Феликс Меркулов - Он не хотел предавать
Он подумал, что вдова хочет что-то ему сказать или показать, безвольно встал и наклонился вперед. Между ним и Любовью Сергеевной теперь был лишь массивный директорский стол.
— Ближе, ближе, — одобрительно кивнула «молодая хозяйка».
Владимир Петрович подался всем корпусом вперед. Любовь Сергеевна схватила его за галстук и с силой потянула на себя. Шелковая удавка сдавила шею. С металлическом лязгом звякнули ножницы, и замдиректора в ужасе отпрянул от стола, хватаясь руками на галстук.
— Да мы… вы сумасшедшая!
Тихо смеясь, хозяйка помахала отрезанным лоскутом шелка:
— Я же говорила, я всегда добиваюсь своего!
Владимир Петрович в ярости сорвал с шеи бесполезный обрубок, посмотрел на него, на смеющуюся пифию, швырнул обрубок ей в лицо:
— Ведьма!
Любовь Сергеевна захохотала в голос, словно ей сказали изысканный, остроумный комплимент.
— Повеселил ты меня сегодня. Ладно, пошел вон, разрешаю подумать до завтра.
— Шизофреничка!
— Вон пошел, вон, — лениво отмахнулась от него хозяйка как от надоедливой мухи и позвонила по внутреннему телефону секретарше: — Не надо кофе, я уже уезжаю.
В прекрасном настроении она прошлась по коридорам управления холдинга, раздавая направо и налево обаятельные улыбки.
— Мне очень нравится ваш костюм… А вы, Галя…
— Таня, — поправила секретарша.
— Вы, Таня, готовите чудный капучино. У вас талант, да-да, не скромничайте. Хотите, я вас отправлю на курсы в Италию?
Полюбезничав с каждым, Любовь Сергеевна отправилась к выходу. До машины ее провожали пять человек.
Владимир Петрович вбежал в свой кабинет и захлопнул дверь. Давно он не испытывал такого состояния бессильной ярости и возмущения. Его просто выворачивало наизнанку, перед глазами плыли зеленые пятна. Он схватился за запястье, попытался сосчитать пульс, рванул на себя ящик стола, нашел валидол и бросил в рот сразу несколько таблеток. Посидел немного, бессмысленно пялясь в документы, затем махнул рукой и решил отправиться домой.
…На дачу Владимир Петрович приехал не раньше восьми часов вечера, и хотя семейство знало, что он приедет, оказалось, что, как обычно, еще не все собрались, а старший ребенок вообще ушел играть к соседям. Злясь и нервничая, Владимир Петрович всех поторапливал, так что жена в суматохе забыла перекрыть газ на кухне и вспомнила об этом минут через пятнадцать после того, как они выехали, и пришлось возвращаться. Таким образом, как ни старался Владимир Петрович, а добираться домой пришлось поздно, в сумерках, а когда они выехали на Загородное шоссе, и вовсе стемнело.
Жена трещала как сорока, пересказывая скучные дачные новости и сплетни о соседях. Дети вдруг вспомнили, что остались без ужина, и попросили бутерброд с колбасой. В машине поднялась возня, которую Владимир Петрович всегда не любил.
— Дома будете есть! — попытался он приструнить детей, но жена уже совала им бутерброды с помидорами.
— Конечно, добренькая мамочка, — с отвращением буркнул он и прикрикнул, оборачиваясь к детям: — Только попробуйте мне заляпать сиденья. Всегда после вас в машине свинарник!
Что произошло в следующее мгновение никто не понял. Раздался грохот, скрежет металла, машина перевернулась несколько раз и, вылетев на обочину, свалилась в кювет.
Владимир Петрович пришел в себя от истеричного крика жены:
— Никита! Максим! Вы живы?!
И испуганный вопль младшего сына:
— Мама!
Владимир Петрович, чувствуя, что с трудом может повернуть голову, кое-как выбрался из машины. Хотя ни он, ни жена не были пристегнуты, подушки безопасности спасли их от удара. Дети выкарабкались из машины через разбитое заднее стекло, на четвереньках, задом наперед.
— Володя, что это было?! — кричала жена.
Машина, которая подрезала их, скрылась, Владимир Петрович успел запомнить только красные габаритные огни, выскочившие на обгоне перед самым носом его «сааба».
Никиту стало рвать только что съеденными бутербродами. Жена, перепугавшись, что у ребенка сотрясение мозга, рыдала и набрасывалась на мужа:
— Ну что ты стоишь? Что ты стоишь, сложив руки?
А на Владимира Петровича нашло какое-то сонное оцепенение. Только в мозгу сверлила одна мысль: «Несчастный случай… Несчастный случай…» И сердце леденело от одного навязчивого воспоминания, которое вдруг некстати пришло в голову…
Домой они прибыли только в третьем часу ночи. Пока дождались милицию, пока составили протокол, пока приехал буксировщик, а потом еще Владимиру Петровичу пришлось ехать с детьми в институт Склифосовского, чтобы проверить, все ли с ними в порядке… И только в третьем часу ночи они переступили порог собственной квартиры — измученные, побитые и притихшие. Детей уложили спать, жена приняла успокаивающее и тоже легла, а Владимир Петрович сел за свой рабочий стол и начал думать.
Леденившее сердце воспоминание пришло ему в голову не иначе как по ассоциации: он вспомнил, как полгода назад, нет, чуть больше, через пару недель после гибели Завальнюка, он встретил Любовь Кричевскую в ресторане «Старый Токио» на Петровке. Вдова была не одна, а с бывшим водителем мужа, и они беседовали хоть и шепотом, но на повышенных тонах, и, что особенно поразило Владимира Петровича, беседовали по-французски.
Владимир Петрович пригласил в «Старый Токио» на обед делового партнера из Финляндии, они уже сидели за столиком и обсуждали проблемы, когда Кричевская с водителем вошли в ресторан и сразу же попросили официанта провести их в одну из VIP-кабинок. Владимира Петровича вдова, кажется, не заметила, а он обратил на нее внимание, потому что видел ее впервые после трагедии и испытывал здоровое человеческое любопытство: как выглядит женщина, пару недель назад потерявшая мужа. Вдова выглядела нормально, если не считать, что ее лицо скрывали дымчатые очки, а роскошные волосы были собраны на затылке в бесформенную гулю. Она проскользнула через зал, втянув голову в плечи, словно опасалась быть узнанной. Водитель же, показалось Владимиру Петровичу, нарочно замешкался, обозревая интерьер ресторана, и Кричевская зашипела на него по-французски:
— Bouge! (Шевелись!)
Эта встреча показалась Владимиру Петровичу очень странной, но через некоторое время он о ней забыл, как забываются все события, прямо к тебе не относящиеся. Но сегодня он все вспомнил. И стоило взглянуть на эту встречу в «Старом Токио» немножко под другим углом зрения, как все события выстраивались в логическую цепочку: стремление Кричевской завладеть контрольным пакетом акций, ее угрозы, шантаж, оскорбительные требования, отрезанный галстук…
Все вдруг встало на свои места и получило нужное завершение — в том числе и сегодняшняя авария на шоссе. Владимир Петрович был грамотным человеком и хорошо знал основополагающий принцип римского права: «Ис фэцит куи продест» — «Сделал тот, кому выгодно». Его не собирались сегодня убить, но ему хорошенько намекнули, что неприятности ожидают всю его семью.
И вот тут Владимиру Петровичу стало страшно по-настоящему. Пока дело не затрагивало его самого, жену, сыновей, он мог с равнодушием относиться к сплетням, слухам, ходившим но управлению из кабинета в кабинет. Он мог снисходительно пожимать плечами: мол, кому какое дело? Мог отделываться философскими фразами в личном, с глазу на глаз, разговоре с коллегами: «Не пойман — не вор. Муж да жена — одна сатана. Чужая душа — потемки…» Мог, потому что дело не касалось напрямую его интересов.
Сегодня вдруг это стало его личной проблемой.
«Я не трус, но я боюсь», — говорил герой старой доброй комедии. Владимир Петрович, который готов был сказать про себя то же самое, умел принимать быстрые правильные решения. Он опустил на окне плотную полотняную штору-роллекс (ему казалось, что за ним уже следят), закрыл дверь комнаты на ключ, чтобы случайно не вошла жена, и включил компьютер.
«Начальнику межрайонной Таганской прокуратуры.
Довожу до вашего сведения факты, имеющие отношение к убийству гражданина Завальнюка Егора Ильича, генерального директора холдинга «Угра». Мой гражданский долг не позволяет скрывать от правосудия факт совершившегося преступления, но по понятным причинам я не могу назвать себя и источники информации…»
Пальцы Владимира Петровича быстро бегали по клавиатуре. Кабинет постепенно наполнился табачным дымом. К семи часам утра документ длиной в несколько страниц печатного текста был готов и распечатан на лазерном принтере. Владимир Петрович перечитал его, предварительно надев резиновые перчатки, в которых его домработница мыла посуду. Затем нашел чистый конверт, наклеил на него напечатанный на принтере адрес Таганской прокуратуры, вложил анонимку и заклеил конверт клеящим карандашом.
