Сценарии судьбы Тонечки Морозовой - Татьяна Витальевна Устинова
Федор Петрович засмеялся.
– Однажды я открыл, а там оказалась бронзовая фигурка крысы и записка: «Не смей лазать по чужим ларцам!»
Он опять засмеялся и закрыл лицо руками:
– Как мне было стыдно! Я даже хотел было опять убежать из дому!..
– Не убежали? – спросила Саша.
Он помотал головой.
– Тетя меня застала. И мы поговорили. А крыса теперь всегда со мной. И по чужим ларцам я с тех пор никогда не лазил.
– А потом что было? – спросил Родион.
– Потом дядя умер, и мы вернулись в Москву. Мне было семнадцать лет.
– Мне тоже скоро семнадцать, – с удовольствием проинформировал Родион. – А Буське восьмого марта год был! Большая собака.
– Родион, отстань со своей собакой. Съешь вон сыру.
– А можно лучше ветчины?
– И что дальше? – спросила Саша Федора Петровича.
Она вся как-то изменилась – глаза у нее блестели, и щеки горели смуглым румянцем.
– Мне нужно было в университет, – продолжал Федор Петрович, – и тетя сказала, что учиться лучше всего здесь, на родине. «Я видела многих эмигрантов, – сказала она мне, – и все они экскурсоводы или приказчики в магазинах. А ты должен заниматься наукой. На то, чтобы учиться в Европе и потом заниматься наукой, денег у нас нет». И мы вернулись. Она купила себе дом в Дождеве, а мне квартиру на Большой Пироговке.
– Ох, ничего себе, – пробормотала Тонечка.
Сценарист в ее голове совсем утратил чувство реальности и пришел в некое восторженное изнеможение.
– Тетя меня содержала – и в университете, и в аспирантуре. Когда я защитился и стал ездить в экспедиции, она переселилась в Дождев. Я к ней приезжал. Мы с ней вместе продумывали место для тайника и придумали – в нише за картиной. Механизм в стене я сам сделал, – добавил он хвастливо. – Он, конечно, очень легко открывается, но нам с тетей нравилось, что у нас есть свой тайник!..
Тонечка и Саша переглянулись, чтобы сверить впечатления, и сверили. Обе были в восторге.
Федор Петрович отпил чаю из своей чашки, а потом залпом проглотил кофе из Сашиной.
– Вот, – сказал он и вздохнул. – Я не хочу даже думать о том, что тетю убили, потому что мне тогда придется найти того, кто это сделал, и тоже убить.
– С ума вы сошли, – быстро сказала Тонечка, моментально ему поверив. – Так дело не пойдет.
Он кивнул. Было ясно, что это… решение, а не пустые слова.
– Послушайте, возьмите себя в руки, – заговорила Тонечка. – Что мы теперь все должны делать? Вызвать из Москвы санитаров со смирительной рубашкой?
– Ничего не выйдет, – быстро сказал Федор Петрович. – Я уйду в леса. Я хорошо знаю окрестные леса.
– Бросьте шутить!
– Я не шучу.
– Тогда я позвоню мужу, и он вас скрутит.
– Посмотрим, кто кого скрутит.
Тонечка взяла со стола остывший чайник и ушла в дом. Она была в некоторой растерянности.
– Мы ведь так и решили, что вы ненормальный, – проговорила Саша. – Из-за этих ваших выходок!..
– Я не решал, – возразил Родион. – Мне Тоня сказала, чтоб я вам рисунки показал. Мне нравилось рисовать старую княгиню. Ну, то есть вашу тетю.
– Я понял, – кивнул Федор Петрович. – А ты никого не видел у нее… в гостях? Например, в последнее время?
Мальчишка даже думать не стал.
– Неа, – сказал он уверенно. – Не было никого.
– И «Скорая» не приезжала?
– Это легко узнать, – вмешалась Саша. – На местный станции скорой помощи спросить, и все дела.
Федор Петрович кивнул.
– Тетя не любила лечиться, – сказал он. – Никогда. Врача вызывала только в случае крайней необходимости, чтоб не разболеться всерьез и не быть никому… в тягость.
– Никому, значит, вам?
Он опять кивнул.
Саша поколебалась немного, но все же спросила:
– За что ваша мать не любила Лидию Ивановну?..
Федор покосился на нее.
– Насколько я понял, вы видели мою мать?
– О да.
– На ваш взгляд, она способна кого-нибудь любить?
– Значит, я неправильно спросила, – быстро сказала Саша. – Почему она считает себя обделенной?
Федор хотел что-то сказать, но на террасе показалась Тонечка с горячим чайником в руках.
– Кому еще налить чаю?
– Мне, – тут же откликнулся Родион. – Я же тебе говорил, давай самовар поставим!
– Вечером поставим.
– Да уже и так вечер. Ну, почти.
– Да, – сказала Тонечка, усаживаясь и запахивая «позорного волка», – почему ваша мама считает, что ее обделили? Саш, как она говорила? Из Джона Б. Пристли?
– Ей не достанется ни крошки от семейного пирога, по-моему.
– Да нет никакого семейного пирога! – возмутился Федор Петрович. – Дядя и тетя всю жизнь работали. Дядя в МИДе, а тетя в Пушкинском музее. Потом уехали за границу и там тоже работали.
– Но она же могла этот пирог придумать, – задумчиво сказала Тонечка. – Ваша мама – человек с фантазией!.. И потом! Лидия Ивановна переводила ей деньги. Каждый месяц пятнадцать тысяч рублей.
Федор Петрович уставился на нее.
– Какие… пятнадцать тысяч?! Зачем?!
Саша с Тонечкой переглянулись.
– Мы не знаем, – призналась Саша.
– Я содержу Наталью Сергеевну вполне сносно, – продолжал Федор и вдруг сдернул очки. – Я никогда не запаздываю с платежами!
– Видимо, ваша тетя считала, что тоже должна ей помогать.
Федор Петрович вскочил и принялся расхаживать по террасе.
– Какая глупость, – выговорил он с досадой. – И мне не призналась, никогда, ни разу!.. Наталья Сергеевна довольно… специфический человек.
– Мы заметили, – согласилась Тонечка.
Он не слушал.
– Ей всегда мало всего – денег, внимания. Обожания! Если бы она была владычицей морскою, ей непременно нужно было бы заделаться царицею небесной!.. И она душу бы вытрясла из всех, кто мог назначить ее царицей! Ей можно служить годами и ничего не заслужить! Ей все все всегда должны!..
Тонечка нащупала в кармане «позорного волка» серебряную пудреницу, сжала и стала смотреть в сад – чтобы не смотреть на своего гостя, который все расхаживал и говорил, говорил.
Все понятно – матери он мешал, она определила его в интернат, считай, в детдом, потом в какую-то тюрьму, из которой он вырвался и таскался по улицам, страшно себе представить! Сколько ему было лет тогда? Девять? Десять? В двенадцать он уже был на приеме в Ватикане, где его дяде вручали подарок за службу!..
Должно быть, тетя и дядя для него не просто самые родные и близкие люди, а некие волшебные существа с божественной сущностью! Они пришли на помощь в самый страшный момент, забрали к себе в райские кущи, под жаркое синее итальянское небо, в сверкающие сады, где цветет магнолия и кричат разноцветные попугаи, в край пологих
