Фридрих Незнанский - Провинциальный детектив
Такси, на котором он сюда приехал, ждало у въезда на территорию. Он хотел позвонить заказчице прямо из машины, но передумал. Уже войдя в свой гостиничный номер, набрал ее номер.
– Анна Федоровна, у вас есть камера?
– Нет, а что?
– Я тут на даче у вас побывал. Там много отснятых кассет.
– У Олега, может, и была. А я тут при чем?
Опять она в своем репертуаре.
– Мне надо их посмотреть. А для этого нужна камера. Я подумал, вдруг камера была вашим общим имуществом?
На другом конце провода послышался смешок.
– Иронизируете? Ладно. Камера у меня была, но сломалась. Чинить я ее не стала. И вообще, это не такая сложная задача – посмотреть, что на кассетах. Если вы интересуетесь моими предположениями, то я вам скажу – понятия не имею.
– А почему их раньше не изъяли? Сразу после убийства?
– Как почему? Я сразу сказала – кассеты с домашним видео. Не изъяли, и все. Я не хотела, чтобы люди из милиции смотрели эти кассеты. Вы меня понимаете?
Глава 18
Кравцов был фигурой не просто влиятельной, а архивлиятельной. Он вполне мог стать номером «один», но, справедливо рассудив, что в его положении дивидендов столько же, а проблем значительно меньше, вперед рваться не стал. Бессменный первый зам. Богатый человек, между прочим. И, как следует из полученной от Аида информации, потенциальный сектант-убийца.
Ордер был выписан. Подгурский практически смирился с неминуемым скандалом.
– И что вы скажете, когда явитесь к нему? – Он задавал этот вопрос уже много раз. Вразумительного ответа так и не получил. Панюшкин молчал. Алевтина что-то мямлила про высокие технологии.
– Скандал будет, будет скандал! – это звучало, как заклинание. И было очень похоже на правду.
Решили пойти втроем: Панюшкин, Алька и системный администратор из управления.
– Зачем такая представительная делегация? Вы мне можете объяснить? – бушевал Подгурский. Ему почему-то казалось, что чем меньше народу ввалится в дом к влиятельному чиновнику, тем менее наглым будет казаться это вторжение. В глубине души Алевтина была с ним согласна, но при мысли, что фактически кульминационный момент расследования (а она рассматривала визит к Кравцову именно так) пройдет без ее участия, девушку охватывало плохо контролируемое бешенство. В конце концов, это ее дело – и вот такой оборот! Ну, уж нет! Скандал все равно будет. Два или три человека к нему придут – не имеет никакого значения.
Подгурский готов был вырвать остатки волос.
– Может, лучше сначала ему позвонить? Подготовить как-то?.. – Панюшкин, по природе склонный к полумерам, высказал предположение и сразу понял, насколько он не прав.
– Послушай меня, лейтенант! Ты зачем меня в эту историю втягиваешь? Ты сам-то веришь в эти ваши IQ-адреса чертовы и вообще!..
– IP, – пискнула Алевтина.
– А ты, вообще, молчи!
От такой наглости у нее перехватило дыхание. Настолько, что она даже ничего не ответила, и Подгурский продолжил «промывку мозгов»:
– Меня не интересует, как там называется вся эта чертовщина, из-за которой мы можем влететь в поганую историю. Меня интересует, насколько ты сам, Сережа, во все это веришь?! Ты действительно думаешь, что Кравцов имеет какое-то отношение к этим убийствам? Если да, то никаких звонков, просто берешь ордер и идешь к нему. Проверяешь компьютер, и дальше – по обстоятельствам. А если нет, если ты сомневаешься, то никакой звонок, в принципе, не поможет. В это вообще ввязываться не следует. Ты меня понял?! Тут нужно принять решение: да или нет! Уверен или не уверен! В твоем возрасте это надо уметь делать.
Разнос при посторонних (а Алевтина, как ни крути, была посторонней) мог кого угодно вывести из себя. Панюшкин буркнул что-то, отдаленно похожее на «да», и вышел из кабинета. Алевтина собралась было за ним, но Подгурский остановил ее:
– Извини! Тут, понимаешь, ничего личного, просто…
– Да я понимаю, понимаю!
– Очень хорошо. И еще, я надеюсь, ты также понимаешь, что тебе к Кравцову ходить не надо. Опять же, ничего личного, просто это будет выглядеть… Как цирк это будет выглядеть. Понимаешь?
– Ах, ци-ирк?!
Это было уже слишком.
– Хорошо. Цирк. Я вас поняла. До свиданья. – Она взяла себя в руки и, уходя, закрыла дверь нарочито тихо, что никто и в страшном сне не заподозрил, в каком она бешенстве. Выйдя на улицу, задумалась, что делать: ловить машину и ехать в гостиницу, собрать вещи и сразу на вокзал, подальше от динозавров, которые путают IP и IQ и не верят в ее, Алечкин, интеллектуальный потенциал, или все-таки дождаться Турецкого? Все решил телефонный звонок.
У Панюшкина было счастливое свойство характера – он редко злился, а если и злился, то скорее конструктивно. Собственно, после такой сцены можно было и разозлиться. Он и злился, но на себя.
Да и не было здесь ничего особенного. По крайней мере, сисадмин Вовка был в этом уверен:
– Слушай, чего ты паришься? Это вполне штатная ситуация. Меня, например, совершенно не волнует, кем работает этот тип. Да хоть президентом. Система указывает на его компьютер. Может, это, конечно, подстава, но если мы к нему не пойдем, мы этого не выясним. Ну, извинимся, в конце концов!
Полцарства за такое легкое отношение к жизни! Вовке все нипочем, кроме железок! К тому моменту, когда служебная машина выруливала на фешенебельную улицу, застроенную далеко отстоящими друг от друга особняками, Панюшкин уже успел взять себя в руки. Вовка прав. В крайнем случае, всегда можно извиниться. Сказать, что, мол, недоразумение вышло. И вообще, что ж, они должны наплевать на одну из рабочих версий только потому, что туда оказался впутан чиновник? Это тогда не расследование, а черт знает что! Панюшкин набрал воздуха в легкие, подошел к воротам и позвонил.
Ответил, как того и следовало ожидать, охранник. После некоторого замешательства и неизбежного размахивания «ксивами» они прошли на территорию. На крыльце показалась знакомая по репортажам местного телеканала полная приземистая фигура. Он был в вельветовых брюках и свитере. Нормальный такой лысый дядька в очках с почти невидимой оправой. На маньяка-убийцу не похож. Панюшкин подумал, что это, пожалуй, самая идиотская ситуация в его жизни с тех самых пор, как он в детстве попытался проехать зайцем в троллейбусе и был пойман контролером. Зато Вовка, похоже, ни чуть не смущался, разглядывая хозяина дома с бесцеремонным любопытством.
Сам себе удивляясь, лейтенант довольно толково и связно объяснил цель визита. Реакция собеседника его удивила еще больше. Не выказав ни малейших признаков возмущения, Кравцов расхохотался.
– Какой, вы говорите, адрес? Ничего не понимаю, ребята! Я вам честно признаюсь: знаю, как компьютер включить, и знаю, как выключить. И не смотрите на меня так – на работе все, что надо, делает секретарь, а дома я к компьютеру не подхожу: это собственность сына. Зачем мне оно надо? Ну, еще жена почту проверяет, но вы же не думаете, что она будет что-то писать на этом, как его, форуме, как вы говорите, сатанистов? Кстати, если уж заговорили о семье. Может, в дом пройдете, познакомитесь, чаю попьете? Надо видеть лица своих подозреваемых!
Панюшкин был готов сквозь землю провалиться. Даже Вовке, похоже, стало не по себе. Они проследовали за Кравцовым и оказались в огромном зале. Без преувеличения. Назвать по-другому кухню-столовую-гостиную с потолками высотой в два этажа язык не поворачивался. Вечерний тусклый свет лился из огромных окон. Много стекла и блестящих поверхностей, но все равно почему-то уютно.
– Ну, так как? Чай или кофе?
Панюшкин кожей чувствовал, как градус нелепости повышается. Как прикажете себя с ним вести? Но Вовка упорно гнул свою линию.
– Спасибо, конечно, но я бы лучше на вашу машину взглянул.
– На машину? Она-то тут при чем?
– Извините. Я компьютер имею в виду.
– А-а… Ну, как хотите. Пойдемте тогда на второй этаж.
Гладкие скользкие ступени. Как же они тут ходят, и до сих пор шеи себе не переломали? Кравцов, похоже, угадал эти мысли.
– Да уж. Тяжело здесь. Когда проект утверждали, мы так увлеклись эстетикой, что не подумали, как, собственно, передвигаться будем. И еще один пролет. Компьютер в детской.
В огромной, залитой светом двухъярусной комнате можно было устраивать футбольный матч. «Ничего себе, детская! Повезло ребенку!» – подумал Панюшкин. Впрочем, ребенок уже давно таковым не был. За компьютером – а где ж ему еще быть? – сидел парень на вид лет пятнадцати. Как потом выяснилось, ему столько и было.
– Илюша, к тебе гости!
«Хорошее чувство юмора», – еле слышно шепнул Вовка.
Мальчик поднял голову, и эстет-Панюшкин вздрогнул. «Красиво. Очень красиво», – так думают о произведении искусства, а не о нашкодившем подростке. А он и был произведением искусства. И, что самое интересное, прекрасно об этом знал. Благородное высокомерие было в посадке головы, во взгляде, в жесте, которым он взъерошил волосы у себя на затылке. Толстяк-папаша им гордится. Он гордится своим домом, своей машиной, часами. Дизайнерскими костюмами, в которых появляется на публике, наверное, уже нет, – это как-то мелковато для его положения. А вот мальчик, он, безусловно, подпадает под категорию дорогих, изысканных аксессуаров.
