Энн Перри - Казнь на Вестминстерском мосту

— Случилось несчастье, сэр? — обеспокоенно спросил лакей, с сомнением глядя на гостя. — Мистер Этеридж заболел?

— Нет, боюсь, он мертв. Его убили, точно таким же способом, как сэра Локвуда Гамильтона.

— О, боже ж ты мой! — Лакей побелел как полотно, и от этого веснушки у него на носу стали только ярче. На мгновение Питт испугался, что тот упадет в обморок. Он вытянул руку, и этот жест, видимо, привел парня — на вид ему было не больше двадцати — в чувство.

— У вас есть дворецкий? — спросил Питт. Недопустимо, чтобы этот юноша в одиночестве нес бремя такой вести.

— Да, сэр.

— Может, прежде чем мы отправимся к миссис Этеридж, ты разбудишь его и камеристку госпожи?

— К миссис Этеридж? Но у нас нет миссис Этеридж, сэр. Он… он вдовец. Уже давно, до того как я поступил сюда. Есть только мисс Хелен, его дочка, — то есть миссис Карфакс — и мистер Карфакс.

— Тогда зови всех: дворецкого, камеристку и мистера и миссис Карфакс. Сожалею, но мне нужно переговорить со всеми.

Питта проводили в малую гостиную, строгую комнату в темно-зеленых тонах. В хрустальной вазе от «Лалик» стояли ранние весенние цветы, на стенах висели картины, и как минимум одна из них — Питт это точно знал — была подлинником Франческо Гуарди.[12] Убитый Вивиан Этеридж обладал не только тонким вкусом, но и большими деньгами, которые позволяли ему удовлетворять любовь к прекрасному.

Прошло почти пятнадцать минут, прежде чем в комнату вошли Джеймс и Хелен Карфакс, бледные, в халатах поверх ночных сорочек. Дочери Этериджа было около тридцати, она унаследовала от отца аристократический овал лица и красиво изогнутые брови, однако форма ее рта была мягче, а изящная линия скул и шеи если не делала ее красавицей, то говорила о богатом воображении и, возможно, чувственности, которая не проявлялась во внешности ее отца. Цвет ее густых волос был обычным, без какого-либо глубокого оттенка; разбуженная среди ночи и сраженная обрушившимся на нее известием, она была бледной и вялой.

Джеймс Карфакс, стройный и худощавый, был значительно выше жены. Роскошная темная шевелюра подчеркивала красивый разрез широко поставленных глаз. Он мог бы считаться красивым, если бы в его облике было больше силы и меньше мягкости. Его рот отличала удивительная подвижность: губы были готовы в любую минуту раздвинуться в улыбке или скривиться в недовольной гримасе. Он обнимал жену за плечи и с ожесточением смотрел на Питта.

— Я искренне сожалею, миссис Карфакс, — заговорил Томас. — Надеюсь, вас немного утешит тот факт, что ваш отец умер сразу и, судя по спокойному выражению на его лице, не успел ни испугаться, ни почувствовать боль.

— Спасибо, — с трудом произнесла она.

— Возможно, вам стоило бы присесть и велеть камеристке принести вам что-нибудь укрепляющее? — предложил Питт.

— В этом нет надобности, — отрезал Джеймс Карфакс. — Теперь, когда вы сообщили нам эту весть, моя жена удалится в свою комнату.

— Если желаете, чтобы я вернулся завтра утром, — сказал Томас, глядя не на Джеймса, а на Хелен, — я так и сделаю. Однако чем скорее вы дадите нам все возможные сведения, тем больше будет вероятность того, что мы арестуем виновного в этом страшном преступлении.

— Чушь! — возмущенно воскликнул Джеймс. — Нам нечего рассказать вам! Совершенно очевидно, что тот, кто убил сэра Локвуда Гамильтона, все еще на свободе и убийство моего тестя — его рук дело. Вам следовало бы поохотиться за ним — или за ними — на улицах. Это либо маньяк, либо заговор анархистов. Так или иначе, в этом доме вы не получите ничего, что могло бы дать вам направление в расследовании!

Питт привык общаться с шокированными родственниками и знал, что иногда первый приступ скорби выливается в гнев. Очень многие борются с болью, подавляя ее какой-нибудь бурной эмоцией. Чаще всего — желанием обвинить в случившемся кого-то еще.

— Как бы то ни было, я обязан спросить, — не отступал инспектор. — Возможно ли, что преступником двигали личные мотивы, что нападавшего вела политическая вражда…

— Против обоих, сэра Локвуда и моего тестя? — Темные брови Джеймса взлетели вверх, а в его голосе прозвучало сомнение, смешанное с сарказмом.

— Я должен вести расследование, сэр. — Питт твердо выдержал его взгляд. — Я не вправе заранее решать, каким должен быть исход. Иногда убийца просто копирует преступление в надежде, что в обоих случаях обвинят того, кто совершил первое.

Джеймс потерял и так довольно хрупкое самообладание.

— Вероятнее всего, это анархисты, и у вас просто не хватает умения поймать их!

Питт проигнорировал колкость. Он обратился к Хелен, которая последовала его совету и села на краешек широкого, как лес, дивана. Она ссутулилась и обхватила себя руками, словно ей было холодно, хотя тлеющие в камине угли давали достаточно тепла.

— Есть ли другие родственники, кому следовало бы сообщить об этом? — спросил он.

Она покачала головой:

— Нет, я единственный ребенок. Мой брат умер несколько лет назад, ему было двенадцать. Мама умерла вскоре после него. У меня есть дядя в Индийской армии[13], но я сама напишу ему через пару дней.

Значит, она все унаследует. Питт, конечно, собирался это проверить, однако его чрезвычайно удивило бы, если бы Этеридж отписал все постороннему человеку.

— Итак, ваш отец вдовствовал уже несколько лет.

— Да.

— Он подумывал о том, чтобы снова жениться? — Таким тактичным способом Питт хотел выяснить, не было ли у Этериджа любовных связей. Он надеялся, что Хелен поняла истинный смысл его вопроса.

Слабая улыбка оживила ее лицо и тут же угасла.

— Нет, насколько мне известно. Но это не значит, что некоторые дамы не рассматривали такую возможность.

— Догадываюсь, — согласился с ней Питт. — Он происходил из хорошей семьи, сделал успешную карьеру, имел безупречную репутацию, обладал шармом и привлекательной внешностью, был вполне состоятельным человеком и при этом оставался достаточно молодым, чтобы создать новую семью.

Джеймс резко вскинул голову, и его рот как бы стек вниз под влиянием какой-то эмоции — тревоги или замешательства; Томас успел разглядеть ее, прежде чем Джеймс придал своему лицу бесстрастное выражение, но природы ее так и не понял.

Хелен метнула взгляд на мужа и еще сильнее побледнела, а в следующее мгновение ее щеки залил яркий румянец. Она повернулась к Питту и заговорила так тихо, что инспектору пришлось наклониться вперед, чтобы разобрать ее слова.

— Сомневаюсь, что у него… было желание снова жениться. Я уверена, что знала бы об этом.

— А у этих дам были основания тешить себя надеждами?

— Нет.

Питт посмотрел на Джеймса, но тот отвел взгляд в сторону.

— Вы могли бы утром назвать мне фамилию его поверенного? — спросил он. — И деловых партнеров и компаньонов, с которыми он имел дела?

— Да, если вы считаете это необходимым. — Хелен, сидевшая в напряженной позе на краю дивана, была очень бледной. Она с такой силой стискивала руки, что у нее побелели костяшки пальцев.

— Его дела были в идеальном порядке, — вдруг заговорил Джеймс, прямо глядя на Питта и хмурясь. — Какое отношение это может иметь к убийству? Никакого! Я считаю, что вы вмешиваетесь в частную жизнь без веских на то оснований. Благосостояние мистера Этериджа зиждется на полученных в наследство землях в Линкольншире и Вест-Райдинге, а также на акциях в различных компаниях в Сити. Допускаю, что могут существовать оппозиционеры или потенциальные революционеры, недовольные этим, но только такие и могут негодовать по поводу того, что у кого-то есть собственность. — Его глаза сияли, подбородок выдался вперед. Он как бы бросал вызов Питту, заподозрив инспектора в симпатиях к тем, кого Джеймс относил к одному с ним классу.

— Мы, конечно, рассмотрим такую возможность. — Продолжая пристально смотреть на него, Томас коротко улыбнулся. Джеймс первым отвел взгляд. — Я также наведу справки по поводу его политической карьеры, — продолжал он. — Вполне вероятно, это укажет нам отправную точку.

Хелен прокашлялась.

— Он был депутатом от либеральной партии двадцать один год со всеобщих выборов в декабре шестьдесят восьмого. Его избирательный округ в Линкольншире. Он служил в должности младшего министра в казначействе в восьмидесятом году, когда мистер Гладстон был премьер-министром и канцлером казначейства, и в министерстве по делам Индии, когда лорд Рэндольф Черчилль был государственным секретарем по делам Индии; кажется, это было в восемьдесят пятом году. А еще он был личным парламентским секретарем сэра Уильяма Харкорта, когда тот был министром внутренних дел, но прослужил там всего год — кажется, это было в восемьдесят третьем. В настоящий момент он не занимает… не занимал, — она на мгновение запнулась, — никакой политический пост, насколько мне известно, но все равно обладал большим влиянием.