорова. В перестрелке между мафиями Ленинского и Комсомольского районов погибло сорок два человека…»
Снегирёву в самом деле было глубоко наплевать на такие мелочи, как Дума и правительство, но раздел городской хроники заставил его мгновенно навострить уши.
– …Да неужели вы меня по-человечески не понимаете? – возмущалась с черно-белого экрана мордастая тётка, похожая на объевшуюся продавщицу из молочного магазина. – У меня внуки, чтобы ты знал! Они тоже быть здоровенькими хотят!..
– Если я правильно понял, – спокойно спрашивал молодой корреспондент, – вы и ваши сотрудники использовали вакцину для нужд собственных семей, поскольку она большой дефицит, да и сложно её купить на небольшую зарплату?
– А ты сперва ляльку своего заведи, тогда поглядим, как будешь у него для чужих отнимать! – кричала в ответ профессиональная пожирательница сметаны. – Детей-то небось нет пока? Ну и молчи…
Тётку звали Алевтина Викторовна Нечипоренко, и она была директрисой детского дома. Как выяснилось, возглавляемый ею доблестный коллектив умудрился целиком подевать неизвестно куда дефицитную и очень дорогую вакцину от гриппа, выделенную для маленьких подопечных. Гонконгская напасть между тем грянула – и врачи «скорой» сбились с ног, развозя тощих детдомовцев по больницам. Впрочем, по сравнению со всем остальным, что творилось в Нечипоренкином заведении, история с вакциной была ещё пустячком.
Юный корреспондент с поразительным хладнокровием «раскручивал» свою собеседницу, задавая вопрос за вопросом: о питании и гигиене детей, о враче и уколах, о «гостях», для которых наряжали старших воспитанниц. Камера бесстрастно фиксировала ответы Алевтины Викторовны.
Доисторический «Вечер» красок не передавал, но Алевтина Викторовна явно была пунцовой, как перезревшая клубничина. Она грозила ОМОНом и зачем-то размахивала видеокассетой.
Сволочи все!!! – кричал её взгляд. Всех бы порошком, как тараканов, чтоб кому получше вас воздухом дышат не мешали…
Эмоциональные высказывания Алевтины Викторовны перемежались документальными кадрами, отснятыми в другое время и в других местах. В детской больнице, в столовой детдома, на лестнице, в коридоре у добротной деревянной двери, запертой на замок…
Камера близко показала, как болтаются в ушах у заведующей тяжеленные золотые серьги. Как пел когда-то Высоцкий, «если правда оно ну хотя бы на треть», оставалось одно. Пойти и повесить. Потому что сами такие не вешаются.
Сука, думал Скунс, глядя, как на фоне стоп-кадра – возмущённое лицо Алевтины Викторовны, а за ним столетние разводы плесневелой сырости на стене вверенного ей учреждения – титрами проходят данные о последовательном улучшении жилищных условий предприимчивой дамы. Выяснить, на какую треть было правдой всё показанное-рассказанное, труда не составит. Скунс, впрочем, подозревал, что на сей раз краски были сгущены журналистами минимально. Он сам вырос в детдоме и с такими Нечипоренками знаком был не понаслышке. Сука…
Их взгляды встретились, и телевизор не выдержал взаимного напряжения. В нём что-то громко щёлкнуло, запахло жареным электричеством, и пропала сперва картинка, а после и звук. Кот Васька в панике ринулся с хозяйкиных колен и удрал под кровать. Тарас, сидевший ближе всех, проворно выдернул вилку.
Когда телевизор остыл, мужчины притащили авометр, и Алексей – кто тут у нас инженер-электрик? – долго рылся в пыльных ламповых недрах. Звук в конце концов появился, но изображение восстановить так и не удалось.
Стая
Даже у лихого прогульщика бывают мгновения, когда он старательно исполняет школьное задание. Правда, задание у Олега Благого вышло несколько необычным.
– Явился, партизан! – сказала ему завучиха и… вытащила купюру: – Анне Павловне, библиотекарю, сегодня шестьдесят исполняется. Мы тут собрали… Сходи купи хороший букет и ко мне в учительскую принеси!
Анну Павловну в школе любили все. Олег и сам несколько раз отсиживался у неё за стеллажами, «мотая» контрольные. А сколько девчонок плакалось ей, доверяя библиотекарше тайны, тщательно хранимые от собственных матерей!..
Цветов у метро был целый длинный ряд. Олег сразу вынул деньги, зная по опыту, что в ином случае его заподозрят в хулиганских намерениях и начнут отгонять от товара.
– Что желаете, молодой человек? – тотчас спросила ближайшая тётка. – Гвоздики берите. А вот розы, только сегодня привезли, местные, долго будут стоять…
У Олега натурально разбежались глаза. Захотелось купить не просто букет, а что-нибудь сногсшибательное. Чтобы у завучихи свалились с носа очки, а потом счастливой библиотекарше сказали: «Это Олег Благой для вас постарался…»
Он еле преодолел искушение отовариться у первой же торговки и решил сначала пройти весь ряд до конца. А то купишь, а по закону подлости на соседнем прилавке такое!..
– Ты! Чего там ходишь, иди сюда! – позвал его вдруг какой-то парень. – Да не бойся!
Олег сразу почувствовал, как в животе шевельнулся страх. Но показать трусость значило потерять всякое уважение к себе самому.
