Осенние расследования - Татьяна Витальевна Устинова
– Да с чего бы, мне и тут хорошо, а даме повышенной интеллигентности и деликатности в уединении, наверное, комфортнее, – отговорилась я.
А сама подумала, что надо бы посмотреть на эту даму и старика-рыболова с супругой. Уж слишком безобидными они выглядят по описанию Нонны Игоревны. Что, если невинными овечками прикидываются злые волки? Вайлд энималс, как сказал бы Кортес.
Севе Полонскому уже случалось впутываться в криминальные истории. Может, он опять во что-то вляпался?
Спрашивать об этом Нонну Игоревну не имело смысла: любящий и заботливый сын не стал бы тревожить маму рассказами о своих проблемах.
«Сами разберемся, – поддержал меня внутренний голос и тут же принялся командовать: – Ну, дом осмотрели, пора пройтись по территории!»
– Пойду-ка я, пожалуй, прогуляюсь, – сказала я.
– И я! – заторопилась Нонна Игоревна. – Обойду все домики, поспрашиваю, не видел ли Севочку кто-нибудь из гостей.
– Обратите особое внимание на красивых молодых женщин, – посоветовала я. – Не зря же говорят – шерше ля фам!
– Ах, если бы! – невпопад ответила Севина мама, уже убегая.
Я проводила ее задумчивым взглядом. Что это еще за «ах, если бы»? Сева перестал интересоваться красивыми молодыми женщинами?
– Фам фаталь! – донеслось из открытого дверного проема.
Я оглянулась на голос и снова зашла в комнату Севы, смекнув, что там есть кое-кто, с кем можно поговорить о его женщинах! Правда, не по-французски. В отличие от пернатого полиглота, этого языка я не знаю.
Я подняла корзину, надежно утвердила ее на столе, откинула крышку – и из-под нее тут же настойчиво полезла голова с хохолком. Я дождалась, пока попугай выберется на верхний край корзины, и сказала ему:
– Привет. Нам нужно поговорить.
– Хэллоу. Ду ю спик инглиш?
– Давай по-русски, – попросила я. – Ты, часом, не в курсе, где Полонский?
– Поланд?
– Поланд – это Польша по-английски. Сева точно не там, и я просила по-русски, – напомнила я, начиная раздражаться.
Разговаривать с попугаем – так себе тест на нормальность, но я не забыла, что однажды допрос Кортеса помог мне раскрыть преступление. Уж не знаю, насколько попугаи умные-разумные, но этот конкретный пернатый товарищ – живой аналог диктофона, он прекрасно запоминает то, что слышит. Конечно, вряд ли Сева специально делился с питомцем своими планами, но мог случайно обронить что-то такое…
– Сева, – сказала я, садясь на стул, чтобы глаза попугая оказались на одном уровне с моими. Он, впрочем, тут же очень подозрительно их отвел. – Где Сева?
Допрос попугая – дело непростое, требующее терпения и определенных навыков. К счастью, у меня они имелись.
– Слушай меня внимательно. – Я качнулась ближе и произнесла по слогам: – Се-ва. Се. Ва.
– Се се[2], – откликнулась Кортес. Немного поразмыслил, вертя башкой, и разговорился: – Пхи се. Биень се. Лян се[3].
– Это по-китайски, что ли? Не то. – Я помотала головой. – Не нужны мне все возможные се, что бы они ни значили. Меня интересуется только Се-ва. Полонский.
– Полон и просторен край! Одно лишь горе… – объявил попугай.
– Вижу, при тебе читали стихи Цветаевой, в приличном обществе вращаешься, – одобрила я. – Хозяин твой где, я спрашиваю? Куда ушел?
– Куда, куда вы удалились? – загрустил пернатый любитель русской поэзии.
– Тьфу на тебя. – Я досадливо хлопнула себя по коленкам и встала. – Ладно, допрос окончен. Пойду-ка я прогуляюсь.
– Гоу! – обрадовался Кортес, с готовностью перейдя на английский, и, не дожидаясь приглашения, перелетел с корзины на мое плечо. – Волкинг![4]
– Может, даже медвединг, – припугнула я его. – Места глухие, пропасть раз плюнуть, вон, Сева уже сгинул. Ты точно хочешь со мной?
Попугай затоптался на моем плече, разворачиваясь к двери.
– Ну, сам напросился.
Для начала я внимательно рассмотрела установленный на входе стенд с планом территории глэмпинга. Ощущала я себя при этом несколько неуютно, поскольку, стоя у карты с попугаем на плече, наверняка имела карикатурное сходство с Джеком Воробьем в женском обличье. Впрочем, в пиратов мы с Зямой в детстве тоже играли, так что и к этой роли мне было не привыкать.
Изучение плана позволило сориентироваться на местности. Я проложила путь по дорожкам среди сосен таким образом, чтобы в процессе перемещения по сложной кривой осмотреть всю территорию. Это не должно было составить труда, весь маршрут из точки А в нее же, если верить карте, растянулся примерно на два километра.
– Ну, тронулись, – скомандовала я Кортесу, чувствуя себя при этом и впрямь малость тронутой. – Смотри по сторонам, не забывай – мы ищем Севу.
– Мы все порой забываем про сев, – укоризненно заявил попугай.
– Это же Лебедев-Кумач! – удивилась я: стихи пролетарского поэта нынче мало кто помнит, а наша бабуля их любит и часто читает наизусть. – «Мы все порой забываем про сев. Поздней ночью по переулкам, Идя с заседаний, спеша на завод, Мы нюхаем запах свежей булки, Забыв, что булки не падают в рот!»
– Рот Фронт! – провозгласил попугай.
– А ты чувствуешь дух эпохи, – одобрительно заметила я.
И тут же сама почувствовала дух, но другой эпохи. Кажется, Цинь. Или Хань. Или еще какой-то китайской династии: в воздухе отчетливо запахло сандалом и пряными травами. Я недовольно поморщилась – терпеть не могу курительные палочки – и чихнула так, что попугай на моем плече подпрыгнул, а потом разразился пугающим смехом.
– Надо не ржать, а сказать «Будь здорова!», – упрекнула я.
– С кем ты разговариваешь, Инночка? – Из-за поворота тропинки выступила Нонна Игоревна. Лицо ее осветилось надеждой и тут же погасло: видимо, она думала, что я беседую с благополучно нашедшимся Севой. – Ах, ты одна…
– Вы не нашли сына? – догадалась я.
– Его нигде нет! А я зашла буквально в каждый домик.
«То есть во все вигвамы, – ворчливо уточнил мой внутренний голос. – И еще в какую-то пагоду, похоже».
Я поняла, о чем он: благовониями пахло от Полонской.
Кортес, достойный тезка жестокого конкистадора, не проявил никакой чуткости и снова захохотал, как гиена.
– Кортичка, птичка моя! – только теперь заметила его расстроенная Нонна Игоревна. – Я про тебя совсем забыла, а ты же, наверное, голодный! Иди ко мне. – Она забрала у меня птицу и побрела к дому, уныло причитая: – Бедные мы с тобой, бедные, как же теперь будем без Севочки…
– Бедный Йорик! – то ли заспорил, то ли, наоборот, согласился с ней попугай.
Мне не понравился их пессимистичный настрой – почему сразу «бедные» и «без Севочки», зачем сразу вешать нос и клюв, все еще образуется!
«Но не само, – назидательно заметил мой внутренний голос. – Чтобы все образовалось, кто-то это должен образовать».
– Спасение утопающих – дело рук самих утопающих, – подтвердила я и быстрее
