Станислас-Андрэ Стиман - Шестеро обреченных

— Я не сомневаюсь, что вы провели интересные исследования, благодаря которым дело предстает перед вами под таким углом зрения, который мне недоступен, — сказал следователь. — Но дело не в этом. Я уверен, что убийца от вас не ускользнет... Но неужели вы и дальше намерены спокойно позволять ему совершать преступления? Вот почему вас и обвиняют во всем...

И он постучал указательным пальцем по стопке газет.

— Еще две жертвы, и преступник завершит свое дело. Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы их спасти?

Месье Ванс отрицательно покачал головой:

— Еще не две, а три жертвы... Или же две, но не те, о которых вы думаете.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что Сантеру и Перлонжуру одинаково смерть не грозит... Смерть грозит либо Перлонжуру и его матери, которая, не будем этого забывать, унаследовала бы его долю... Либо же она нависла нал Сантером и матерью Грибба. Разумеется, что в обоих случаях... Нет, я не думаю, что Сантеру и Перлонжуру в одинаковой степени грозит смерть.

— Ну и почему вы так думаете, скажите на милость?

— Потому что у меня есть все основания полагать, что один из двух — именно тот, кого мы ищем, — невозмутимо ответил месье Ванс.

— Не хотите ли вы сказать, что один из них — убийца?

— Именно это я и хочу сказать.

После этих слов месье Воглер откинулся на спинку кресла, и в кабинете воцарилась тишина. Первым ее нарушил Воробейчик:

— Вы только что спрашивали меня, как спасти их... Я знаю лишь один способ... Нужно немедленно их арестовать.

— Обоих?

— Обоих... Месье Сантер передал мне слова своего друга Жернико, произнесенные им в день его трагического возвращения. За полчаса до того, как его ранили, Жернико высказал предположение, что какой-то незнакомец, узнав об их договоре, составленном пять лет тему назад, решил убить их всех, одного за другим, чтобы овладеть всем накопленным ими состоянием. Вот только я не знаю, каким образом ему удалось бы овладеть этим состоянием, если бы у него не было на то законных прав. Ведь состояние Сантера да и его друзей — не в золотых слитках, как это было в добрые старые времена, а в основном в недвижимости — землях, предприятиях, магазинчиках, то есть в том, что — и я надеюсь вы согласитесь со мной — украсть нельзя. К тому же, я полагаю, что вся эта недвижимость разбросана по всему миру. Ее нельзя украсть — то есть нельзя вот так взять и унести с собой.

— Совершенно верно, — согласился месье Воглер.

— Ошибка Жернико в том, что он не до конца развил свою мысль, — продолжал месье Ване. — Согласитесь, что логически убийца не может быть чужаком, он должен быть одним из шестерых друзей...

Следователь попытался отмахнуться, но его подчиненный настаивал:

— ...Одним из шестерых друзей. При, таких условиях все становится ясно. Прежде всего, убийца в курсе всех дел и начинаний своих друзей. Ведь во всех случаях, кроме, пожалуй, гибели Намотта, преступник оказывался в определенном месте, чтобы убить свою очередную жертву.

— Вот вы упомянули Намотта, а ведь...

— Я уже предвижу ваши возражения, Сантер и Перлонжур находились здесь, когда их друг, случайно или нет, выпал за борт «Аквитании». Так вот, в ответ я могу вам сказать две вещи: первая — гибель Намотта, действительно, могла произойти случайно. И эта смерть могла натолкнуть убийцу на мысль, которая сослужила ему службу в будущем. И тогда, если бы на него пало подозрение, он смог бы возмутиться: «Послушайте, это же невозможно! это же невозможно! Как бы, по-вашему, я мог убить Намотта, находясь здесь?» Мы не можем на основании двух совершенных убийств Жернико и Грибба, а также исчезновения Тиньоля делать вывод, что Намотт тоже был убит.

— Однако, Жернико утверждал...

— Жернико вернулся больным человеком, да и в конечном итоге он не слишком настаивал на своем предположении. Чтобы разбить мою гипотезу о несчастном случае, вы могли бы в качестве возражения припомнить посмертное обвинение Намотта... Но у меня есть все основания полагать, что это письмо было написано не Намоттом, однако об этом позже. Вторая: убийца мог иметь сообщника, находившегося на «Аквитании». Я больше склонен думать, что у убийцы есть сообщник. Эта версия объясняет многое и говорит о том, что к делу причастно некое третье лицо. Что касается последнего, то мои подозрения не слишком обоснованы... Тем не менее, я продолжу. Итак, если убийца — один из шестерых друзей, то его заинтересованность совершенно очевидна: он остается единственным уцелевшим...

— . ...и, следовательно, единственным наследником. А вы не думаете, что таким образом он сам себя выдаст?

— Это вовсе необязательно. Этот человек — гений зла, и, вероятно, должен был все предусмотреть. Либо он располагает формальным алиби, доказывающим его невиновность, либо он придумал нечто иное... Но у него, несомненно, будут надежные презумпции.

— А что если... если погибнут все шестеро? Точнее все восемь, поскольку нужно еще учитывать матерей Грибба и Перлонжура.

— Да, черт возьми, но тогда остается еще и третий — человек, на которого я вам намекнул... Но если в случае Сантера или Перлонжура еще можно понять, как они могут стать наследниками, то как станет наследником этот тип...

— Ну и кто этот таинственный незнакомец? — спросил месье Воглер. — Я имею право знать его имя?

— Увы, я пока что не могу его назвать. Следователь заерзал в своем кресле:

— Это совершенно чудовищная история! Неслыханная! Самая нелепая за всю мою карьеру! Ну, а что вы скажете об этом Джоне Смите, который...

— Это просто дешевая мистификация!

— Мистификация?! — вскричал месье Воглер, ужасаясь. — Неужели вы думаете, что Намотт перед смертью не смог придумать себе иных развлечений, чем мистификация друзей?

— Говорю же вам, что его посмертное обвинение было написано не им.

— А кем же, по-вашему, оно, черт возьми, было написано?

— Убийцей.

— Как убийцей?

— Вещи Намотта лежали в квартире его друга — Сантера. В тот самый день, когда вы проводили расследование относительно исчезновения тела Жернико, я попросил у Сантера разрешения осмотреть вместе с ним содержимое его багажа. Он выразил свое согласие, однако добавил, что мне придется заранее предупредить его о том, когда я захочу это сделать, поскольку он собирался на несколько дней переехать в гостиницу. Я тут же решил проникнуть тайно в квартиру, — ночью, осмотреть вещи самостоятельно, без него... Что я и сделал.

— Ваш поступок был неправомочным, — сурово заметил месье Воглер.

Но месье Ванс, небрежно пожав плечами, продолжил:

— В ту ночь в вещах Намотта я так и не обнаружил ничего интересного. Уверяю вас, что я обыскал абсолютно все и для начала, конечно же, тот самый пресловутый бумажник, в котором, как утверждает Сантер, им было найдено письмо... В ту ночь его еще там не было...

— Однако...

— Следовательно, оно было положено туда позже... Спрашивается, зачем? А затем, чтобы направить полицию по ложному следу, затем, чтобы она, сломя голову, помчалась на поиски мифического Джона Смита... Послушайте, уже одна банальность этого вымышленного имени должна была зародить в вас сомнения относительно подлинности этого обвинения, якобы написанного Намоттом... И в чем, собственно говоря, состоит его обвинение? Все какие-то слова, слова... Повторяю: это мистификация...

Помолчав секунду, месье Ванс продолжил:

— На это письмо я возлагал большие надежды. Вы понимаете, с каким нетерпением и жадностью я ждал, чтобы убийца совершил промах? Наконец-то он его совершил, подбросив это письмо, хотя его ошибка нисколько не помогла продвинуть следствие. Я сравнил почерк Сантера, Тиньоля и... и еще одной персоны с почерком, которым было написано письмо. Графолог, месье Марже, со всей ответственностью заявил, что никто из этих трех не мог написать этого письма. Однако, я так и не смог предоставить ему образец настоящего почерка ни Намотта, ни Перлонжура, который, кстати, старательно избегает встречи со мной. Впрочем, все это совершенно ничего не доказывает. Ведь «убийца наверняка не сам писал письмо, а попросил сделать это своего сообщника, либо же специалиста по подделкам. Да! Это крайне осторожный человек... и совершенный им промах, я вынужден это признать, гораздо менее серьезен, нежели я вначале был склонен думать.

Вытянув под столом ноги и, скрестив руки, месье Воглер спросил:

— И что же вы намерены делать дальше?

— То что я намерен делать, — вещь самая деликатная как вы сами можете убедиться. Мне уже приходилось задавать Сантеру и его другу некоторые, правда поверхностные, вопросы. Что бы вы сказали о недолгом, но совершенно незаконном их аресте? У нас под замком оказались бы, — и это не просто предположение, а твердая уверенность, — виновный и невиновный... Но мы сможем спокойно в этом убедиться и по крайней мере одна жертва ускользнет от рук убийцы. Если же этот план вам не по душе, а я вижу, что это так, то я могу предложить другой: вызвать сюда их обоих и провести с ними запротоколированный допрос... Пусть они докажут свое алиби и все прочее...