Пер Вале - Гибель 31-ого отдела
Она была большая, просторная и богато обставленная. На фоне вьющихся растений и драпировок - преимущественно пастельных тонов - стояла низкая мебель какого-то светлого дерева. Все в целом сильно смахивало на будуар дочери американского миллионера, прямиком доставленный сюда с промышленной ярмарки и до безобразия увеличенный.
На диване в углу сидела еще одна женщина - брюнетка, заметно моложе первой. На одном из столиков Иенсен увидел бутылку хереса, рюмку и кошку какой-то заморской породы.
Обладательница розово-голубого пеньюара впорхнула в комнату.
- Ах, как интересно! К нам пришел сыщик.
Иенсен последовал за ней.
- Да, душечка, можешь себе представить - это самый взаправдашний сыщик из какой-то специальной полицейской конторы или участка, как это у них называется... ни дать ни взять наш собственный рассказ в картинках.
Она повернулась к Иенсену и защебетала.
- Садитесь, мой дорогой, садитесь. И вообще будьте в моем маленьком гнездышке как у себя дома. Рюмочку хереса не желаете?
Иенсен покачал головой и сел.
- Ах, я совсем забыла представить вам свою гостью, это одна из моих любимых сотрудниц, одна из тех, кто встал к штурвалу, когда я сошла на берег.
Брюнетка взглянула на Иенсена беглым равнодушным взглядом, после чего послала хозяйке вежливую подобострастную улыбку. Та опустилась на диван, склонила голову набок и заморгала, как маленькая девочка. Потом вдруг спросила деловито и сухо.
- Итак, чем могу служить?
Иенсен достал блокнот и ручку.
- Когда вы ушли с работы?
- Под Новый год. Только, умоляю, не говорите "работа". Журналистика - это призвание, не меньше чем профессия врача и священника. Ни на одну минуту ты не должен упускать из виду, что все читатели - твои собратья, почти твои духовные пациенты. Ты вживаешься в ритм своего журнала, ты думаешь только о своих читателях, ты отдаешь им себя без остатка, целиком.
Гостья внимательно разглядывала свои туфли, закусив губу. Углы рта у нее подергивались, словно она удерживала крик или смех.
- А почему вы ушли?
- Я ушла из издательства, поскольку считала, что моя карьера уже достигла своего апогея. Я осуществила все, к чему стремилась, - двадцать лет я вела свой журнал от победы к победе. Не будет преувеличением сказать, что я создала этот журнал своими руками. Когда я пришла туда, он не имел никакого веса, ну решительно никакого. В самый короткий срок он - под моим руководством - стал одним из крупнейших женских журналов у нас в стране, а еще через незначительное время вообще крупнейшим. И является таким до настоящей минуты.
Она бросила на брюнетку торопливый взгляд и ехидно продолжала:
- Вы спросите, как я этого достигла? Отвечу: труд, труд и полнейшее самоотречение. Надо жить во имя стоящей перед тобой задачи, надо мыслить иллюстрациями и полосами, надо чутко прислушиваться к голосу читателей для того... - она задумалась, - для того, чтобы удовлетворить их законное стремление позолотить будни красивыми грезами, идеалами, поэзией.
Она пригубила рюмку хереса и ледяным тоном продолжала:
- Чтобы совершить все это, надо обладать тем, что мы называем чутьем. И в отношениях к своим сотрудникам надо проявлять то же самое чутье. Увы! Лишь немногие наделены этим даром. Порой приходится не щадить себя, чтобы как можно больше дать другим.
Она закрыла глаза, и голос ее зажурчал:
- И все это ради одной цели: журнал и его читатели.
- Ради двух, - поправил Иенсен.
Брюнетка глянула на него - быстро, испуганно. Хозяйка не реагировала.
- А вы знаете, как я сделалась главным редактором?
- Нет.
Очередная смена интонаций, теперь ее голос стал мечтательным.
- Это похоже на сказку, я вижу это перед собой как новеллу в иллюстрациях - из действительности. Слушайте, как все вышло...
Лицо и голос снова меняются:
- Я родилась в простой семье и не стыжусь этого. - Теперь голос агрессивный, уголки рта опущены, а нос, напротив, задран.
- Слушаю вас.
Быстрый, испытующий взгляд на посетителя, и - деловитым голосом:
- Шеф концерна - гений. Ничуть не меньше. Великий человек, куда выше, чем Демократ.
- Демократ?
Она, хихикая, покачала головой:
- Ах, я вечно путаю имена. Разумеется, я имела в виду кого-то другого. Всех не упомнишь.
Иенсен кивнул.
- Шеф принял меня сразу, хотя я занимала до того очень скромный пост, и передал мне журнал. Это была неслыханная смелость. Вообразите: молоденькая, неопытная девочка - и вдруг редактор большого журнала. Но во мне оказались именно те свежие соки, которые и нужно было туда влить. За три месяца я сумела изменить лицо редакции, я разогнала бездельников. За полгода он стал любимым чтением всех женщин. И остается таковым до сих пор.
Еще раз переменив голос, она обратилась к брюнетке:
- Не забывайте, что и восемь полос гороскопов, и киноновеллы в иллюстрациях, и рассказы из жизни матерей великих людей - все это ввела я. И что именно благодаря этим нововведениям вы процветаете. Да, еще изображения домашних животных в четыре краски.
Она слабо взмахнула рукой, ослепляя посетителя блеском своих колец, и продолжала скромно:
- Я говорю это не для того, чтобы напроситься на комплимент или похвалу. Достаточной наградой мне были письма, согревающие сердце письма от благодарных читательниц, сотни тысяч писем. - Она смолкла ненадолго, все так же простирая руку вперед и склонив голову к плечу, словно засмотрелась в туманную даль.
- Не спрашивайте меня, как мне удалось этого достичь, - заговорила она, стыдливо потупясь. - Такое просто чувствуешь, но чувствуешь с уверенностью, как знаешь, к примеру, что любая женщина мечтает хоть раз в жизни поймать чей-нибудь взгляд, полный страстного желания...
У брюнетки вырвался какой-то придушенный, булькающий звук.
Хозяйка вся подобралась и взглянула на нее с откровенной ненавистью.
- Конечно, так было только в наше время, - сказала она отрывисто и презрительно, - когда у нас, женщин, был еще огонек под бельем.
Лицо у нее вдруг обмякло, и целая сеть морщин наметилась вокруг глаз и рта. Со злости она даже начала грызть ноготь, длинный острый ноготь, покрытый перламутром.
- Когда вы ушли, вам вручили диплом?
- Да, конечно. Удивительной красоты. - Опять вернулась на лицо усмешка шаловливого подростка и заиграли глаза. - Хотите посмотреть?
- Да.
Она грациозно встала и покачивая бедрами, вышла из комнаты. Брюнетка в совершенном ужасе поглядела на Иенсена. Хозяйка вернулась, прижимая документ к груди.
- Вы только подумайте: все сколько-нибудь значительные личности поставили здесь свои подписи. Даже одна принцесса.
Она развернула диплом. Пустая левая сторона была вся испещрена подписями.
- Мне думается, это был самый дорогой подарок из сотен полученных мной подарков. Со всех концов страны, хотите посмотреть?
- Спасибо, это не требуется, - сказал Иенсен.
Она растерянно улыбнулась.
- Скажите тогда, почему вы, полицейский комиссар, приходите ко мне и выспрашиваете меня?
- Я не уполномочен обсуждать этот вопрос, - ответил Иенсен.
Целая серия разнообразнейших выражений сменилась за секунду на ее лице. Потом она всплеснула руками, беспомощно, совсем по-бабьи, и покорно сказала:
- Ну что ж, тогда я подчиняюсь...
Они вышли вместе с брюнеткой. Едва лифт тронулся, спутница Иенсена всхлипнула и сказала:
- Не верьте ни единому слову. Она все врет, она страшная женщина, она просто чудовище. Про нее рассказывают такие ужасы.
- Да?
- Она ходячее воплощение гнусности и любопытства. Она до сих пор держит в руках все нити, хотя из издательства ее удалось выжить. А теперь она заставляет меня шпионить. Каждую среду и субботу я должна являться к ней и приносить подробный отчет. Ей надо быть в курсе.
- Зачем же вы соглашаетесь?
- Неужели непонятно? Да стоит ей захотеть - она прищелкнет меня за десять минут, как вошь. Она издевается надо мной. О, господи...
Иенсен ничего не ответил. Когда они спустились вниз, Иенсен снял фуражку и распахнул перед ней двери лифта. Молодая женщина боязливо глянула на него и выбежала на улицу.
Движение за это время стало заметно меньше. Была суббота. Часы показывали без пяти четыре. В правом подреберье опять заныло...
XX
Иенсен выключил зажигание, но не вышел из машины, и открытый блокнот по-прежнему лежал на баранке. Только что Иенсен сделал следующую запись: "№4. Художественный директор. 20 лет. Не замужем. Ушла по собственному желанию". Номер четыре тоже была женщина.
Дом, где она жила, был расположен на другой стороне улицы. Не очень новый, но вполне ухоженный дом. Квартира ее оказалась внизу, не пришлось подниматься. Иенсен позвонил. Безрезультатно. Позвонил еще несколько раз, потом дал один резкий продолжительный звонок и даже подергал ручку. Заперто. Из-за двери не доносилось ни звука. Он постоял немного в молчании. Тем временем за дверью зазвонил телефон. Тогда Иенсен вернулся в машину, открыл блокнот, пропустил в нем пять чистых страниц и на шестой написал: "№ 5. Журналист. Холост. 52 года. Срок службы истек в соответствии с контрактом".
