Второй выстрел - Вера Михайловна Белоусова
По странной филиации идей этот Мёбиус снова напомнил мне разговор с Тимошей. Необходимо было узнать у Ольги про Соньку — правда ли, что она приходила, и если да, то зачем? Казалось бы, чего проще — возьми да и спроси. Но я почему-то никак не мог к этому подступиться. Как-то мне было не по себе, и даже больше того… да, пожалуй, мне было страшно. И тут Ольга заговорила сама, причем у меня создалось впечатление, что это и была та информация, которую ей в тот день больше всего хотелось мне сообщить.
— Знаешь, — медленно начала она, пристально на меня глядя, — а ведь эта ваша Соня ко мне приходила… однажды… Еще летом…
Я машинально отметил про себя, что Тимошино «таскается» было все-таки некоторым преувеличением.
— Зачем? — спросил я, изо всех сил стараясь говорить спокойно.
— Не знаю, зачем. Пришла однажды, ни с того ни с сего… Я сначала даже испугалась — думала: сейчас начнет гадости говорить или что-нибудь такое… А она — нет. Ничего такого. Просто сидела тут, смотрела на меня, чай пила. Разговаривала. Симпатичная. Только знаешь — она не в себе, — Ольга утвердительно кивнула. — Да-да. Я тебе точно говорю. Не в себе. У нее взгляд какой-то такой… И вообще… Я чувствую. Сидела, разговаривала… Тебя к чему-то вспомнили. Тогда она засмеялась и говорит: «У вас тут прямо «Первая любовь», как у Ивана Тургенева. Только персонажей многовато, надо лишних подсократить». Подсократить — понимаешь? Вот она и подсократила…
Не знаю, как насчет Сонькиного рассудка, но у нее у самой, когда она это говорила, вид был вполне сумасшедший. Меня же поразило странное совпадение. Помните, я говорил про ассоциации? Про совпадения с русской литературой?.. Так вот, я имел в виду именно «Первую любовь». Ведь у них, у Ольги и у Зинаиды, модель поведения была, ей-богу, совершенно одинаковая! И салоны эти, вечерние посиделки — тоже ведь удивительное сходство, с поправкой на эпоху, конечно. Причем заметьте: когда это впервые пришло мне в голову, я еще знать не знал про Ольгу и отца. А когда узнал — подивился полноте совпадения. Выходит, мы с Сонькой думали об одном и том же… Ольгиных слов насчет «сокращенных» персонажей я сперва не принял всерьез. Она, между тем, продолжала, не сводя с меня лихорадочно блестевших глаз:
— Ты помнишь «Первую любовь»?
— Помню, — кивнул я.
— А я сначала не подумала, а потом вспомнила… Они ведь там оба умирают, помнишь? Оба — и отец этого мальчика, и Зинаида… Помнишь?
— Да помню я, помню. Хорошо помню. И что с того?
— А то, — торжественно проговорила она, причем в шоколадных глазах явно плескался ужас, — что теперь моя очередь. Разве непонятно? Ты думаешь, она это случайно сказала? Это она меня предупредила… вроде как. Одного она уже «подсократила». Теперь подсократит второго… вторую. Все, как в книжке. Все, как написано.
Кажется, невозможно было воспринять эти бредни всерьез… Теоретически я должен был, сохраняя здравость рассудка, привести ее в чувство и спокойно растолковать ей, что все это чепуха… Вместо этого я впал в оцепенение. Конечно, все это на меня подействовало — все вместе: и Тимошины новости, и Ольгины истории. Но это бы еще полбеды… Беда же состояла в том, что я вспомнил одну вещь, которую честно умудрялся до сих пор не помнить…
Я вспомнил давние-предавние детские Сонькины рассказы про револьвер… или нет… кажется, она говорила: «пистолет». Пистолет, который хранится у них дома… Пистолет, оставшийся от деда… Именной, что ли? Или не именной, а просто личное оружие, которое почему-то в свое время не было сдано и осталось в доме?.. Тогда, много лет назад, мы ей не поверили и потребовали принести и показать. «Не могу», — сказала она. Мы стали дразнить ее, не сомневаясь, что она соврала. «Дураки, — выпалила Сонька, кусая губы. — Я не могу, потому что мать с меня клятву взяла». (Тогда это было еще в Марфушиных силах.) Не помню, чем кончился этот разговор…
«Спокойно, — сказал я себе. — Пистолет мог взять кто-то другой», — и тут же спросил себя: кто? Марфуша? Я представил себе Марфушу с пистолетом, и по лицу невольно поползла идиотская и совершенно неуместная улыбка. Разумеется, это мог быть совсем другой пистолет, и если бы нс эта история про «Первую любовь»… Но ведь она действительно произнесла эту фразу… Ольгин испуг был слишком натурален, чтобы заподозрить ее во вранье.
Однако нельзя же было бесконечно сидеть, молчать и пялиться друг на друга, как в ступоре. Я сделал над собой усилие и сказал:
— Это, конечно, ерунда — все, что ты говоришь, Оля. Но чтоб тебе было спокойнее, я обещаю: сегодня или завтра я найду ее, поговорю и разберусь с этим делом.
Трудно сказать, что я имел в виду, делая такое заявление. Как я себе это представлял? Ну найду я ее, допустим… И что я ей скажу? Ольга, во всяком случае, немного успокоилась — и ладно. Я клятвенно пообещал позвонить, как только что-нибудь узнаю, и вообще — позвонить в любом случае, и заторопился уходить. Мне необходимо было найти Соньку прямо сегодня. И вовсе не ради Ольги. Просто я сам не мог ждать.
Выйдя за калитку, я оглянулся на нашу дачу. Марфуша должна была быть там. Казалось бы, проще всего было зайти к ней и спросить, где Сонька… Ан нет, не проще. Поколебавшись секунду-другую, я этот вариант отбросил. Во-первых, совсем не факт, что Марфуша располагала нужной информацией — Сонька отнюдь не склонна была ни с кем делиться, а Марфушу держала в черном теле. А во-вторых… Во-вторых, после того, что я узнал от Тимоши, у меня просто не хватало духу пойти разговаривать с ней про Соньку. В общем, я решил действовать своими силами. Для начала я позвонил Соньке домой — прямо с вокзала, как только приехал в город. К телефону никто не подошел. Я подумал-подумал и решил к ней поехать. Она могла не брать трубку, могла отключить телефон. В крайнем случае, я мог оставить ей записку — бросить в почтовый ящик или сунуть под дверь.
Я вышел на привокзальную площадь и остановился, пытаясь сделать выбор между метро и трамваем. Стоило мне склониться в пользу
