Наталья Андреева - Сто солнц в капле света
– Кстати, маменька, а правда, что граф Ланин никогда не делает визитов? – спросила вдруг Долли. – Даже губернатору?
– Ах да, – вдруг вспомнила Шурочка. – Граф…
– Сашка единственная не знает, что его сиятельство граф позавчера приехал в свое имение, – насмешливо сказала Софи. – И вся округа говорит теперь только об этом, а вовсе не о Серже Соболинском.
– Какое же необыкновенное лето, сестрицы! – по-детски захлопала в ладоши Долли. – Сначала в наши края приехал мсье Лежечев, потом мсье Соболинский, а теперь и сам граф! Неужели же мы его так и не увидим?
– Граф – человек государственный, – назидательно сказал Василий Игнатьевич. – Правда, с его капиталами вовсе не обязательно так часто бывать при дворе. Знатные вельможи только числятся в придворной службе, но не слишком-то себя ею утруждают. Имея влиятельных родственников, можно просто оплачивать свое продвижение по службе, вовремя получая следующий чин, а жить за границей. Говорят, у него роскошный дом в Париже, – с завистью сказал Иванцов. – Эх, бывал я там, на Елисейских Полях! В двенадцатом году…
– А правда, что он вдовец? – перебила его Мари. Если Василий Игнатьевич оседлает любимого конька, обед будет испорчен окончательно. Его истории о войне двенадцатого года все давно уже знают наизусть.
– Его сиятельство еще может осчастливить любую барышню, – вздохнула Евдокия Павловна. – Любое семейство, хоть бы и самое богатое и знатное, будет счастливо породниться с графом. Ах, это же мечта всех московских, да и петербургских барынь! На днях кузина Полин мне писала…
– Да он же уже старик! – простодушно воскликнула Долли.
– Долли! Что за дурная манера перебивать старших? – Евдокия Павловна столовым прибором постучала по графину.
– Простите, маменька. Но я полагаю, что он ужасно, ужасно старый!
– Ему, должно быть, лет сорок пять, – прикинул Василий Игнатьевич. – Я помню его на войне… Под Смоленском, когда мы преследовали французов…
– А в каком полку он служил? – некстати спросила Евдокия Павловна.
И понеслось! Наполеон Бонапарт, Бородинская битва, пожар в Москве, во время которого сгорел дом Иванцовых и был нанесен значительный ущерб их состоянию… «Сорок пять! – в ужасе думала Шурочка. – А я, девчонка, наговорила ему глупостей насчет России, любви и… То-то же он надо мной потешался!»
Положительно, этот день не удался. В довершение всего подали испорченный десерт, а папенька принялся подсчитывать убытки. Пришлось ведь потратиться на наряды дочерям!
– Но это же ради дела! – возразила Евдокия Павловна. – Все это вернется сторицей! Надеюсь, зять простит нам долги. А ведь мы сильно задолжали еще его отцу, Никите Палычу. Если бы Владимир Лежечев захотел, он отнял бы у нас Иванцовку, и мы пошли бы по миру, – и она приложила к глазам кружевной платочек.
– Надеюсь, господин Лежечев не будет долго тянуть с предложением. Вчера перед отъездом он мне намекнул на серьезный разговор, который должен состояться между нами на днях, и я полагаю, что речь пойдет о приданом. Хотя, – Василий Игнатьевич тяжело вздохнул, – здесь и так все его, ты права.
– Ах! – дружно сказали сестры и начали переглядываться. Не удержалась глупышка Долли.
– А чьей же руки он будет просить, папенька? – спросила она.
– Это вам лучше знать. Ну, признавайтесь, дочки, кто из вас скоро станет госпожой Лежечевой? – подмигнул Василий Игнатьевич дочерям.
– Я полагаю, мы скоро это узнаем, – кисло ответила Евдокия Павловна, у которой были на сей счет свои догадки.
Владимир Лежечев приехал в этот же день к вечеру. И тут же прошел в кабинет к хозяину. Все поняли, что он приехал делать предложение, и обрадовались. Туда же вскоре прошла и маменька. Сестры попрятались по своим светелкам, ожидая, кого же из них пригласят в кабинет? Все разволновались. Как быстро все случилось! И двух месяцев не прошло, как началось лето, а вот уже в доме долгожданный жених! Ведь этот брак – решение всех проблем!
Шурочка шмыгнула в свою комнату и затаилась. Время шло. Вскоре из кабинета вышла заплаканная Евдокия Павловна, но никого из сестер не позвали. Разговор, похоже, затягивался. Дворня начала шушукаться: барыня молилась. Молилась истово, стоя на коленях перед иконой и отбивая земные поклоны, будто бы на ней был тяжкий грех. Потом принялась плакать.
В доме стало тихо. Все понимали, что свадьба откладывается. Василий Игнатьевич так долго этого ждал, и жених был столь завидный, что по рукам ударили бы тут же. Значит, что-то случилось. Неужели же дело в приданом? Но ведь он знал состояние дел Иванцовых, когда приехал в этот дом! От него и не скрывали. Если бы он искал богатой невесты, соседи подсказали бы ему, в чью усадьбу направить стопы. Видимо, дело было не в этом.
Наконец дверь кабинета распахнулась и оттуда вышли оба. Лежечев был бледен, Василий Игнатьевич, напротив, красен как рак. Казалось, его сейчас хватит апоплексический удар. Оба еле сдерживались. Евдокия Павловна взглядом спросила у мужа:
– Ну что?
И по его лицу поняла, что никакой свадьбы не будет. Жених вышел во двор, и ему тотчас же подали экипаж.
Шурочка из своего окна видела, как Лежечев искал глазами ее окна. Она отпрянула и начала креститься. Почему-то ей стало страшно, а когда страшно, в душе остается только слепая вера. Сейчас ей могло помочь лишь провидение. Или ее заступник, ангел-хранитель. Ему она и молилась так горячо.
Владимир Лежечев сел в повозку. Движения его были скованными, на лице застыла кривая усмешка. Он схватился за хлыст и полоснул по спине лошадь, закричав:
– Пошла!!!
Шурочка вздрогнула, будто бы этот хлыст прошелся по ее спине, и тут же услышала гневный крик отца:
– Где это отродье?!!
Повозка Лежечева, грохоча, вылетела за ворота. Дрожащими руками она стала рыться в сундуке, отыскивая спрятанный под юбками старый дуэльный пистолет. «Пусть только посмеет! Пусть только… Я его застрелю!» Она была полна решимости. Руки дрожали, когда она сыпала порох и закладывала пулю, но Шурочка с этим справилась и все-таки зарядила пистолет. Когда папенька с хлыстом в руке влетел в ее комнату, она выставила пистолет вперед и отчеканила:
– Только посмейте меня тронуть!
Василий Игнатьевич замер. Потом опомнился и заорал:
– Девка! Дрянь! Ты кого родила, а?! – За его спиной появилась испуганная Евдокия Павловна и запинаясь, сказала:
– Вася, обойдется. Может быть, и не стоило так спешно отказывать Лежечеву…
– Что-о?!!! Запорю! Обеих запорю!!! Девка! И мать твоя – сука, и сама ты – сучка!!! Запорю!!!
Он взмахнул хлыстом, Шурочка зажмурилась и, подняв пистолет над головой, нажала на курок. Раздался выстрел. Закричала Евдокия Павловна, потом, бледная как мел, сползла по стене на пол. Эта сцена наполнила ей ту, что была здесь же семнадцать лет назад, в день рождения младшей дочери. Но тогда стрелял муж.
– Посмейте только ко мне подойти! – закричала Шурочка.
– Барыне плохо! – раздался истошный вопль.
Василий Игнатьевич понял, что придется отступить. В его доме началось нечто невообразимое.
– Лекаря! Спешно пошлите за лекарем! – рыдая, кричала Мари.
– Маменька, что с вами? – заливалась слезами Долли.
Едва отец, попятившись, переступил порог ее комнаты, Шурочка захлопнула дверь и привалилась к ней спиной. В руке она по-прежнему держала пистолет. Посмотрела на него и подумала: «Что толку-то? Ведь он теперь не заряжен…»
Силы ее оставили. Но и Василий Игнатьевич остыл. Выстрел его отрезвил.
– Бунтовщица! Какая же мерзавка! Бунтовщица! – без конца повторял он. – Ну, я ей задам!
Что он задаст, было теперь непонятно. Дело-то осложнилось! Разговор между ним и Лежечевым был не только долгим, но и напряженным. Тот просил руки младшей дочери, Александрин. Сначала Василий Игнатьевич отказал ему без объяснения причин. Но Лежечев тут же сказал, что приданое его не волнует. И напомнил про долги. Он готов закрыть глаза на то, что Иванцовка по сути и так принадлежит ему, Владимиру Лежечеву. На днях, разбирая бумаги отца, он, мол, нашел закладную на имение. Василий Игнатьевич заволновался. Дела его были плохи. Но потом решительно сказал «нет». Лежечев принялся настаивать. В конце концов они наговорили друг другу бог знает чего. Согласия родителей Александрин Лежечев так и не получил. Вернее, ее отца.
Теперь Василий Игнатьевич был в сильном затруднении: как поступить? С одной стороны, он поклялся, что Сашка никогда не выйдет замуж. С другой, Владимир Лежечев и слышать не хотел о других его дочерях. И был настроен решительно. Открыть ему всю правду о происхождении обожаемой им Александрин? Иного выхода не было. А ну как слухи пойдут? Евдокия Павловна умоляла этого не делать. В один миг все в доме встало с ног на голову: супруг опять взял верх, а она оказалась в положении зависимом.
Василий Игнатьевич, поостыв, готов был уже послать за Лежечевым и дать ему какие-то объяснения. А то и примириться. Но тут случилось неожиданное: во двор к Иванцовым въехал щегольской экипаж.
