Светлана Алешина - Любопытство не порок
— Собственно, всего одна, — ответил он, откладывая буклет и перечитывая свои листочки, — причем сгорела буквально дотла, остались от нее только…
— Рожки да ножки, — радостно подхватил Ромка.
— Почти, — усмехнулся Сергей Иванович, — в этом случае они называются фрагментами подрамника.
Он снова взял буклет и, полистав его, нашел нужную репродукцию.
— Эта картина почему-то без пары, — заметил он, — следовательно, копии не было. Неизвестный автор, Голландия, восемнадцатый век, изображен букет летних цветов.
Я взяла буклет и посмотрела. Особого впечатления на меня этот шедевр не произвел. Большущий букет на темном фоне. Эта охапка цветов мне показалась безвкусной. Страсть голландских художников к огромным букетам, кухонным натюрмортам и толстомясым дамам была мне известна. И эта картина была как бы одной из многих.
— Ничего себе цветочки, только их слишком много, — тоже заметила Маринка. — А мне, кстати, уже давненько никто цветов не дарил, — зачем-то сказала она и посмотрела на часы.
— Ты куда-то спешишь? — спросила я у нее.
— Не-а, просто контролирую ситуацию, — так искренне наврала она мне, что, знай я ее хуже, поверила бы.
— А из чьей коллекции эта картина? — задала я последний вопрос Сергею Ивановичу.
— Тут написано, что Гринцпуля. Я такого не знаю, но могу узнать. Надо?
— Я думаю, да, — кивнула я и встала. — Ну что, времечко подкатывает к моему свиданию со следователем. Указаний вам, Сергей Иванович, никаких давать не буду, вы сами все знаете. Виктор, ты меня подбросишь до РОВД?
Виктор кивнул и встал.
Мы вышли с ним вместе, и, добравшись до Волжского РОВД на моей «Ладе», я отпустила Виктора обратно, сказав, что вернусь в редакцию на перекладных.
Дежурный сержант, сидящий за стеклянной перегородкой сразу за входной дверью, выслушал меня и, позвонив, путано объяснил, что кабинет старшего следователя Трахалина находится на третьем этаже. Я все это уже знала, потому что когда-то уже имела удовольствие общаться с Петром Ивановичем Трахалиным. Помнится, в прошлый раз он всерьез собирался посадить меня в тюрьму. По крайней мере, так мне пояснил верный и преданный Фимочка Резовский.
Поднимаясь по лестнице, я, вспомнив о Фиме, тут же попеняла себе, что ничего ему не сообщила о своем визите в это заведение. Но, подумав, что в случае задержки мои друзья все равно ему позвонят и он тут же примчится, бросив все свои дела, я перестала об этом думать.
Кабинет Трахалина располагался в самом конце бесконечно длинного коридора за светло-желтой дверью. Табличка на двери отсутствовала, блестел только один номер. Перед дверью стояли обшарпанные стулья, на которых, слава богу, ожидающих посетителей не наблюдалось, и, правильно это поняв, я постучала в дверь и приоткрыла ее.
Петр Иванович Трахалин, старший следователь РОВД, сидел за столом и, низко наклонив голову, что-то писал.
— Вы по какому делу, девушка? — спросил он меня, оторвавшись от своего важного дела.
Слегка обозлившись от того, что он сделал вид, будто меня не узнал, хотя мы с ним встречались, и совсем недавно, я шагнула в кабинет и высказала:
— А это уж вы мне сейчас скажете, товарищ следователь, или, может быть, вы пошутили, приглашая меня для беседы? Тогда до свидания.
— Бойкова Ольга Юрьевна? — прекратив играть, вдруг признал меня Трахалин. — Проходите, пожалуйста, очень рад вас видеть.
— Правда? — засомневалась я.
У меня уже крутился на языке ядовитый ответ, но я решила сдержаться. Пусть сначала мне расскажут о причинах моего вызова сюда, ну а там видно будет.
Я прошла в кабинет и села на стул, стоящий напротив Трахалина.
Разговор со следователем был скучен и тягуч, как надоевшая жвачка. Трахалина весьма интересовал вопрос, почему я, взяв письмо от Спиридонова, не позвонила сразу же в УВД или еще куда-нибудь? Под «куда-нибудь» он явно имел в виду нашу городскую психолечебницу. Эту тему он пережевывал настырно и угрюмо, постоянно возвращаясь к одному и тому же: почему я не позвонила в органы?
Я вяло отговаривалась, как могла, и ждала, когда же наконец он закончит.
Я уже настолько изнемогла, что не сдержалась.
— Я все поняла, Петр Иванович, — прервала я его, состроив одну из своих милейших улыбок, действующих обычно на мужиков затормаживающе. Сработало и на этот раз. Трахалин заткнулся на полуслове, посмотрел на меня, раскрыв рот — жалкое зрелище между прочим, — и, словно очнувшись, опустил голову и нервно закрутил в пальцах зажигалку.
— В общем и целом, Ольга Юрьевна, вы меня поняли, я надеюсь, — после затянувшейся паузы сказал он и наконец поднял на меня глаза.
— Именно так, в общем и целом, — закивала я и, перехватывая у него инициативу, спросила:
— Петр Иванович, не расскажете ли вы мне, как погиб Спиридонов Николай Игнатьевич?
— Увы, это не в моих силах. Служебная информация огласке не подлежит, — с тяжелым вздохом произнес Трахалин, вынул из стола пачку сигарет «Петр Первый» и задумчиво посмотрел на меня.
Я решила не напрягать следователя, и так уставшего от разговора с неуступчивой дамой, да еще и вынужденного изображать из себя джентльмена.
— Давайте закурим, — предложила я ему, словно это была моя идея, и вынула из сумочки свои сигареты.
Мы закурили, и, расслабившись, Трахалин проговорил:
— Ну, вроде все мы с вами обсудили, Ольга Юрьевна…
— Вы хотели мне рассказать подробности, — робко напомнила я ему.
— Не хотел, — попытался заупрямиться он, но я уже вцепилась в него мертвой хваткой, не меняя, впрочем, приветливого выражения лица.
— Петр Иванович, — сказала я, — вот представьте себе ситуацию. Наша газета печатает письмо Спиридонова о смерти, теперь нам уже деваться некуда, мы должны дать подробности этого дела и вообще держать его на контроле. Предположим, что, не получив от вас необходимой информации, мы задействуем другие источники. Представляете, что будет дальше?
— Если вы про увеличение тиража, то этот вопрос не ко мне, — выдал Трахалин неожиданную фразу.
— Я не про тираж, — пояснила я, — с этим, слава богу, справляемся, я совсем про другое. Ведь наши источники могут оказаться неполными и даже более того, они, возможно, исказят суть дела. — На меня нашло вдохновение, я положила ногу на ногу и откинулась на спинку стула. — Так вот, — продолжила я, — представьте себе, что после статьи о том, как главный редактор газеты побывала в РОВД и с ней провели беседу, — я понизила голос, и он зазвучал у меня особенно притягательно (по крайней мере, мне говорили, и не раз, что он так звучит), — а о нашей с вами встрече я не смогу не написать статью — положение обязывает. Мы публикуем нашу версию событий. Если она окажется неверной, то мы напечатаем опровержение, указав, что органы не оказали нам содействия, а это уже можно квалифицировать как противодействие. Верно?
Трахалин слушал меня с таким удивленным выражением лица, что мне пришлось даже нахмуриться, чтобы сдержать напавшую на меня смешинку. Заметив, что он еще не придумал, как ему реагировать на мой выпад, я продолжила:
— Если вы расскажете мне подробности этого дела, я гарантирую верное описание событий, что выгодно для меня. И в этом случае вы во мне получите союзника, который тоже найдет, чем с вами поделиться…
Я говорила быстро и увлеченно, почему-то думая про Фиму Резовского. Я так долго была знакома с этим неординарным человеком, что кое-чему у него научилась. Наверное, он бы порадовался за меня, если бы имел возможность слышать мои разглагольствования.
Трахалин заслушался так, что забыл про свою сигарету, и она вся издымилась в пепельнице. Когда я закончила, он встряхнул головой, посмотрел на то, что осталось от его сигареты, и вынул из пачки новую.
— Ну вы даете, — пробормотал он, — кто бы мог ожидать, что вы так разговоритесь…
— Не все ж вам одному, — ласково подтвердила я его наблюдение.
Помолчав, Трахалин спросил у меня:
— Я могу быть уверенным, что в случае получения вами какой-либо важной информации вы сначала известите меня, и только потом мы с вами вместе решим, что стоит печатать, а что нет?
— Нет, — честно ответила я и быстро добавила:
— Но я вам гарантирую, что если что-то появится, то вы это узнаете раньше наших читателей.
Трахалин опять надолго задумался. Задумалась и я. Ольга Юрьевна предложила пари Войковой. Или нет, лучше не так. Оля поспорила с Оленькой на то, что Трахалин согласится, потому что подумает, что в случае чего сумеет надавить на «Свидетеля» и задержать неугодную ему публикацию.
Пока Трахалин молчал, прикидывая, что ему выгодно, молчала и я, соображая, на что же я спорю сама с собой.
Трахалин принял решение первым. Он мне объяснил, что принимает мое предложение, но не потому, что оно ему очень понравилось, а потому, что я ему симпатична.