Ольга Хмельницкая - Идеал на витрине
Марина снова посмотрела сквозь стекло. Отличный наблюдательный пункт. Расстояние между манекенами было около метра, далее был просвет между стойками, на которые были развешаны вещи. Виднелась часть коридора, ведущего вглубь, и дверь туалета. Точно так же, как Артем ранее, Марина сделала шаг вправо и влево. Но с других точек такой перспективы видно не было.
– Все как-то очень косвенно, – сказал Дима, – нет ни одного факта с однозначным толкованием, от которого можно было бы оттолкнуться. Сердечный приступ может быть просто сердечным приступом. Ожог на руке вызван случайным ожогом чаем. Твои, дорогая, сны – это просто сны. Долгая подготовка отчета о недостачах объясняется пожилым возрастом и желанием все три раза перепроверить. Изморозь в том месте, где просматривается дверь туалета, возможно, появилась несколько дней назад, когда к стеклу прислонился случайный нетрезвый прохожий. Ибо Люся на морозе окна с внешней стороны не моет. К тому же какая-то девушка смотрит на сумку через стекло витрины и плачет.
– Да, все очень косвенно, – согласилась Марина. – И я не знаю, что с этим делать.
– Искать другие факты, – ответил Дима. – Артем вот отлично справляется.
И он посмотрел на Артема оценивающим взглядом, как всегда делал, когда в его поле зрения появлялся кто-то, достойный работать в его компании.
Гена пришел домой и встал у порога, не снимая с плеча сумку. Лариса сидела в прихожей и ждала его. Ее круглые глаза напоминали совиные.
– Привет, – сказал Гена, внутренне настраиваясь на серьезный разговор.
– Привет, – ответила Лариса.
Ее придирчивый и подозрительный взгляд скользнул по его лицу и одежде. Он слегка улыбнулся. Теперь его это не раздражало. Осталось только что-то вроде легкого удивления. Он знал, что если сейчас пойдет в душ, Лариса будет тщательно инспектировать его сумку, карманы и телефон. Если поедет встречаться с Вадькой, будет следить за ним или сядет у окна, ожидая его.
Чем дальше, тем менее интересно все это выглядело.
– Я пришел сказать тебе пока, – сообщил он Ларисе.
Лариса сразу все поняла.
– Значит, я была права, – произнесла она, прижимая руки к щекам, – у тебя есть кто-то еще.
– Не было. И до сих пор нет, – ответил ей Гена, – но я так жить больше не хочу.
Лариса смотрела на него с обидой, из глаз потоком текли слезы, но он не мог заставить себя еще раз повторить то, что говорил уже десять раз.
Люся сидела у постели мужа и читала вслух газету. На его лице застыло недовольное выражение – он ничего не хотел: ни жить, ни спать, ни смотреть кино.
– Ты не слушаешь, – сказала Люся. – Может, что-то другое почитать? Или хочешь есть?
– Перестань! – закричал он ей. – Выброси свою дурацкую газету, не надо мне читать! Мне ничего не надо!
– Ты почему на меня кричишь? – спросила она. – Ты что, не понимаешь, как я стараюсь? Я делаю для тебя все, что могу.
– И дальше что? Сколько ты собираешься продолжать это делать?
– Сколько надо.
– А сколько надо?
– Не могу же я тебя оставить, – сказала Люся, – и не хочу. Ты не виноват, что так получилось. Я не виновата, что так получилось. Никто не виноват, надо сцепить зубы и ждать.
– Ждать чего? – спросил он. – Чуда? Я не работаю, а тебе одной никогда не заработать достаточно денег, чтобы решить мою проблему. Ты же даже не ешь толком, все мне отдаешь. Что, я не вижу?
На лбу у него выступили капельки пота.
– Хорошо, и что ты предлагаешь? – спросила она.
– Дай мне пузырек снотворного, я выпью, и все, – произнес он.
– Нет уж, – пожала плечами Люся, – давай я лучше тебе что-нибудь веселое почитаю.
Она подняла с пола газету и заново приклеила на большой палец пластырь, который отклеился и болтался. Люся не сразу поняла, что произошло. Она намотала пластырь и придавила, потом снова отмотала и посмотрела на палец. Там, где еще днем был воспаленный порез, теперь виднелась чистая гладкая кожа. Несколько секунд Люся смотрела на свой палец, потом осмотрела все остальные пальцы. Разум отказывался понимать, что произошло. Наконец Люся поднесла большой палец прямо к глазам. Там виднелся небольшой белый шрам.
Таня все сидела и сидела на остановке. Иногда она поднималась и ходила туда-сюда, чтобы согреться. Телефон Володи не отвечал, было уже совсем темно. Таня хотела есть, но она боялась уйти со своего наблюдательного пункта, боялась пропустить маршрутку. Где-то внутри у нее зрело подозрение, что Володя решил круто изменить свою жизнь. Поменял квартиру, телефон, работу – все под нож. Таня посмотрела вверх, потом встала с жесткой скамьи, чувствуя, как сильно замерзли у нее плечи и руки, и села в первую попавшуюся маршрутку. Она ехала в тепле, и руки постепенно отогревались. Маршрутка ползла медленно, в плотном потоке машин, и Тане это было вполне на руку.
«Володя, позвони, ты мне очень нужен, – думала она».
Маршрутка притормозила неподалеку от памятника Ленину напротив театра. Слева было кафе «Крошка-картошка».
Кто-то постучал.
Миша высунул голову из-под одеяла и прислушался. Стук повторился. Он толкнул дверцу и выглянул наружу. У памятника стояла Таня.
– Заходи, – сказал Миша, – дочь миллионера.
– А толку-то, – обиделась Таня.
– Да, главное, что ума нет, – согласился Миша, – зато есть море непуганого идиотизма.
– Спасибо, – обиделась Таня.
Внутри основания памятника было холодно, но хотя бы не было ветра. Миша подумал, что свеча даст хоть немного тепла, и зажег ее. Огонек вытянулся вверх. Таня протянула к огню руки и посмотрела на портреты Тэтчер, Бхутто и Ганди.
– Что так? – спросил Миша. – У тебя же вроде все есть.
– Ну да, – сказала Таня, – и родители, и молодой человек был, а теперь вот и ребенок есть. Полный комплект. Только совершенно некуда и не к кому идти.
– Круто, – произнес Миша, – а домой к родителям чего нельзя?
– Настаивают на аборте, – махнула рукой Таня, – к тому же они опять возьмут меня в ежовые рукавицы. Там невозможно дышать вообще. Никакого взаимопонимания, только давление.
– Ты чего говорила, что я смотрю на Люсю из коридора, – сказал Миша, – все на тебя обижены. Что за невменяемое правдолюбие? Всех сдать, помоями облить. Я бы мог выпереть тебя сейчас на фиг из своего жилища.
– Напугал, – хмыкнула Таня.
– А куда ты пойдешь? С твоим-то противным характером. Ты думаешь, что тебе все можно, что тебе ничего не будет. Твои родственники своим постоянным давлением воспитали тебя странным существом – безответственным и диким зверенышем в клетке. Думаешь, тебе всегда и все будет сходить с рук? Что бы ты ни делала, все равно в двенадцать будет ботва на обед?
Таня, сидящая на ящике и держащая руку над свечой, пожала плечами.
– А где твой молодой человек?
– Не знаю, – ответила она. – Из квартиры выехал, на работе его нет, телефон выключен.
– А ты хочешь, чтобы он тебе позвонил?
– Да.
Миша сосредоточился. Он нащупал в пространстве нужный объект, мысленно проник ему в мозг, сложил мысль в маленький конвертик и вложил ее ему в ухо. Несколько секунд он смотрел, как конвертик засасывает в ушную раковину объекта. Потом Миша открыл глаза. Темное маленькое помещение, свеча. Буйства красок и цветов, которые он только что наблюдал, не было. У Тани зазвонил телефон.
– Привет, – сказала она, – я тебе весь вечер звоню. Где ты? У меня новости.
Она встала с ящика.
– Пока, – махнула Таня рукой Мише и вышла.
А Миша залез под свое одеяло, пытаясь понять, как это у него получилось.
«Я экстрасенс, что ли, – подумал он, холодея, – я хочу быть нормальным, хочу жить дома, с семьей, обычной жизнью. А не как Диоген, в бочке, обмениваясь мыслями с космосом. Так и до зеленых человечков недалеко».
Потом ему пришла в голову мысль, что звонок был простым совпадением, и эта идея принесла Мише большое облегчение.
– Марина, – сказал Дима, наклоняясь к супруге, – это уже третий тирамису.
Супруга оторвала взгляд от пирожного и посмотрела на мужа.
– Ты хочешь сказать, что если я наберу пару килограммов, ты будешь любить меня меньше?
– Да мне все равно, – произнес Дима, – главное, чтобы тебе не поплохело. Ты бы овощной салатик для контраста заказала, что ли. А то ужин из одних тирамису – это как-то нездорово, по-моему.
Марина безмятежно отправила в рот еще кусочек пирожного.
– И нам, я так чувствую, надо пойти и купить тебе новую шубу, – продолжал Дима, – ибо прежняя уже не застегивается.
– Соболя, – сказала Марина.
– Да хоть мексиканского тушкана, – улыбнулся Дима, демонстрируя неплохое знание российской литературной классики, – его можно будет потом покрасить зеленой акварелью.
Его телефон зазвонил.
– Да, – произнес Дима, встал, жестом показав жене, что у него серьезный разговор, и вышел на балкон ресторана. – Инна Сергеевна, слушаю.
– Извините, что побеспокоила, Дмитрий Николаевич, – сказала Инна, – но мне в голову пришла мысль. Что, если ожог на ладони Полины Ульяновны – это не ожог, а след от укуса? Змеи, например? Или она взялась рукой за что-то, что было намазано контактным ядом? Сначала Полина Ульяновна ничего не заметила, яд впитался через кожу, он распространился по организму… да, я знаю, что криминалисты искали следы ядов, но, возможно, именно такой яд они не искали?
