Игра в дурака - Ирина Семеновна Левит
Савелий откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу и сложил руки на объемном животе с видом человека, которому больше нечего сказать и некуда спешить.
Я усмехнулся.
— Но вы так и не объяснили, что конкретно от нас хотите.
— Неужели? — Голубые глаза Савелия наполнились прямо-таки детской наивностью.
— В самом деле, — развел я руками, после чего оба мы рассмеялись.
— Да ладно, чего уж там, — отсмеявшись, сказал Лузганов. — Ты все правильно понял. Я хочу, чтобы вы нашли этого Сокольникова. Или по крайней мере выяснили, что с ним в принципе могло случиться. Лично меня этот деятель не волнует, но москвичей он почему-то беспокоит, и они готовы за свое беспокойство прилично заплатить. Как ты понимаешь, дружок, заплатят они вам.
— И вам, — решил я поступить по справедливости.
— Отнюдь, — покачал головой Савелий. — Я собираю информацию, но я не занимаюсь сыском. Каждый должен заниматься своим делом в рамках… — он хмыкнул, — эффективного разделения труда. Я выступлю посредником, но совершенно бескорыстно. Это по части денег. Зато соблюду другую корысть. Пусть знают, что я — тот самый человек, который может все, в том числе и кое-какое расследование организовать. Так сказать, вам — деньги, мне — репутация.
В принципе, без согласия Кирпичникова я не имел права давать обещания. Но я его дал. В конце концов, мы уже влезли в дело Сокольникова, за которое нам собиралась платить Катя, и я посчитал, что переложить затраты с очаровательной женщины на неведомых москвичей не просто разумно, но и гуманно. Для Кати Валерий Аркадьевич был отцом, а для москвичей одним из фигурантов их политических затей. Хотят играть в политические игры? Пусть выставляют на кон свои денежки.
Я ничего не стал скрывать от Савелия, подробно рассказав ему обо всем, что случилось в последние дни, включая историю с Севой Желтухиным. Про журналиста Лузганов ничего не знал, отреагировав на это весьма серьезно:
— Кажется, друг мой, я недооценил ситуацию. Вокруг штаба Шелеста происходят малопонятные вещи.
— Ну почему же? — возразил я. — Конкурентная борьба.
— Не-ет… — усомнился Савелий. — Это тебе не бандитские разборки и это не славный город Москва. Это наша местная политика, где человека могут отправить в небытие компроматом, всяческими юридическими каверзами, но где никто еще не исчезал сам по себе. Уж ты мне поверь, в политических битвах людей у нас никогда не похищали, а я сильно сомневаюсь, что Сокольников и Желтухин тихо улизнули на Мальдивы.
— Все когда-то происходит в первый раз, — заметил я, имея в виду, конечно же, отнюдь не Мальдивы.
— Но почему исчезает сначала журналист, а затем руководитель штаба? Причем никто не находит их бездыханные тела где-нибудь в канаве, люди испаряются без всяких следов и, по большому счету, без всяких серьезных оснований. Согласись, уж кому надо было бы исчезнуть, так это Шелесту, а с ним, я так понимаю, все в полном порядке.
— Но, может, он — следующий?
— Ерунда! Либо те, кто приложили руку к этим странным исчезновениям, полные дураки, во что я плохо верю. Шелест теперь будет осторожен, как матерый волк. Пристрелить его можно, но схватить в охапку и уволочь в дальний угол… К нему теперь не подступишься, причем все предпринятое против него ему же и послужит хорошей рекламой. Нет, дружок, кому-то нужно было исчезновение именно тех двоих. Причем в отношении Сокольникова я поначалу прикинул совсем не политический вариант. В том смысле, что он руководит штабом временно, а заместителем директора завода работает постоянно. А это уже бизнес, здесь уже совершенно иные возникают повороты. Но исчезновение журналиста, которого, насколько я понял с твоих слов, наняли на избирательную кампанию, совсем меняет дело. То, что Шелест с Бреусовым пытаются дочку Сокольникова успокоить и не хотят с детективами связываться, вполне объяснимо: им такой шум не нужен, а вы для них личности неизвестные. При этом Бреусов от журналиста чуть ли не открещивается, хотя это его человек. Ладно бы Желтухин был ему не очень-то нужен, но, судя по всему, он там главное перо. Хотя, не исключаю, опять же шум поднимать не хотят. В общем, Игорек, все возможно и все не очевидно. Поэтому я и говорю: дела вокруг штаба Шелеста творятся малопонятные.
— Мы поручили нашему Славе Цветкову подготовить всю информацию по выборам. Хотим прояснить ситуацию, — сказал я в расчете на то, что сведения, которые Савелий собрал и продал москвичам, могут достаться нам без особых интеллектуальных и материальных затрат.
Он понял меня с ходу, явно расценил мои намерения как справедливые, а потому заговорил без всяких предисловий:
— Расклад здесь весьма занятный. Реальных претендентов на пост мэра восемь человек. Но фигуры совершенно разномастные. Пользуясь преферансной терминологией, четверо — это «десятки». Так сказать, ни то ни се, ни для взяток, ни для мизера. Еще один — валет. Хоть и «картинка», да в реальности никакая. И три туза. Но! Ни один туз не козырный. — Будучи заядлым преферансистом, Савелий не удержался, чтобы не переложить предвыборную игру на игру карточную. — О «десятках» говорить нечего. Их рейтинг — четыре-пять процентов на всех скопом. Примерно столько же получит валет, то есть знакомый тебе Козлинский.
— Козлинский?! Пять процентов?! — поразился я. — Неужели в нашем городе так много сумасшедших?!
Не знаю, как по прикидкам тех, кто считает рейтинги, а по моим собственным — у психиатров получался слишком большой список пациентов.
— Это ты зря. Сразу видно, в политике ты просто девственное создание. Политика — это такая выкрутасистая дама, которая любит и беленьких, и черненьких, и в полосочку.
— Любовь зла, полюбишь и… Козлинского, — вспомнил я листовку, которую с величайшим возмущением демонстрировал нам Григорий Акимович.
— Вот именно. А посему нашего валета поддерживают не только люди с отклонениями в голове. Хотя, конечно, сторонники у него специфические. Непризнанные гении, сверхактивные общественники, экзальтированные старые девы, борцы со всем и всеми… В общем, специфический электорат, обуреваемый почти патологической энергией. В отличие от коммунистов люди эти, как с бору по сосенке, то есть не слишком организованные, суетливые, с претензиями… Однако же большие энтузиасты и в значительной степени бессребреники. Штаб
