Владимир Югов - Одиночество волка
Фу, хорошо, что все это снится! Он проснулся.
Кто-то стоял у двери, и он, открыв глаза, сразу увидел Наташу. Не поверил, что пришла, и очень обрадовался, что пришла.
— Тсс! — Прикладывала палец к губам. — Тсс!
Медленно приподнялся с постели.
— Лежи, — попросила шепотом. — А я буду так стоять здесь и смотреть на тебя…
— Ты садись. — Не знал, что говорить, как удержать ее тут.
— Нет, нет! — Опять закачала головой. — Ты лежи, а я постою!.. Я видела Машу. Нет, не твою хозяйку. Помнишь, к нам приезжала. Дочь лесника Родиона. Что-то у нее произошло… Я догадываюсь. У нее был… Нет-нет, не скажу… У нее был парень. Он учился с нами! У него был плохой отчим, аферист. И он стал плохим, жестоким… Но она любит. Как я. Я ничего не могу с собой поделать. Иду к тебе, а сама знаю: это нехорошо, у меня есть муж!
— Ты… хорошая, Наташа. Мне очень хорошо с тобой. У меня такого еще не было…
— Ты большой молодец. Ты очень большой молодец! Ты хорошо поработал. Я на тебя не обижаюсь. Ты здесь очень хорошо поработал. Ты ушел от нас правильно… Профессию тут выбирает и время.
За окном было темно, все так же темно, как вчера, как позавчера.
У Андрюхи-молдаванина заиграл проигрыватель:
Весенней ночью думай обо мне,И летней ночью думай обо мне…Осенней ночью думай обо мне…И зимней ночью думай обо мне…
На каком-то крике музыка оборвалась — видно, кто-то выключил. Валька, видно, уже плачет. Как дядя Коля. Чего ей жалко в прожитом?
— Любовь тот свет, — сказала новая певица, — где плавает звезда!
Музыка снова оборвалась. Минут через десять — все это время они молчали — зашел без стука Андрюха.
— Ты не спишь?
Увидев Наташу, смутился.
— Концерт мировой записал. Хочешь, пойдем послушаем? Ты знаешь, Зыкина так пела, как никогда не пела… Внутри твоих следов лед расставания… Но поверни, говорит, твои следы обратно! И по собственным следам, по собственным слезам!.. Скажи?
21
Заготовленные и не вывезенные в свой час дрова вывезли. Но это же для поселка — слезы! Теперь — в лес, на заготовку незаготовленных дров. Директор радостно потирает руки, торопит.
В наличие — пять боевых штыков. Андрюха (как механизатор, трактор которого стоит в районе на капремонте). Витька и Валерка Мехов. Вася-разведчик и Миша Покой. Пять. С Воловым, следовательно, шесть. А с Таисией семь. Таисия за повара едет, из геолого-разведки уволилась. Окончательно разругалась с Лоховым: платит плохо.
Кабинет у директора просторный и чистый. Не то, что при старом, говорят, начальстве: мусор и народу полно.
Даже красиво. Линолеумный пол сверкает, стены с накатом. Стол большущий, с двумя чернильницами. Набор пузатых ручек, остро отточенных карандашей. Часть карты области заслоняет подстриженный в тюменской парикмахерской (гостиница «Заря») затылок директора. Область поболее всей Европы, а территория поселка — на ней два государства уместятся, еще и земли останется. Оленей одних пятьдесят тысяч.
Директор ко всему причастен, и парни, которые пришли на большой совет, тоже ко всему этому причастны. Список, поданный Воловым, директор, конечно, давно изучил, наизусть знает. Но сейчас опять важно доизучает.
Кубанцев сидит рядом с Воловым и гундит:
— Дело еще в том… После тебя попробуй перегнать! Пуп разорвешь. Нехорошо, Сашка, наработал. Чего торопился? Пусть бы лежали в лесу. Своим же ребятам подложил!
По-разному ведут себя в непривычной конторской тишине эти свои ребята. Витька, скажем, оглядывает подозрительно начальственный анфас и ждет, как только директор вякнет, не раскусив еще слова, сразу же возражать, причем надрывно, надтреснутым голосом. Ни одному начальнику и на Большой земле, и в этой тьмутаракани, он не верит давно и твердо. Отца его эти начальнички дурили до самой смерти самыми красивыми лозунгами, все эти лозунги кончались пшиком. Забывчивость командного состава выполнять обещанное уже не колышит его давно, он и не верит, что может быть по-другому. Потому и следит за тем, как кривятся губы у еще одного представителя власти, поставленного, чтобы объегоривать мужиков. Лишь только директор поименно оглядывает того или иного бойца, Витька беспокойно ерзает тощим задом на стуле и нервно работает кадыком; Валерка Мехов тоже волнуется, он снял даже кепку. Боится, как бы его не вычеркнули из списка. Недавно Валерка побил морду придурку Валееву просто так, от нечего делать, и если это дошло до директора, то, конечно, может запросто и вычеркнуть. Неохота, чтобы другие башли гребли, а ты в который раз разорять кореша свинюшник, ища клад; Андрюха сидит смирно, сложил свои ручки на ножки в джинсах, он молчит, как рыба об лед; Мишка Покой тоже нем, а Вася-разведчик усиленно моргает, чтобы не уснуть после вчерашнего…
— Хмы! — наконец, отрывается директор от списка. — Миша Покой! Так У Миши Покоя то в боку что-то покалывает, то что-то в спину вступает! И Вася еще разведчик… Ну и работничков набрал! С кем же ты нам дров заготовишь, Сашок? Эти дрова, что? Без дров останемся!
— Других не хочет брать. Конечно, другие ему на фост наступают, другие не захотят, чтобы он измывался над ими… — Это Кубанцев говорил как бы сам себе. — Кто же захотит-то?
— Что ты там, Кубанцев, выступаешь? — Директор сурово поднимает голову. — Скажи всем.
— А че говорить? Вы вроде не знаете! Кто с ним поедет? Боятся рисковать.
— А что такое?
— Сами вроде не догадываетесь! С ним пропадешь. Он и сам не заработает, и людям не даст заработать. А коль кто и захотит заработать, то есть сумеет, он в газетку от зависти накрапает.
— Ну ты это такое брось. Обидели! Сплошняком имел по порядочному, а теперь взяли по справедливости, он обиделся!
— А что? Задаром у нас в стране никто не пашет. Пашут за положенное. Тебе дали положенное? Что же ты хочешь, чтобы еще приезжали? Ты строй! А то ты все выбиваешь!
— Я за людей болею, за коллектив.
— Вот и болей без горла всякого. А то берешь на горло… Человек совершенно правильно поступил. Он поступил по-справедливому. Раз эти дрова оплачены, что же ты думаешь, мы еще раз за дрова, которые он привез, должны платить по сто процентов? Где же это совхоз наберет таких денег?
— Он и сарай задаром нарисовал, — Валерка Мехов громко захохотал. Так, может, и тут прав? Может, ставь вопрос о другом бригадире, директор? Как же он за коллективизм постоит в таком своем понимании?
— Мы напишем, а он согласится. Да его, как теленка, уболтают: «Дорогой старшина! Нету! Позарез нету лишних!» — Витька нервно заработал кадыком.
— Бригадиром будет он, — отрезал директор, — а договор не нарушим. По десять рублей за куб с рубкой, и годится!
— Кусев в рыбкопе по двенадцать, хозяин, дает! — вмешался придурок Валеев, заглянувший в кабинет без разрешения.
— Дает! Он дает на словах! А пусть такой документ подпишет, как мы с Воловым подпишем! На словах можно все надавать!
Договор подписали перед обедом. Насчет кандидатов для поездки в лес решили дело пока отложить. Попробовать сагитировать Зосимова Андрея работник он славный, занят, правда, на ремонте буксира «Кавказца». Стоющие лесорубы Витька с Валеркой Меховым, но рвачи, с ними горя не оберешься. Директор, дав им оценку, однако, в списке их оставил. Перед Васей-разведчиком он поставил вопрос, а Мишу Покоя из списка исключил.
— Иди и получай продукты, — сказал Волову.
И пошел обедать домой.
Здоровенный, квадратный Кусев с сыном Игорем, приехавшим на какие-то каникулы, таскают ящики. Кусев вспотел, снял полушубок.
— Андроныч! Ты, давай-ка прикинем, чего нам взять? — говорит Волов. О том, как расплачиваться, есть договоренность.
— Нет ничего у Андроныча! — окрысился Кусев. — Андроныч мухлер, Андроныч народ забижает! Андроныч у местного населения шкурки выманивает!
— Ты, Андроныч, мне мозги не полоскай! Я могу с тобой и по-другому. Пойду!..
Кусев понял последние слова, как угрозу, и вновь взорвался:
— Пугаешь? — И сразу стал остывать: — Ну да, стукачом в газетках заделался, можно и пужать.
— Брось чушь-то пороть! Давай дело делать.
— Чушь! Он притворяется! — Подошел вплотную квадратный, насупленный. — Кубанцева кто на мель посадил? Не так, мужик, едешь по нашей земле! процедил. — Тут братство должно быть и товарищество. Он свое заработал возьми, ты свое — возьми, не мешай. Тебе лес дают? Дают. Не всем дают, не всех во главу поставят. Цени. И сопи под нос… А так, знаешь…
— Ты что же, думаешь, я на тебя контроль наслал?
— А кто? До этого жили — ничего. Ты приехал — два раза уже из района наскакивали. Им вроде и работы другой нету — только Кусев. — Сразу мягчает: — Ладно, давай, что хочешь. Напишу…
Нервно выписывает на клочке газетной бумаги провиант и, естественно, горючее. Для Женьки-продавщицы главное не форма — содержание. Чтобы с кусовским крючком.
