Елена Михалкова - Жизнь под чужим солнцем
— Он у тебя выражается, как уголовник! — закатывала глаза Анжелика Сергеевна, разговаривая с матерью. — Скорефанились… Подумать только!
— Пусть выражается как хочет, зато деньги зарабатывает, — парировала Вера Семеновна. — А твой Борька как был воблой, так воблой и остался.
— Да Борис уже практически защитился! — возмущалась Анжелика.
— Значит, станет защитившейся воблой.
Такими ссорами неизменно заканчивалась любая их встреча. В конце концов Никита и Борис стали для Анжелики и Веры Семеновны чем-то вроде скаковых лошадей, на которых поставлено очень многое, хотя, конечно, ни первая, ни вторая никогда бы не признались в этом самим себе.
Борис благополучно защитился, устроился работать в тот же институт, где преподавали Пронины-старшие, и карьера его обещала идти по той же дороге, по которой шли родители. Это полностью устраивало и Анжелику, и Аркадия, видевших в сыне интеллигента, продолжателя семейной традиции. Никита работал в таксопарке, заводил знакомства с какими-то странным личностями, которых Аркадий именовал деклассированными, и регулярно ночевал неизвестно где, очень радуя бабушку.
«Настоящий мужик будет, — думала Вера Семеновна. — В молодости перебесится, побегает по бабам, а потом остепенится. Лишь бы не окрутил его кто раньше времени».
Начавшаяся перестройка застала семейство Прониных врасплох. Мир вокруг завертелся с какой-то удивительной скоростью, и изменения, происходившие в нем, были непонятными, страшными. Институт, где работали Анжелика, Аркадий и Борис, стал разваливаться на глазах, преподавательский состав разбегался, а зарплата, которой со всеми надбавками раньше вполне хватало на жизнь, превратилась в пустые бумажки. К тому же нагрянувший кризис съел их сбережения, и Анжелика с мужем с оторопью озирались вокруг, ощущая себя пришельцами, окруженными враждебными племенами. Многие из их коллег как-то общались с этими племенами, создавали непонятные ТОО, уезжали по обмену в другие страны, но ни Анжелика, ни Аркадий не были способны на подобное. «Мы же не торгаши!» — возмутился Аркадий, когда ему предложили заняться репетиторской деятельностью. А Борис был слишком ленив и инертен, чтобы самому добиваться чего-либо.
Зато Никита чувствовал себя как рыба в воде. Перед ним открывались возможности, которых он давно ждал, и Никита постарался не упустить их. Он пробовал себя во всем, что только подворачивалось под руку, но пару раз попав в очень неприятные ситуации, со временем стал осторожнее. Никита понял, насколько важны в любом деле верные люди, и стал присматриваться к Борису, влачившему полунищее существование вместе с родителями. В конце концов на родного брата можно было положиться, а это Никита стал ценить не меньше, чем хватку и способность делать деньги.
Четыре года спустя он был совладельцем небольшой, но успешной мебельной фирмы, которая специализировалась на изготовлении детской мебели под заказ. Бизнес развивался успешно. Еще через год Никита выкупил долю партнера и стал единоличным собственником.
Должность Бориса, работавшего на Никиту, гордо называлась «директор по маркетингу», однако на деле все идеи по развитию бизнеса исходили от его заместителя, а Борис лишь контролировал процесс. Для него было унизительно получать оклад в пять раз меньше, чем у собственного заместителя, но тут Никита оказался категоричен: хорошо оплачиваются только ценные сотрудники. Он выделил брату хорошую служебную машину, но кормить его за счет фирмы не собирался, о чем прямо и сказал еще в начале совместной работы.
Вера Семеновна к тому времени умерла, и Борис переехал в ее квартиру, поскольку себе Никита купил другую — просторную, с высокими потолками и окнами, выходящими на парк. После смерти бабушки он стал чаще навещать родителей, и Анжелика с Аркадием очень радовались его визитам — в том числе и потому, что каждый раз получали от младшего сына деньги, позволявшие им не думать о том, где раздобыть средства на жизнь.
Никита относился к матери и отцу уважительно, понимая, что не отдай они его бабушке, он сам, Никита Пронин, мало на что годился бы. А вот Борис отца с матерью искренне презирал и при каждом удобном случае напоминал, как они чуть не искалечили ему жизнь, запихав в ненавистный институт и заставив заниматься нелюбимым делом. Он и диссертацию-то не хотел защищать, но они настояли на своем, как всегда! После ухода старшего сына Анжелика Сергеевна частенько плакала, вспоминая, каким чудесным, послушным мальчиком он был когда-то. С портрета на комоде на нее смотрела Вера Семеновна, и Анжелике казалось, что во взгляде матери мелькает ехидная усмешка.
* * *С самого утра Алина что-то писала. На вопрос Даши она ответила, что не бросает слов на ветер и собирается составить грамотное заявление, как вчера и пообещала. Правда, добавила Алина, теперь это практически бесполезно, поскольку вор, если только действительно имела место кража, наверняка успел перепрятать камень, и искать его смысла уже нет.
Даша перед зеркалом сушила свою шевелюру феном под неодобрительным взглядом Алины.
— Ну что я сделаю, если они расческой не укладываются как надо! — оправдывалась она, пытаясь изобразить хотя бы подобие аккуратной, как у Алины, прически.
— Укладываются, если средствами для укладки пользоваться, — отрезала та. — Если хочешь, возьми мое.
Даше не хотелось. В маленькой стеклянной баночке, стоявшей на Алининой тумбочке, находилось вещество, напоминавшее ей посиневшую от ужаса медузу, причем не только по внешнему виду, но и по консистенции. Когда-то Даша прочитала, что во времена Людовика XIV был в ходу цвет, обозначаемый как «цвет тела испуганной нимфы», причем, как она смутно припоминала, за впечатляющим образом скрывался всего лишь оттенок серого. Даше представлялась бедная, голая, посеревшая от страха нимфа, дрожащая почему-то на дубу. Так же живо Даша воображала и улепетывающую изо всех сил от рыбаков медузу, пытающуюся мимикрировать под цвет моря, которую все-таки ловят и сажают в баночку, а потом ею намазывают волосы, чтобы они хорошо лежали. Она вообще не любила что-либо постороннее на волосах.
— Алин, а Алин… — позвала Даша, чтобы увести разговор от вопросов укладки. — Слушай, неужели камень в кулоне настолько ценный, чтобы из-за него такой шум поднимать? Кстати, как он называется?
— Черный опал, — ответила Алина, продолжая писать. — Я удивляюсь, до чего ты нелюбопытная! — Она отложила ручку и обернулась к Даше. — Спрашиваешь, как камень называется, только после того, как его украли. Я вот сразу на него обратила внимание.
— Да я тоже обратила, просто спрашивать было как-то неудобно. Так он дорогой?
— Я поняла со слов Никиты, что украшение стоит что-то около сорока тысяч долларов.
— Сколько?! — ахнула Даша. — Так дорого?
— Кстати, не очень дорого. Обычно черные опалы стоят дороже, но, по-моему, то ли камень не очень чистый, то ли еще там что-то не так. Никита говорил, но я не запомнила. А он про камень много знает, поскольку сам же его и покупал где-то в Европе ей в подарок на свадьбу.
— Славный подарок, — вздохнула Даша. — Хорошо, когда у твоего жениха есть такой щедрый младший брат, правда?
— Не уверена, — непонятно отозвалась Алина. — Кстати, младший брат, по-моему, решил, что полностью покорил меня своим обаянием. Все-таки до чего смешна самовлюбленность мужчин!
— Он же тебе нравился, — робко сказала Даша.
— Уверяю тебя, не настолько, чтобы я им всерьез заинтересовалась, — фыркнула Алина. — Ладно, Даш, не мешай гонорар отрабатывать, иди позавтракай.
— А ты?
— А я не пойду. Вон банан съем, и хватит.
— Ладно, я тебе что-нибудь вкусненькое принесу. Постой! — спохватилась Даша. — Так ты и впрямь деньги получишь за составление заявления?
Алина обернулась к Даше и прищурилась:
— А ты думаешь, я стала бы вступать в конфликт с хозяином отеля, не говоря уж про местную полицию, бесплатно?
— Ну, не знаю. Вчера же ты это предложила просто так, правда?
— Вчера — да, а сегодня вполне могла бы и передумать. Я ж тебе говорю, смысла-то теперь никакого нет, камень наверняка хорошо спрятан. Но если Никите взбрело в голову деньги на ветер выкидывать, то я только рада, раз ветер в мою сторону. Все, все! — замахала она руками в сторону Даши, собиравшейся еще о чем-то спросить. — Иди наконец, а то я до обеда не закончу, совсем английский забыла.
Завтракая в одиночестве, Даша незаметно разглядывала окружающих и пыталась представить, кто из них мог бы оказаться вором. К примеру, вон та седая дама с колоссальным количеством бижутерии. Неважно, что ее не было на рафтинге, ведь мог быть сообщник. Боже мой, вздохнула Даша, так обвешивать себя украшениями могут только русские, у нас сорока — любимая национальная птица. В этот момент к даме подкатился низенький лысый старичок, и парочка начала быстро обсуждать что-то по-немецки, поглядывая в сторону столов с фруктами. Даша рассмеялась.
