Владимир Безымянный - Русское видео
Изображение смазалось, послышался треск, шипение — пленку монтировали в домашних условиях, топорно. Собеседник Глуздова явно не стремился осветить беседу полностью. И этим собеседником мог быть только Валиев. Снова звучал голос Глуздова:
— А как можно было кончить без шума? Больших мастей ворюга! Я таких не терплю, но надо признать, в своем кругу это был авторитет. У блатных уважение взятками не купишь. Я ведь тоже не вчера родился, зубы съел на оперативной работе. Такого типа в одиночку не выловить. Пришлось наследить. Все равно пистолету пора было на помойку: засветился на мальчишке.
Еще стык. Экран словно раскололся зигзагом молнии. Лицо говорящего камера теперь брала крупным планом. Плечо собеседника, видневшееся в прошлом куске записи, исчезло. В голосе Глуздова сквозили какие-то нехарактерные, словно бы извиняющиеся интонации:
— А с гримом это я, конечно, напортачил. Поначалу все шло само собой — клеил, подкрашивал, тон клал — и вдруг увидел, что получается. А что оставалось делать? Надо же хоть немного спутать карты? У тебя Нинка, она алиби подтвердит, а мне время выгадать — позарез! Главное, чтобы книга выйти успела. А там — все, тогда меня не тронь. Думаешь, не знаю, на какую карту ставлю? Да после этой книжки за меня народу пойдет — как на демонстрацию… А трупы — плохо, не отрицаю, но без этого так и остаться бы мне провинциальным полуграфоманом, которому накатило и удалось наколотить денег. А с другой стороны — и рукопись эта так и осталась бы сереньким тюремным дневником, каких тысячи…
Снова стык, треск в динамике. Глуздов продолжает вещать, слегка сместившись в кадре:
— …И сам хорош! Не развязаться нам, крепко связаны, навсегда. Придется вдвоем — то ли падать, то ли наверх карабкаться. Ты же знаешь, я не виляю. И не приведи господь, если придетея вниз… Жить только и стоит так, иначе просто неинтересно… Лучше уж сразу…
Глуздов для наглядности повертел добытым из кармана пиджака пистолетом, заглянул, словно примеряясь, в ствол, потом убрал палец с курка.
Изображение прыгнуло, пошли пестрые дерганые полосы, затем на фоне мокрых джунглей мощно вылепился торс Шварцнеггера. «Хищник» — память Стронина автоматически воспроизвела надпись на кассете, лежавшей сверху. Подходяще.
— Эй, Валиев, где ты там? Все, кончай, даже мне ты доказал свою невиновность. С этой пленкой я могу убедить кого угодно. Теперь бы имя настоящего убийцы… Эй, открывай, что ты валяешь ваньку?
— Товарищ майор, вы дали слово не использовать то, что я вам показал!
— Слово! А ты думал, хозяина твоего одного мне хватит? Кроме Юхансона он никого просто физически не мог убить. Вот разве себя только. Есть еще кто-то. Он-то нам и нужен. Не заставляй меня изменять принципам гу-ма-ни-зьма! Чего ты трясешься? Ты же не виновен! А хозяин твой за свои дела уже в аду отчитывается…
— Не той меркой мерите, товарищ майор. Вы ведь обещали!
— Поучи меня жизни…
— Да не могу же я, поймите! Я у хозяина в долгу, он меня в этой жизни поднял!
— Так это ты из благодарности к нему поработал с видеокамерой? Хотя нет, ты-то на стуле сидел. Ну, не ты, значит Нина твоя, она девушка хладнокровная. Как раз отсюда, через это самое оконце снимала. Так ведь?
— Да какая разница, кто! И Нина тут ни при чем. Я хозяина на разговор вызвал, чувствовал, что дело плохо оборачивается. Я! Он от меня и раньше не таился, а теперь… А камеру я просто поставил к дырке, кнопку заклинил… Не хозяина хотел заложить — за чужие грехи боялся поплатиться, вот и затеял это видео. Мой щит. Я вообще людей не трогаю, лишь бы меня в покое оставили. Вот так. А сейчас я по-быстрому сотру эту запись, а потом уж и вас выпущу. Что надо, вы видели.
— Постой, постой! Чтобы свидетельствовать в твою пользу, я должен быть как минимум уверен, что видел подлинную пленку. Нужна экспертиза. Там и так склейка на склейке…
— На это я не пойду, товарищ майор. Из-за меня начнут имя хозяина трепать… Как хотите, я стираю.
Выстрел прозвучал в маленькой комнатушке оглушающе громко. Пуля ушла в потолок.
— Брось, Валиев, уничтожать улики я не позволю! Отойди от телевизора! Смотри — твоя следующая. Так что лучше выпускай-ка меня подобру-поздорову, и скажи спасибо, что терпения у меня хватило.
— Ну, как же, — засмеялся Валиев. — Где уж нам с вами тягаться! Только стрелять в меня не надо. И очень я этого не люблю. Да и к телевизору мне ходить незачем. С тех пор, как появилось дистанционное управление, это можно сделать прямо с кровати.
На панели вспыхнул огонек чуть правее предыдущего. Стронин мгновенно принял решение. С четвертого выстрела ему удалось разнести плейер. Одна пуля вошла в самый центр телеэкрана.
— Плохонькая у тебя аппаратура была, Валиев, — язвительно заметил майор, — не о чем жалеть!
В ответ Валиев злобно выругался. Хлопнула входная дверь — телохранитель покинул поле боя. Стронину оставалось только ждать, чтобы его вызволил кто-нибудь, кто явится на звуки выстрелов. Поэтому он продолжал изредка постреливать, пока не кончилась обойма. Вторую он поберег — мало ли что.
Помощь пришла тогда, когда след Валиева простыл не только в городе, но и наверняка в пределах области. Слесарю пришлось возиться не менее получаса, пока он одолел дужку вдетого в засов здоровенного навесного замка. Зато главное было налицо — покоившаяся среди обломков плейера драгоценная кассета уцелела. Только уголок слегка отбит.
Розыски Валиева результата не дали. Но Стронин не впадал в уныние — следствие так или иначе существенно продвинулось. А Валиев… Что Валиев? Всплывет рано или поздно. Прочных связей в уголовной среде у него нет, нет также и «крыши» для ухода «на дно» и сколько-нибудь крупных денег. Дело его труба. Не следовало бы такому дилетанту бегать, раздражать понапрасну Фемиду. «Э, чужой ум не вставишь, — расслабленно размышлял Стронин, погрузившись в покойное домашнее кресло, доставшееся еще от деда. — Пусть побегает, помается: потом и заговорит охотнее».
Азиз Валиев
Как ни туго приходится, все-таки не то, что в тюрьме. Ну, что ж, пока есть силы — побегаем. Какой разговор: можно и вообще не возвращаться. Нужно! А ведь люди годами сидят… Мне недели хватило. Блатная жизнь боком выходит, расплачиваешь не деньгами, а жизнью, которой и так не слишком много отпущено. Не знаю, стоило или нет в сторону дома тянуться. Там видно будет, да и до родного села еще добрых три сотни километров. Нет у них такой большой сети на мелочь вроде меня. А если и есть, проскользнем. А куда еще оставалось податься? Хорошо еще, вовремя собрался этот дом купить — послушался хозяина. Умный был мужик, пусть примет Аллах его душу. Зря только с блатными сцепился. На волчьей тропке надо быть в любую минуту готовым к расчету. Ох, и думать об этом неохота…
Просто, конечно, наслаждаться женщиной, не зная ничего о ее капризах и прихотях. Так и жизнь. Хороша или плоха — не географией это определяется. Сказано же — сильному везде родина. Неплохо было в Днепре. Деньги шальные, Нинка сладкая… Кое-что успел и сюда переправить, ну, а Нинке замена всегда найдется. Одно плохо — девчонка она не большого ума, может и не выдержать интенсивного допроса. Да ладно — ничего особенного она не слышала, вот разве снимала меня с хозяином. Иначе разве упустила бы случай дать понять, что я у нее в руках?
Ладно, хорош нервы себе трепать! Взять бы, да отключить какой-нибудь рубильник в голове, чтобы все страхи ушли! Да где он, рубильник этот… Ничего не помогает — ни мягкость здешнего климата, ни тенистая садовая прохлада вокруг домика, ни лучшая жратва, которую только можно купить за «деревянные» рубли, ни сдержанно-страстные объятия подружки, придирчиво выбранной из множества в местном ресторане.
Можно было польститься и на более смазливую мордашку или прелести попышнее, но у этой видны хоть какие-то зачатки ума, достаточные, чтобы не трепать языком. И как будто не профессионалка. Те все ходят под рукой у мафии и милиции. А в лапы ни к тем, ни к другим неохота. Так ведь с самого начала ясно было — затея пересидеть в гордом одиночестве, избегая всяких контактов, — чистый бред. По-тихому, пока уляжется… Сам себя уговаривал, как убаюкивал… Ох, тоска… Так и подохнуть недолго…
Рядом по-кошачьи лениво потянулась теплая, загорелая, по-утреннему желанная Аннушка. На шоколадной коже молочно светились полоски от купальника.
— Ты что так рано, дорогой? Будто на завод торопишься? И спал плохо, вскрикивал. Тебе не хорошо было со мной? Ну скажи, разве не хорошо?
Но даже в любовных играх тяжесть не проходила, вместо сладкой истомы наваливалась тупая усталость.
В город выбирались поздно. Не то чтобы специально к двум — к началу продажи спиртного, но и не отказывать же себе за завтраком, переходящим в обед, в согревающей сердце, разбавляющей страх рюмочке. Не хуже грела и внушительная пачка купюр в нагрудном кармане рубашки. Понемногу привык к этому как бы богатству. Уже не веселит просто возможность купить, не торгуясь, практически все — от фруктов до женщин. Причем высшего качества. И все-таки, есть чему радоваться — ну, хотя бы яркому солнцу, высокому чистому небу, отличной еде в крохотном кооперативном кафе при мотеле. Шумные рестораны и разгульные варьете — это для ухарей, канающих под блатных, да темных лошадок от торговой кооперации. А ведь и им ты невольно завидуешь! Даже этому «гаишнику», который выставился из-за серой «волги» и машет жезлом, десятки, небось, сшибает. Многое можно купить, но спокойствия, жизни самой — не купишь. Так это мне, что ли?
