Чарльз Шеффилд - Неподражаемый доктор Дарвин
Он тщательно и в подробностях изложил все, начиная с появления в таверне «Голова вепря» оборванного посланца и кончая своим уходом из выставочного зала на ужин к Фолкнеру. Рассказывая, доктор внимательно разглядывал сидящих за столом.
Общество собралось довольно любопытное и разношерстное. Домашний уклад Джозефа Фолкнера был пронизан духом своеобразного равенства, а потому званые на ужин гости сидели вперемежку со слугами.
Место Дарвина находилось во главе стола. Напротив него располагался сам хозяин, а слева от Фолкнера — Мэри Роулингс, рыжеволосая тридцатилетняя красотка с молочно-белой кожей и очень решительными голубыми глазами. Она то и дело собственническим жестом накрывала ладонью руку пожилого джентльмена. Дарвин мысленно пожал плечами — он придерживался весьма либеральных взглядов. Во-первых, мисс Мэри наверняка знает, что по ту сторону Атлантики у Фолкнера имеется законная супруга, а во-вторых, она уже не маленькая, прекрасно может сама принимать решения.
Кресло посередине стола пустовало. Оно предназначалось для владельца фабрики по производству сельскохозяйственного оборудования, но его задержали дела в Норвиче. Он прислал записку с извинениями, и в конце ужина на свободное место тихонько скользнула протеже молодого Мерчисона, синеглазая и русоволосая Флоренс Траструм. Она налила себе кофе и положила глазированных слив. Джозеф Фолкнер не почитал традиционного классового деления, так что ее переход из прислуги в участницу трапезы не вызвал никакого удивления.
Дарвин успел уже присмотреться к Флоренс, пока та руководила подающими на стол лакеями, и пришел к выводу: второй такой здоровой, энергичной и непосредственной девушки во всем Лондоне еще поискать. Любые воображаемые недуги были от нее далеки, как от луны, что делало рассказ Джеми Мерчисона еще менее правдоподобным.
Напротив Флоренс, между полковником Поулом и его глухой тетушкой, сидел Ричард Кросс, молодой человек лет двадцати пяти. По словам Мерчисона, он тоже заходил в комнату девушки и не обнаружил там ничего необычного. Кросс был худощав, нервен и заметно сутуловат. В доме он занимал положение промежуточное между платным жильцом и просто гостем. На протяжении всего ужина Кросс не отрывал черных умных глаз от тарелки и лишь сейчас обратил взгляд на Дарвина.
Когда доктор закончил рассказ, наступило почтительное молчание.
— Как видите, — подытожил Дарвин, — пред нами встает пять загадок, на которые надо дать пять ответов. Имеются ли у вас какие-нибудь мысли на этот счет?
Ответом стала очередная долгая пауза.
— Ну же, — подбодрил Джозеф Фолкнер. — Давайте. Как насчет вас, Ричард? Вы всегда полны самых безумных идей, а за всю прошлую неделю оторвались от занятий лишь для того, чтобы сообщить мне, как взволнованы приездом доктора Дарвина. Наверняка вам есть что предложить.
Кросс покачал головой, затравленно глядя то на Фолкнера, то на Дарвина.
— Я… боюсь, мне…
— Никто не обязан высказывать версии, — пришел ему на выручку доктор. — Повторяю, Джозеф, я и сам могу пока предложить одни только вопросы без ответов. Не удивлюсь, если и остальные находятся в точно таком же положении.
Мэри Роулингс на дальнем конце стола сморщилась и почесала нос кончиком пальца.
— А придется ли вам по вкусу не столько ответ, сколько новая, шестая загадка?
— Весьма. Размышления над новыми вопросами частенько позволяют найти ответ на старые.
— Вы ведь сами не были на выставке и не видели Сердце Ахурамазды?
Дарвин покачал головой.
— И потому решили, что Дариуш Шарани сбежал из запертого зала тем же путем, каким проник туда незадачливый вор, через окно.
— Верно, — нахмурился доктор. — Это всего лишь предположение, но вроде бы вполне разумное. Согласно показаниям свидетелей, Шарани точно находился в зале, когда выставку запирали, то есть в три часа. А когда сторож отпер дверь, перса там совершенно точно не оказалось.
— Предположение и впрямь правдоподобное — было бы правдоподобным, если бы Дариуш Шарани внешне походил на обычных людей. Но это не так! — Мэри Роулингс оглядела остальных в поисках поддержки. Все дружно закивали. — Он носит самый что ни на есть причудливый и богато расшитый халат пурпурных и алых тонов, да еще высокий красный тюрбан. А кроме того у него длинная-предлинная борода, черная и лохматая. Он бы и двух минут на улицах Лондона не провел, чтобы его не узнали человек двадцать. Или в зале нашли его одежду?
— Нет, не нашли. — Дарвин глядел на молодую женщину с восхищением. — Ну, мисс Мэри, rent acu tetegisti. [14] Вы нащупали самый ключевой вопрос. Не было найдено ни одежды, ни великого рубина, Сердца Ахурамазды, ни, коли уж на то пошло, дневной выручки с выставки, что, предположительно, составляет чуть больше пяти фунтов.
— Так этот Шарани развоплотился, — наконец произнес Джейкоб Поул. — Гм-гм. Видывал я пару раз этакие трюки в Индии, но вот уж не думал столкнуться с ними в Лондоне.
— И не столкнетесь. — Дарвин поднялся и щелкнул пальцами. — Скорее напротив. Ах какой же я глупец! Мне не хватило здравого смысла осознать смысл моих же собственных действий. — Он повернулся к хозяину дома. — Джозеф, у вас найдется запряженная карета?
— Разумеется? Но зачем? Неужели вы уже уезжаете, еще ведь и девяти-то нет!
— Я должен. — Дарвин вышел из-за стола. — Должен вернуться на выставку, продемонстрировать себе, что я и в самом деле непроходимый кретин — и остался бы кретином, когда бы не бесценная помощь собравшихся. И если кому-нибудь захочется поехать со мной, он собственными глазами увидит наглядные доказательства моей глупости.
Вечерняя туманная сырость сменилась глухим неумолчным дождем — таким, что без очень уж настоятельного дела на улицу и носа не высунешь. В карете дуло, сиденья отсырели, но Дарвин пребывал в отличнейшем настроении.
— Самое позорное, что я ведь даже заметил это! — с чувством воскликнул он, когда экипаж, грохоча, двинулся по пустым улицам в направлении Темзы. — Заметил — и не придал значения. Там, в зале, я ударил тростью по каменному полу и обратил внимание, что звук получился какой-то странный, гулкий, как эхо. «Эффект от балок», — подумал я про себя, но на самом-то деле тембр был совсем другой. Эхо раздавалось под полом!
Ехали впятером. Джозеф Фолкнер не спрашивал, кто еще хочет прокатиться, — сам он хотел, а остальное его не волновало. Мэри Роулингс проявила не меньшую решимость, мертвой хваткой повиснув на локте Фолкнера, так что почтенный джентльмен и шагу ступить без нее не мог. Четвертым пассажиром стал Джейкоб Поул. Едва учуяв дух приключения, сулящего вывести на бесценный рубин, полковник тотчас же подсуетился, чтобы тетушку отвезли домой без него. Почтенная старушка слегка удивилась, но возражать не стала. Последним объявился Ричард Кросс, хотя никто его особо и не приглашал. Скользнув на козлы, молодой человек уселся рядом с кучером прямо под проливным дождем, нервный и дерганый, как и прежде. Он заглянул в окошко коляски и вроде бы хотел разразиться речью, однако так же внезапно снова выпрямился и ничего не сказал.
Поездка по ночному городу заняла не более пяти минут. Дарвин с фонарем в руках первым оказался возле высоких дверей.
— Призрак Ахримана! [15] Снова заперто — хотя теперь-то красть уже нечего. — Он повернулся к Ричарду Кроссу. — Вы погибче меня. Залезьте в заднее окно и отоприте боковую дверь.
Кросс бесшумно растаял во мгле. Секунд через тридцать раздался лязг засовов, и доктор смог наконец зайти. Пройдя шагов пять, он отер лоб рукавом и поднял повыше фонарь.
— Всем ясно, что мы ищем? Разумеется, какой-нибудь лаз вниз, под пол.
Нашла спуск Мэри Роулингс — потайной люк в дальнем углу, выкрашенный серой краской и присыпанный песком для большего сходства с каменными плитами пола. Когда его приоткрыли, молодая женщина отшатнулась, впервые за все это время оробев. Дарвин же бестрепетно отворил люк до конца, заглянул вниз и напряженно прислушался. А через миг поставил фонарь и начал спускаться во тьму.
— Передайте-ка мне свет. — Голос его звучал глухо и отдаленно, где-то поблизости журчала вода. — А потом спускайтесь сами.
Первым, с приличествующей его возрасту осторожностью, полез Джозеф Фолкнер, за ним и все остальные. Замыкал шествие полковник Поул.
— Охраняю тылы, — пробормотал он.
— О да, Джейкоб, — прогудел из темноты впереди голос Дарвина. — Ваши собственные.
Все пятеро остановились на длинном мокром выступе пяти футов шириной. За ним, преграждая путь, тек бурный черный поток раза в два шире выступа.
— Река, — изумилась Мэри Роулингс. — Самая настоящая подземная река.
— Именно. — Дарвин с нескрываемым удовлетворением озирался по сторонам. — И, собственно, удивляться тут нечему. Лондон — древний город. Мы склонны забывать очевидное, но на этом самом месте некогда расстилались леса и луга. Большинство старых речек теперь течет под землей, невидимые и всеми забытые. Должно быть, это одна из них.
