Алан Брэдли - Копченая селедка без горчицы. О, я от призраков больна (сборник)
Рабочая часть ложки, насколько я помнила, заканчивалась двумя маленькими зубцами, торчащими, словно рожки у улитки. Эти острия, предназначенные, чтобы доставать розовое мясо из трещин в панцире вареного лобстера, теперь прочно вонзились глубоко в мозг Бруки Хейрвуда.
Смерть от фамильного серебра, подумала я, не успев отключить эту часть мозга.
Слабый стон снизу напомнил мне, что Порслин еще здесь.
Ее лицо было почти таким же белым, как у Бруки, и я увидела, что она трясется.
– Бога ради, Флавия, – сказала она дрожащим голосом, – слезай, давай уйдем отсюда. Кажется, меня сейчас стошнит.
– Это Бруки Хейрвуд, – отозвалась я и вознесла безмолвную молитву за упокой браконьерской души.
Защити его, Господи, и пусть небеса изобилуют для него ручьями с форелью.
Мысль о форели напомнила мне о Колине Прауте. Я почти забыла о мальчике. Вздохнет ли Колин с облегчением, когда услышит, что его мучитель мертв? Или опечалится?
Мать Бруки окажется в таком же затруднительном положении. А вместе с ней, дошло до меня, и почти каждый в Бишоп-Лейси.
Я поставила ногу на колено Посейдона и подтянулась вверх, уцепившись за его могучий локоть. Теперь я оказалась чуть выше Бруки, рассматривая что-то, привлекшее мое внимание. В выемке между двумя остриями трезубца было сияющее пятнышко размером с шестипенсовик, как будто кто-то отполировал бронзу тряпкой.
Я запомнила форму этого пятна и начала медленно спускаться вниз, очень стараясь не прикасаться к телу Бруки.
– Пойдем, – сказала я Порслин, встряхивая ее за руку. – Надо убраться отсюда, пока не решили, что это мы сделали.
Я не стала говорить ей, что затылок Бруки превратился в кровавое месиво.
Мы на секунду остановились за одной из розовых изгородей, которые в это время года второй раз цвели. Со стороны кухонного огорода доносился скрип лопатки, которой Доггер соскребал старую землю с цветочных горшков. Миссис Мюллет, насколько я знала, уже ушла.
– Оставайся тут, – прошептала я, – пока я разведаю обстановку.
Порслин, казалось, едва меня слышит. Белая от страха и усталости, она столбом стояла среди роз, словно статуя в Букшоу, на которую шутки ради набросили старое черное платье.
Я пронеслась, незамеченная, как я надеялась, по траве и гравиевой дорожке к кухонной двери. Прильнув к ней, я прижалась ухом к тяжелому дереву.
Как я уже говорила, я унаследовала от Харриет почти невероятный острый слух. Любой стук горшков и сковородок или шум разговора я сразу же услышу. Миссис Мюллет без конца разговаривала сама с собой за работой, и, хотя я знала, что она уже должна была уйти домой, осторожность никогда не помешает. Если Фели и Даффи планируют очередное нападение, наверняка смешки и хихиканье их выдадут.
Но я ничего не услышала.
Я открыла дверь и вошла в пустую кухню.
Моим самым важным делом было провести Порслин в дом и спрятать ее в безопасном месте, где ее присутствие останется незамеченным. После я смогу позвонить в полицию.
Телефон в Букшоу держали вне поля зрения, в маленьком шкафчике в узком коридоре, соединявшем вестибюль с кухней. Как я говорила, отец презирал «инструмент», и всем нам в Букшоу запрещалось им пользоваться.
Когда я кралась на цыпочках по коридорчику, я услышала, как кто-то в кожаной обуви идет по плитке. Вероятнее всего, это отец. Туфли Фели и Даффи более женственны и производят более нежный, более скользящий звук.
Я нырнула в шкафчик с телефоном и тихо прикрыла за собой дверцу. Я сяду на маленькую восточную скамейку в темноте и подожду.
В вестибюле шаги замедлились – и остановились. Я задержала дыхание.
После того что показалось мне двумя с половиной вечностями, шаги двинулись прочь, в сторону западного крыла и отцовского кабинета, как я предположила.
В этот миг – прямо у моего локтя! – зазвонил телефон… потом опять.
Через несколько секунд шаги вернулись, приближаясь к вестибюлю. Я подняла трубку и крепко прижала ее к груди. Если звонки внезапно прекратятся, отец подумает, что звонивший повесил трубку.
– Алло? Алло? – Я слышала металлический голос, говоривший мне в грудную клетку. – Вы слышите?
Снаружи, в вестибюле, шаги остановились – и снова отступили.
– Вы слышите? Алло? Алло? – Приглушенный голос теперь кричал, довольно разгневанно.
Я поднесла трубку к уху и прошептала в микрофон:
– Алло! Это Флавия де Люс.
– Это констебль Линнет из Бишоп-Лейси. Инспектор Хьюитт пытается с вами связаться.
– О, констебль Линнет, – выдохнула я голосом в стиле Оливии де Хэвиленд. – Я как раз собиралась с вами связаться. Я так рада, что вы позвонили. В Букшоу только что произошло нечто ужасное!
Покончив с этим неприятным делом, я совершила быстрое отступление в розовые кусты.
– Пошли, – сказала я Порслин, стоявшей точно в такой же позе, в какой я ее оставила. – У нас нет времени!
Меньше чем через минуту мы украдкой пробрались по широкой лестнице в восточное крыло Букшоу.
– Черт возьми, – заметила Порслин, увидев мою спальню. – Да это же чертова площадь для парадов!
– И такая же холодная, – отозвалась я. – Забирайся под пуховое одеяло. Я принесу горячую грелку.
Быстрое путешествие в лабораторию, пять минут в обществе бунзеновской горелки, и я наполнила красную резиновую грелку кипятком, собираясь засунуть ее под ступни Порслин.
Я приподняла край матраса и достала коробку конфет, которую утащила с кухонного крыльца, где Нед, влюбленный помощник трактирщика, вечно оставлял подношения Фели. Поскольку мисс Носовой Платок никогда не знала, что они поступают, ей вряд ли могло их не хватать, не так ли? Я напомнила себе сказать Неду, когда я увижу его в следующий раз, как высоко оценили его подарок. Я просто не стану говорить ему, кто именно оценил.
– Угощайся, – сказала я, срывая целлофан с коробки. – Они, может, не такие свежие, как майские цветы, но по крайней мере не кишат личинками.
Доходы Неда могли позволить только те конфеты, которые пролежали в витрине четверть столетия или больше.
Порслин замерла с конфетой на полпути ко рту.
– Ешь, – сказала я ей. – Я пошутила.
На самом деле нет, но не стоит расстраивать девушку.
Намереваясь задернуть занавески, я подошла к окну, где остановилась, чтобы окинуть быстрым взглядом окрестности. Никого не было видно.
За лужайками виднелся краешек Висто и Посейдон! Я совсем забыла, что могу видеть фонтан из окна спальни.
Возможно ли… Я протерла глаза и снова посмотрела туда.
Да! Там он и был – Бруки Хейрвуд, с расстояния он казался просто темной куклой, болтающейся на трезубце морского бога. Я легко смогу сбегать туда еще раз до появления полиции. И даже если они приедут, когда я буду там, я скажу, что ждала их, присматривала за Бруки, чтобы никто ничего не трогал. И так далее.
– У тебя измученный вид, – сказала я, поворачиваясь к Порслин.
Ее веки уже подрагивали, когда я задернула занавески.
– Спи крепко, – сказала я, но не думаю, что она меня услышала.
В дверь позвонили, когда я спустилась по лестнице. Вот крысы! Стоило мне подумать, что я одна. Я сосчитала до десяти и открыла дверь – в тот момент, когда звонок снова зазвонил.
За дверью стоял инспектор Хьюитт, его палец все еще прижимался к звонку, на лице было слегка растерянное выражение, будто он маленький мальчик, которого застали врасплох, когда он играл в «звони-звони-убегай».
Они явно не теряют времени зря, подумала я. Не прошло и десяти минут с тех пор, как я разговаривала с констеблем Линнетом.
Инспектор, кажется, слегка был ошеломлен, увидев меня в дверях.
– А, – произнес он, – вездесущая Флавия де Люс.
– Добрый день, инспектор, – сказала я самым что ни на есть медоточивым голосом. – Войдете?
– Спасибо, нет, – ответил он. – Я понял, что произошел еще один… инцидент.
– Инцидент, – подыграла я ему. – Это Бруки Хейрвуд. Самый быстрый путь к Трафальгарскому газону – здесь, – добавила я, показывая рукой. – Следуйте за мной, я вам покажу.
– Притормози, – сказал инспектор Хьюитт. – Ничего такого ты не сделаешь. Я хочу, чтобы ты держалась как можно дальше от этого дела. Понимаешь, Флавия?
– Это наша собственность, инспектор, – сказала я, просто чтобы напомнить, что он разговаривает с одной из де Люсов.
– Да, и мое расследование. Хоть один твой отпечаток на месте преступления – и я выдвину против тебя обвинение. Ясно?
Что за наглость! Эти слова не заслуживают ответа. Я могла бы сказать: «Мои отпечатки и без того на месте преступления, инспектор», но не стала. Я развернулась на каблуках, захлопывая дверь перед его носом.
Внутри я быстро прижалась ухом к панели и изо всех сил прислушалась.
Хотя то, что я услышала, больше напоминало сухой смешок, я предпочитаю думать, что это был легкий возглас разочарования, оттого что инспектор так глупо лишился услуг первоклассного ума.
