Анатолий Степанов - Заботы пятьдесят третьего года
Сейчас подойдет оголец и станет шарить у него в карманах, а он будет покорно сидеть, растопырясь, как на гинекологическом кресле. Прелестная картинка: чемпион Москвы по боксу на гинекологическом кресле. Главное пистолет, пистолет!
- А тебе, что, особое приглашение нужно? - кинул ему оголец, румяный и нахальный от опасности малолетка.
- Пацан, может не надо? - миролюбиво посомневался Алик.
- Ты что?!! - заорал малец. Алик взял руки, которые уже лезли за пазуху, и вытянул их по предполагаемым швам огольцовых порток.
- Колян, он не дается! - плачуще наябедничал оголец.
Не дойдя до них шага три, тот, что с пистолетом, остановился и скомандовал:
- А ну, вставай, фрей вонючий! - И, поигрывая пистолетом, стал наблюдать, как встает Алик.
Алик встал, сделал шаг навстречу.
- Шманай его, живо! - приказал главный огольцу.
Только сейчас, когда оголец еще за спиной. Падая вперед, он мгновенно подбил левой рукой пистолет вверх и правой нанес жесточайший удар главному в подбородок. И успел левой нанести прямой удар в челюсть еще не успевшему упасть грабителю.
Шарахнул выстрел, пуля ушла в потолок, и рука с пистолетом бессильно легла на пол. Алик ударил каблуком по запястью, носком неизвестно куда отшвырнул пистолет и развернулся. Он был уверен, что обработанный им уже не встанет.
Оголец теперь уже без принуждения вытянул руки по швам. Алик коротко ударил его в солнечное сплетение. Оголец потерял дыхание и осел на пол. Алик приказал тому, что с ножом:
- Иди сюда.
Бандит ощерился, вытянул руку с ножом: пугал. Был он тщедушен, в солдатском ватном полупальто.
- Тогда я к тебе иду, - процедил Алик.
Громадный, решительный, только что отключивший главаря, он надвигался неотвратимо, как танк.
- Не подходи, падло! - взвизгнул бандит, потом метнул нож. Алик ждал этого - уклонился. Он сблизился с бандитом и обработал его, как грушу на тренировке. И этот лег.
- Гони к Красносельской и на перекрестке остановись, - приказал Алик вагоновожатому.
Трамвай помчался. Алик шел по вагону и искал пистолет. Девушка, сидевшая рядом с кондукторшей, попыталась улыбнуться ему и сказала:
- Он под лавкой.
Он наклонился и достал из-под сиденья пистолет. Бандит лежал рядом и он рассмотрел его, хотя рассматривать было почти нечего. Обработанное им лицо на глазах деформировалось. Но вроде дышал. Третий лежал неподвижно. Что с ним было - неизвестно.
Завизжав на повороте, трамвай помчался по Ольховке. Пассажиры сидели смирно - не знали, что делать.
В животе была пустота, колени ходили. Алик присел на скамейку. Подъезжали. Впереди светился вход в метро "Красносельская". На перекрестке трамвай резко остановился. Кондукторша кинулась к двери и как Соловей-разбойник засвистела в положенный ей милицейский свисток. Цепляясь за сиденье, с пола поднимался оголец. Алик встал и тихо сказал, индифферентно глядя в сторону:
- Беги дурак. Сумку только оставь.
Оголец разжал пальцы и незаметно уронил на пол самодельную тряпичную сумку, в которую он собирал добычу. Кондукторша продолжала яростно свистеть. Оголец подбежал к дверям, оттолкнул кондукторшу, спрыгнул с подножки и от ужаса зигзагами побежал, побежал к угловому дому, к арке у булочной, выходящей к путям Казанской железной дороги.
- Стой, бандюга! Стой, ворюга! Стрелять буду!!! - прекратив свистеть, заорала кондукторша. Оголец продолжал бежать. Тогда кондукторша повернулась к Алику и приказала: - Стреляй в него! Чего стоишь?!
Алик заставил себя усмехнуться, подбросил на ладони тяжелый пистолет и вдруг понял, что у него дьявольски болит кисть правой руки. Выбил пальцы, большой и указательный. Первый раз бил с такой силой без боксерских перчаток.
- Эх ты! - осудила кондукторша.
В трамвай влез милицейский старшина, посмотрел на одного лежащего, на второго и осведомился официально:
- Что здесь происходит, граждане?
- Произошло, - поправил его Алик.
Он с трудом - болели руки - открыл входную дверь своим ключом и, стараясь особенно не шуметь, стараясь особенно не испачкать чисто вымытый коридорный коммунальный пол, на цыпочках пошел к своей комнате. Все-то он делал тихо-тихо, но в дверях комнаты стояла Варя в халате и смотрела на него. Пропустив Алика в комнату и закрыв за ним дверь, Варя бесстрастным шепотом поинтересовалась:
- Ты где был?
В маленькой кровати, разметавшись, спала Нюшка. Рот ее был раскрыт и издавал негромкие нежные звуки.
- Да понимаешь, Андрею из Еревана коньяку прислали. Какого-то особенного. Позвал попробовать. Ну и напробовались.
- О господи! - сказала Варя.
На этот раз Иванюка-младшего вели вплотную, не стесняясь. Без пяти двенадцать дружно вышли из метро "Калужская" и стали прогуливаться. Прогуляли минут десять. Надоело. Зашли в знаменитую своей воблой пивную, подождали, пока Иванюк-младший удовлетворит свою неизбывную тягу к бочковому пиву.
Потом опять гуляли. Гуляли по Житной, прошлись мимо книгофабрики Ханжонкова, мимо кинотеатра "Буревестник". Доходили до метро "Серпуховская". Потом опять возвращались к "Калужской".
Не давали ногам покоя до часу дня. Стало ясно, что Цыган не придет. Тогда Сергей Ларионов распустил команду по домам.
Андрей жег "Лайф". Он рвал тугую меловую бумагу и по кусочкам жег в пепельнице. Алик сидел на диване и давал советы, потому что буржуйская толстая и сверкающая бумага горела плохо. Дверь их комнаты была закрыта на ключ, и поэтому Андрей занимался этим делом безбоязненно. Он жег "Лайф" и говорил:
- Два года срок немалый. Чего мы добились? Ничего. Редакционные дамочки называют нас мальчиками, а главный - нигилистами. В определении тематической политики газеты мы не играем никакой роли. По-прежнему, всем вертят старики, живущие прошлым. Они наверху и всячески стараются задавить все новое, все правдивое, все свежее, чтобы остаться наверху. Пора нам начинать атаку на них.
- Подари мне обложку, Андрей. Я кусок с заглавием отрежу, а Грейс Келли под стекло положу. - Алик любовно рассматривал соблазнительный бюст цветной хорошо обнаженной талантливой артистки.
- Алик, тебя тут один товарищ ищет! - крикнула из-за двери секретарша Маша. Алик пошел открывать.
- Подожди. - Андрей спешно вытер следы и, получив подтверждение своей мысли в машкином крике, продолжил: - Почему Алик? Почему Андрюша? До каких лет? И какое право имеет Машка обращаться к нам на амикошонское "ты"?
- Готов? - спросил Алик.
- Готов - Андрей сдул остатки пепла со стекла. - Открывай.
Они устроились на скамейке у Чистых прудов. Алик длинно плюнул в воду с остатками льда похмельной слюной и спросил у Владлена:
- Ну и что ты теперь, после демобилизации, собираешься делать?
- Собираюсь с тобой посоветоваться, - ответил Владлен.
- Нашел советчика. Я сам себе не знаю, что посоветовать.
- Другому легче, Алик.
- Пожалуй. Что ж, излагай варианты.
- Предлагаю ГВФ. Курсы годичные, и - вторым пилотом.
- Что думать-то? Твое дело, твоя профессия.
- Надоело.
- Надоело летать?
- И летать. А главное - подчиняться.
- Командовать, значит, хочешь.
- Обосноваться для начала хочу на перспективном месте.
- Пока, - догадался Алик. - А командовать - потом.
Посмеялись. Владлен глянул на Алика, приступил осторожно:
- А если к вам, в газету?
- Прямо вот так, сразу? А что ты умеешь?
- Во-первых, кое-что умею, публиковался в "Красной звезде". А во-вторых, что я, хуже тебя?
- Не хуже, Владик, не хуже, успокойся. Но ведь кое-какое образование, призвание там, опыт, наконец, не помешали бы, не находишь?
- А-а! - Владлен презрительно махнул рукой, помолчал, потом вспомнил: - Я, когда тебя искал, к Сане Смирнову заходил. А что, если в милицию?
- Там пахать надо.
- Вот Санятка пусть и пашет, а я сеять буду.
- Разумное, доброе, вечное? - недобро уточнил Алик.
- Ладно, ладно, не заводись. Если что - поможешь? В университет поступать или куда...
- Если что - помогу. Если смогу.
- Я на тебя надеюсь, Алик. А вообще, как жизнь?
- Работаю. Детей ращу.
- Как ты детей растишь, я знаю. Вчера с Варварой тебя два часа ждали. Я не дождался.
- Не догулял я свое, Владька.
- А кто догулял? Я тут с одной познакомился, многообещающая дамочка.
- И что обещает?
- Папу.
- Тогда женись.
- А что? Кстати, на свидание к ней опаздываю. Так мы договорились, Алик?
- О чем?
- Поможешь, если что. - Владлен протянул Алику руку, встал и пошел.
Встал и Алик. Дел по горло, надо было срочно сдавать в номер материал о первенстве Москвы по вольной борьбе, на котором он не был.
Один припрятался у подъезда, а второй вместе с Казаряном гостевал у Евдокии Григорьевны. Молчаливый хваткий паренек скромно сидел в углу за дверью и слушал, о чем тихо говорят Казарян и хозяйка. А те уже переговорили и о политике, и о врачах-убийцах, о Лидии Томащук, об отсутствии снижения в этом году цен, о запрещенных законом абортах. Потом все трое безнадежно молчали. В двадцать один тридцать Евдокия Григорьевна глянула на свои наручные кировские, кирпичиком, часы и вздохнула:
