Мила Бояджиева - Дар полночного святого

— Я маленький и трусливый. Гнусный вампир. Я не должен был прикасаться к тебе… Но жутко хотелось спастись…

— Ты схватился за меня, надеялся — берег. Оказалось, соломинка. Мы оба слабаки, Карлито.

Он упал на колени возле дивана и спрятал лицо в её протянутых ладонях. Склонившись, Аня прижала лохматую голову к своей груди и поняла, что плачет — в черные волосы Карлоса падали частые-частые, крупные-крупные слезы.

— Выслушай меня. Тебе будет противно, гадко — не выгоняй. Мне необходимо объяснить.

Я был поздним вымоленным ребенком. Хилым, капризным, упрямым. Понимаешь, — я многого боялся, — темноты, насекомых, старших ребят и даже отца. Но при этом был странно, болезненно честолюбив. Везде и во всем я должен был стать лучшим, а свои страхи сумел возненавидеть. Даже отца. Всю свою жизнь я знал, что должен поступать наоборот: не зажигать свет в пустом доме, засовывать под рубашку мерзких пауков, стать музыкантом, развратником, бабником… Ведь я был нежен, ох, как отвратительно нежен я был! Мама любовалась моими локонами, а мои толстые детские губы так и лезли целоваться — с едва знакомыми улыбавшимися мне тетями, смазливыми детьми, собаками. Взрослея, я старался стать циничным и жестким… Хорошо, что тексты моих «баллад» были на английском, а голос слаб. Чего там только не было!.. Крутая блевотина вконец опустившегося типа — наркота, свальный секс, заигрывания с адом и смертью… Юношеские, в общем-то, шалости, желание быть дерьмее дерьма. Но именно тогда мне растолковали понятие «бисексуал». На практике. Практика меня увлекла меньше, но собственная смелость восхищала. Вокруг меня крутились очаровашки-девочки — с ними все было просто, тошнотворно просто. Я чувствовал: должно, ну, обязательно должно быть в этом мире что-то ещё — могучее, захватывающее, нежное… Очевидно, очень глубоко в моем угнетенном, трансформированном Я теплилась идея любви. Литературной, дантовой, пушкинской… «Любовь, что движет солнце и светила…» Но в реальности её не существовало. Фикция, иллюзия, миражи… Знаешь, что-то такое было в тебе — шестнадцатилетней невинной девчонке. Я не понял что именно привлекало меня, но потянулся… Эх… конечно, тогда я блуждал во мраке на ощупь. Я не был готов изменить себя.

— Да и я мечтала о другом… Мне нужен был Денис… Мы оба искали не там.

— Он нужен был тебе даже тогда, когда стал мужем Алины. Помнишь свадьбу? Что за чудесные дни пережили мои предки — блудный сын вернулся! Произошел разговор с отцом, трудный, долгий — до утра. Я пожалел его, мне захотелось стать другим. Это было похоже на новую роль — университет, солидные шмотки, «Жигули». Естественно, я стал звездой курса — отличник, спортсмен, шансонье… Карьера, перспектива, наследство, семья, дом… Все это уже мерещилось в розовом свете будущего…

Вилли делал портрет моей подружки, дочки голландского посла. В той самой мастерской… Там все и произошло. Но позже, много позже. Помнишь фильм «Кабаре» с Лайзой Минелли и Хельмутом Бергером?

— Любовь втроем?! — Аня распахнула глаза, сообразив наконец, кто такой Вилли. — Это ты его замазал красной тушью?

— Я все время хотел сбежать. С самого начала, даже не зная, почему. Ведь все было хорошо. Вилли стал моим демоном-искусителем… О, это незаурядный человек! Интеллект, воля, талант — и все брызжущее, недюженное, завораживающее… как он умел делать сюрпризы, каким непредсказуемым, широким, щедрым жестом!.. Однажды я понял, что такое настоящая любовь, ревность, тоска. Но я любил мужчину…

Вилли превратил меня в Ларсика. Он понимал — Карлос должен перевоплотиться, стать этаким сверхчеловеком — вне пола, вне морали, вне обыденных забот. Я стал брать уроки танца и пантомимы, стал дерзким, уверенным в себе… Знаешь, Энн, Вилли умеет вдохновлять, заражать своей мечтой… Он очень сильный, потому что всегда видит цель.

— Ты был счастлив… Помню, когда увидела тебя в «Вестерне» возмужавшего, полного сил, — Аня закусила губу и покачала головой, — это и в самом деле казалось чудесным преображением. А я ничего не поняла.

— Да и я тогда ещё плохо разбирался в своих ощущениях. Не думал, что женщина способна так увлечь меня. В мюзик-холле были, конечно, короткие интрижки, но это не мешало отношениям с Вилли. Мы смеялись, обнаружив сходство между нами и героями старого фильма Клода Лелюша. Он назывался «Мужчина и женщина»… Вилли так же мог нестись на своем «порше» день и ночь, чтобы встретиться со мной в маленькой эстонской гостинице. И мы не могли расстаться, будто и вправду жизнь друг без друга теряла смысл… «Мужчина и мужчина»…

Но вот появилась ты. Подружка, отличная партнерша. Женщина, которая не старалась завоевать меня. И я подумал, как могла бы сложиться жизнь, если бы я был свободен, если б я выбрал другой путь. Понимаешь? У меня появилось желание освободиться, и оно стало неотвязным, мучительным. Я позволил бы себе стать таким, каким был в детстве: ласковым, нежным и даже трусливым, прислушиваясь по ночам к каждому твоему вздоху… Я освободился!

Накануне нашей премьеры я рассказал о тебе Вилли. Он молча положил передо мной ключи от мастерской. Вил уехал в Таллин, где оформлял спектакль. Мы предполагали провести это время вместе… Я вернул волосам натуральный цвет и сжег в печи портрет Ларсика, который так любил Вилли. Я сделал выбор — мне нужна была ты!

— Ты привез меня в ваш опустевший дом… В дом Вилли. Печально… Если б я знала…

— Ну пойми же, мне хотелось спастись! Утром, открыв окно, я смотрел на камни внизу и думал, что разрешение всех проблем — там, — стоит лишь сделать шаг.

— В то время, как я ждала в чужой кровати… И ненавидела себя за то, что не сумела приворожить любимого. Я понимала — кто-то стоит между нами…

— Лежит… — криво усмехнулся Карлос. — Мне нельзя было привозить тебя в мастерскую, нельзя было предаваться любви у огня… Это был ритуал Вилли…

— Обнимая меня, ты думал о нем… Какая же я дура! — Аня истерически расхохоталась. — А собственно, чем Вилли хуже какой-нибудь шлюшки, к которой я ревновала?..

— Потом я все время хотел тебя, но боялся, что фиаско повторится — я вновь сорвусь. В твоем доме… на этом твоем скрипучем диване, я стал тем мужчиной, которого хотел вернуть.

— Да, Карлос. Ты подарил мне чудные дни нового года — первое, второе, третье… Три дня. Королевская щедрость. Не дом в Андалузии, но все же счастье… Я была счастлива, Карлито.

— Утром четвертого зазвонил телефон. Мне сразу стало ясно, кто это. Я не хотел брать трубку, стоял и смотрел на черный аппарат, слыша, как ухает в груди сердце.

— Послушай, Ларри, — сказал он. — Я в Таллинском аэропорту. Через тридцать минут вылетаю. Мне надо попасть в мастерскую. Положи ключи под коврик. Как всегда.

Больше он ничего не произнес, честное слово! Не смейся, пожалуйста, такие честные люди, как Вил, попадаются редко. Такие сдержанные и мужественные, как это ни смешно звучит. И еще, — жалостливые. Я помчался в аэропорт, чтобы вернуть ему машину. Нашел его на стоянке «такси» — с чемоданом и огромной дворнягой, заискивающе заглядывающей ему в глаза. Собака без поводка и намордника, таксисты не хотят сажать таких пассажиров. Оба худые, заброшенные… Ушастая, грязная псина жмется к Вилли и ни на шаг не отходит. «Знакомься, Лар, — сказал он дворняге, — это Карлос».

Я понял, что Ларсика больше не будет.

Вилли постарел за эти несколько дней. Стал черным и сухим, как индус. И даже не взглянул на краски.

«Что станешь делать?» — зачем-то спросил я, заслоняя спиной тот портрет Нижинского, для которого позировал.

«Попробую пить. Может выйдет работать. В общем — постараюсь выжить… И, наверно, все-таки, буду ждать. У меня теперь есть компания — Лара».

— Понимаю. Ты не смог уйти. Ты пожалел его. — Аня кивнула. — Я, действительно, понимаю.

— Не смог! И сбежал от тебя… Вот… — Карлос развел руками. — Такая вышла исповедь…

— Спасибо, что счел возможным рассказать мне… Даже не знаю, как поступить, не пойму, что чувствую. — Аня серьезно посмотрела в темные глаза. — Наверно, мне не удастся сразу разлюбить тебя. Но я буду стараться. И попытаюсь быть счастливой.

Карлос поднялся и отошел к окну.

— Самое смешное и, увы, абсолютно очевидное в этой ситуации, что я люблю тебя… И совершенно не представляю, куда девать эту идиотскую любовь!

— Все пройдет… Завтра я пойду к Пушкарю и подам заявление об уходе. Ресторан — не придел моей мечты, ты был прав… А Ларсик станет знаменитостью, как и хотел. Он добьется, он все сможет, — ведь его будет поддерживать и вдохновлять могущественный Вилли.

А я пока стану помогать маме — как никак шью и вяжу с пяти лет. Буду делать смешных кукол и продавать на Арбате… Там, видно, и познакомлюсь с арабским шейхом. — Аня расхохоталась, давясь слезами и закрыла лицо руками. — Уходи скорее. Уходи! Нельзя же так, — тянуть больной зуб за веревочку…