Красное солнце валькирии - Елена Дорош
– Про это я уже слышала.
– Уж не от Бенечки ли?
– Он мне очень помог с вензелем на платке.
– А стихи не цитировал случаем? Он обожает Серебряный век.
– Цитировал. Но предупредил, что они плохие.
– Зато жизнь была талантливая. Лариса – нечто среднее между шальной пулей и железной машиной. Драгоценности она обожала и обвешивалась с головы до, пардон, промежности, при этом совершенно не брезгуя стащить колечко с окровавленного пальца. Но если говорить о чем-то особенном…
– Да, мам, именно об этом. Понимаешь, камень – конечно, это лишь версия – был тщательно спрятан.
– Да где спрятан-то? В Москве?
– Нет. В Питере. На Моховой. В печке.
– В чьей именно печке? В твоей?
– Нет. Одного моего… знакомого.
– Софья! Ты же знаешь, почему я назвала тебя этим именем! В надежде, что ты…
– Вырастешь мудрой. Я помню, мам. Протасов – всего лишь хороший знакомый, – как можно тверже произнесла Софья и тут же услышала мамин фырк.
– Я тебя умоляю, дочь моя! Не вешай мне на уши спагетти! Я же не требую у тебя отчета, с кем ты спишь! Я вообще всегда за!
– Мам, давай не будем об этом говорить.
Софья постаралась придать голосу строгости.
Мама тут же сбавила обороты. Она всегда умела вовремя переключиться.
– Ладно. Сантименты в сторону. Попробуем подумать. Погоди, сейчас сяду на диван. Пошел вон отсюда! Это я не твоему папе, не волнуйся! Это Мошка беснуется, швабра старая! Совсем обнаглела! Итак, Беня, наверное, рассказывал, что в жизни Ларисы был Афганистан?
– Да, разумеется. Везде наша пострелка поспела!
– Не стоит бросаться необдуманными фразами, дочь моя София. Лариса – не хабалка с рабочей окраины, а потомственная дворянка. Ее отец был профессором права и дал дочери прекрасное образование. Гимназию она окончила с золотой медалью и училась в Психоневрологическом институте! Разумеется, владела несколькими языками.
– То есть в Афганистане не просто красовалась?
– Скажу больше. Рейснер создала европейской дипломатии достойную конкуренцию. Она подружилась с любимой женой и с матерью Амануллы-хана, тогдашнего правителя, и умудрялась получать от них конфиденциальную информацию. Она, кстати, написала об этом книгу. Так и называется – «Афганистан». Интересная вещь, кстати.
Мама попыхтела, по-видимому, устраиваясь поудобнее.
– Так вот. Однако – как и следовало ожидать, – вскоре ей стало скучно среди восточных красот. К Раскольникову она особых чувств не питала, он об этом знал и всеми силами старался ее удержать, но преуспел в этом совершенно другой человек. И вот тут, дочь моя, тебе следует поковыряться в ухе, чтобы слушать внимательнее.
– Уже.
– Лариса называла его «принцем». Странно, но имя его осталось неизвестным. Лишь факт, что он был афганским аристократом из богатой и влиятельной семьи. Судя по всему, роман был бурным, потому что русская женщина была допущена в святая святых – семейную сокровищницу.
– Откуда это известно?
– У нее было несколько драгоценностей оттуда. Она сама рассказывала брату Игорю, но об одном все же умолчала. Вскоре после ее отъезда афганский принц обнаружил пропажу главной реликвии – бриллианта под названием «Red Sun».
– «Красное солнце»? Почему красное?
– Он был красный.
– Никогда не слышала, что бывают красные бриллианты.
– Говорят, бывают, но очень редко.
– Поэтому стоят дорого.
– Баснословно дорого. Но толком я тебе об этом ничего сказать не могу.
– Лариса украла камень?
– Никаких доказательств тому не было, но семья принца решила, что да. А камень был непростой. Он хранился в семье более трехсот лет и считался талисманом многих поколений. Его потеря была равносильна угрозе гибели всего рода. Вот почему я полагаю: если мы говорим о чем-то совершенно и абсолютно особенном, то это может быть только он. Ты чего молчишь?
– Я опупела.
– Это нормально. Легкая опупелость придает женщине особый шарм. Кстати, как поживает Шарманова? Ты еще не додумалась сплавить ей своего бывшего мужа?
Мамина проницательность всегда шокировала Софью, но в этот раз Алла Николаевна превзошла саму себя. Как она догадалась?
– Если ты сейчас размышляешь о том, как я об этом догадалась, то не забывай, что тебя отрезали именно от моей пуповины.
– Не уверена, что отрезали, если честно. Ты как будто внутри меня сидишь.
– Так и есть. Сначала ты внутри меня, а теперь я. Это так увлекательно! Когда-нибудь сама поймешь.
– А что было дальше, тебе известно? – свернула на старую дорогу Софья.
– Алмаз было решено вернуть любой ценой.
– Ничего себе! Как у Коллинза в «Лунном камне»! Там тоже был алмаз и несколько поколений индусов, которые его разыскивали.
– Да, что-то общее есть. Только в романе камень вернулся в Индию, а «Красное солнце» не найден до сих пор.
– Это точно известно?
– Без сомнения. Историю поисков описывает некто Абдулахад Ахмади, известный исследователь. Я читала его работу, когда писала докторскую.
– Другими словами, Рейснер увела бриллиант и смылась.
– Тут много всего. Она узнала о гибели Гумилева и о том, что не последнюю роль в этом сыграл ее законный супруг Федор Раскольников. Считается, что она могла бы Гумилева спасти, но я думаю, это бред. Скорее, поучаствовала бы в расстреле. Рейснер считала Николая мерзавцем и с радостью отомстила бы за свои неоправдавшиеся надежды. Но ее биографы хотели слепить более привлекательный образ, поэтому была выдвинута версия, что смерть поэта ее потрясла, и на этой почве у нее случился выкидыш. Предполагается, что Лариса не простила мужу ни расстрел Гумилева, ни потерю ребенка и сбежала. Федору заявила, что она едет хлопотать о его переводе в Москву, хотя Кронштадтский мятеж Раскольникову еще не простили и говорить о возвращении было рано. Да и сам отъезд уж очень напоминал бегство с места преступления. Сначала по горным речкам через ущелья по опаснейшей Гератской дороге, потом из Ташкента в Москву на поезде. Оттуда она сразу прислала требование развода, а сама села в самолет и улетела в Берлин, скрылась в подполье под чужой фамилией и поехала в Гамбург, чтобы три месяца лазить по баррикадам. Выглядит так, словно она скрывалась от возмездия.
– Очень похоже, – кивнула Софья. – Камень все время был с ней?
– Вряд ли. Слишком опасно. Наверняка где-то прятала.
– А если на Моховой?
– Очень сомнительно. В Питер она не возвращалась. На Моховой не жила.
– Кто-то из близких?
– Может, но кто – ума не приложу. Однако ради тебя, дочь моя, готова порыться в документах.
– Мамуля, ты – зайка.
– Ты мне льстишь. Я скорее на старого бегемота похожа.
– Это ты себе льстишь. Так,
