Андрей Остальский - Жена нелегала

Данилину нужно было срочно придать разговору какое-то другое направление.

— Ну послушай! Разве не пригодилось бы нам сейчас хорошенькое расследование? С продолжениями, в нескольких номерах, а? Со всякими такими подробностями загадочными?

— Чепуха! Никого эти байки времен «холодной войны» больше не волнуют…

«Нет, у Ольги поддержки я не найду. Для нее теперь вся эта история накрепко связана с Татьяной. Но и с другой стороны — будто зеркальное отражение. Таня тоже теперь ни за что не отступится, потому что Ольга стоит на противоположном. Заочная дуэль какая-то. Только этого мне не хватало!»

Но по инерции продолжал попытки Ольгу уговорить.

— Представь себе на секунду, что то, что описано в письме, произошло в действительности. И вообрази, что этого Карла на самом деле похитили и вывезли в Союз. И что он все еще жив, и мы сможем его найти… И привезем Джули сюда с дочерью и устроим им встречу. И напечатаем фотографии. И серию очерков с продолжением в нескольких номерах. Да разве не круто?

— Да не так чтобы очень. У нас тут девальвации, гиперинфляции, попытки переворота, обстрел парламента. Зарплаты годами не платят. Кому нужны в такое время старые шпионские сказки?

— Ну почему же непременно — сказки?

— А потому! Я тебе тоже шпионскую историю расскажу про моего дядю Сережу-покойника.

— Это сводный брат твоего отца, кажется? — обрадовался Данилин передышке. Пускай, пускай новеллу какую-нибудь расскажет, может, отвлечется и успокоится.

— Да, он был на много лет его старше. После войны, при Сталине еще, жил в Баку. Так вот однажды приходит он домой со своего нефтехимического завода и говорит Миле, жене своей, шепотом: вызывали меня сегодня кое-куда. Куда — кое-куда? Не понимает жена. Туда, куда надо, в органы! Мила чуть в обморок не падает. А дядя Сережа ей говорит: предлагают мне сотрудничать — чтобы я время от времени специальные задания в Иране выполнял. Я же химик по образованию — ты понимаешь… Ну и что ты? — спрашивает жена. Не знаю, не знаю, сказал, что подумаю. А они? А они говорят: думай быстрей, а то пожалеешь. Испугалась Мила окончательно и стала мужа уговаривать: соглашайся, в Иране, может, и опасно, но с КГБ поссориться — это намного, намного опаснее!

— Эта организация в те годы МГБ называлась — Министерство госбезопасности, — встрял Данилин.

— Не сбивай! Какая разница — КГБ, МГБ… Одно и то же.

— Извини, действительно несущественно. Их сто раз переименовывали. Так что твой дядя Сережа? Согласился?

— Ну, вроде как, да. Уговорила его тетя Мила. А он все ходил озабоченный такой, хмурый и повторял: «Может, не стоит, а? Может, отказаться? Я же могу не справиться!» В общем, колебался, колебался, потом сказал с отрешенным видом: «Ну, раз ты так считаешь…» Дескать, на что только не пойдешь ради семьи и жены. «Только ты никому никогда ни слова! А то сама понимаешь… И лишних вопросов мне не задавать». И с тех пор повелось: пару раз в месяц, а то и чаще, собирала ему Мила чемоданчик, курочку в дорогу, и он исчезал — когда на несколько дней, а когда и на неделю.

— Кажется, я догадываюсь, чем дело кончится, — пробормотал Данилин.

— Да, все было чудесно, пока лучшая Милина подруга не увидала дядю Сережу на бакинском рынке под руку с некоей молоденькой фифой…

— То есть ты хочешь сказать, что и Джули — лишь обманутая и брошенная женщина?

— Именно! При условии, что эта самая Джули вообще существует… Послушай моего совета, Алеша, брось ты эту чушь! Совсем сейчас не до того, газету надо вытаскивать, а ты устраиваешь тут игру «Зарница» какую-то…

— При чем тут «Зарница»?

— Ну, не знаю, тогда игру «Поймай шпиона».

— Скорее уж «Спаси шпиона», коли на то пошло…

— Ну, игру, короче говоря. А нам сейчас совсем, совсем не до игр, судьба газеты, всего коллектива на кону… А может быть, и вообще независимой журналистики в России…

— Не преувеличивай, — усмехнулся Данилин. — Но если ты думаешь, что я только и делаю, что английским письмом занимаюсь, то ты ошибаешься. Между нами, сегодня я встречаюсь со Щелиным, и мы будем с ним обсуждать возможную новую модель газеты. Я буду его уговаривать вложиться в нее по-крупному.

— Ну и в чем суть новой модели?

— Ты обещаешь, что это пока останется между нами?

— Ну, не томи, скажи уж…

— Нет, ты обещай сначала!

— Ну хорошо, хорошо, обещаю… так в чем идея?

— Ты видела когда-нибудь лондонский «Ивнинг стандард»?

— Кажется, да… Это таблоид такой…

— Ну да, формат А4. В транспорте удобно в руки взять. Но главное — другое. Принцип «чересполосицы». На первой странице — коротко о главной, самой сенсационной истории дня для жителей Москвы. С большущей фотографией — в цвете. Продолжение внутри, как правило, на третьей странице. А потом — одна страница — городских новостей и даже сплетен, а следующая — серьезное расследование или репортаж на острую тему или очерк. И где-то ближе к середине, это может быть даже и публицистика, и рецензия на новую книгу, и на телепередачу. Но главное — чтобы чередовались темы для более взыскательного читателя и нечто бульварное, более развлекательное чтиво, в общем. То есть чтобы как в Лондоне — каждому было что почитать — и профессору, и слесарю, и мелкому служащему. Неинтересна тебе страница — переверни ее, и найдешь свое! Страницы переворачиваются легко, газета много места не занимает…

— Но, значит, ты берешь курс на превращение «Вестей» в городскую вечерку… Ты обязан это с коллективом обсудить… Многие будут против…

— Пока нечего обсуждать! Вот почему так важно, чтобы ты меня не подвела — не надо на этом этапе никаких слухов! Вот доработаю концепцию, бизнес-план напишу, поддержкой Щелина заручусь, деньги найду. Вот тогда и представлю все это коллективу.

— Тогда уже поздно будет что-либо обсуждать…

— Ничего подобного! Все равно все будет решаться на общем собрании акционеров. А акционеры у нас кто? Правильно, сами трудящиеся! Прямая демократия. Но это будет серьезный, детально проработанный проект, а не набор сырых идей.

— Не знаю, не знаю… Ты сильно рискуешь, по-моему… Городская вечерняя газета — это несерьезно…

— Еще как серьезно! Смотри, и так вовсю происходит фрагментация — общенациональная, общероссийская газета — это уже анахронизм. Пришло время для региональной прессы. А уж в Москве — тем более! Причем пример «Ивнинг стандард» показывает — не обязательно вовсе это должен быть полный «бульвар», возможен интересный компромисс качественной журналистики и чего-то несколько более «желтого», в меру, конечно… И пойми — это не будет газета только лишь городских новостей. Не про город, а для города… То есть если, скажем, сегодня вечером самая интересная и важная для москвичей новость придет из Вашингтона, то она и будет на первой полосе. А если из Коньково-Деревлево — то она…

— Не знаю, подумать надо… Не спеши, Алексей, а то дело плохо может кончиться. И для тебя лично — прежде всего. Голову свернешь!

Но Данилин уже увлекся.

— Крайне важно, чтобы была создана своя, отдельная система распространения. Чтобы опять же, как в Лондоне, — на каждой станции метро, на каждом вокзале стоял свой пенсионер со своей маленькой тумбочкой — мини-киоском. И торговал с четырех до восьми или девяти исключительно нашей газетой, а не всем подряд. А перед каждой тумбочкой — плакат с самой сенсационной новостью для города на этот момент. И чтобы выкрикивал: «Вести»! «Вести»! «Вести»!

— Для этого тебе надо прежде всего будет с метрополитеном договориться, а они жадные, им деньги нужны…

— Ничего, договоримся, у Щелина там связи есть… И в мэрии, кстати, тоже…

— Как бы они в долю не попросились, акций не захотели…

— Да нет, есть другие способы…

— Не знаю, по-моему, авантюра…

На этом разговор зашел в тупик. Но Данилин был рад и тому, что они не вернулись к обсуждению личных качеств Татьяны.

К тому же ему действительно пришло время ехать на историческую встречу с Щелиным, от которой в такой степени зависела судьба газеты.

Но когда он уже надел дубленку и собирался выйти из кабинета, к нему все-таки прорвался Миша Филатов. Данилин опередил его, не дал слова вымолвить.

— Слушай, Миша, — сказал он. — Ну и нахал твой Николай Иванович оказался! За что он с меня пятьсот долларов слупил? За подробности, которые можно из популярных журналов почерпнуть?

— Думаю, он цену себе набивал, дал понять, что за конкретные сведения по делу пятисот мало. Обидно ему показалось…

— А по-моему, так элементарное кидалово! И мы с тобой, Михаил, выступили в роли настоящих лохов!

— Тут хуже дело, Палыч… Дружбан только что заезжал. Какой-то слегка напуганный. Говорит: Николай Иванович пропал…

— Как пропал? Ну, я и говорю, хвать полтыщи и в бега…