Лариса Соболева - Там, где смерть и кровь, не бывает красоты
– Виссарион Фомич, выходит, Загурский…
– Был жив, когда его похоронили, – забрюзжал он. – Потом его кто-то достал из могилы, по прошествии нескольких месяцев этот человек или группа людей убили Загурского и вернули его тело в гроб.
– Но это невозможно, доктора засвидетельствовали его смерть…
– Стало быть, ошиблись эти эскулапы.
– Постойте! – замахала руками Марго, в голове ее царила полная каша. – Смерть всегда очевидна, даже рядовой фельдшер, да что там – деревенская знахарка, осмотрев человека, скажет, мертв тот или жив.
– Хм, случаются и ошибки в случаях летаргического сна.
– Но и при летаргии человеку требуется воздух! Из-за его недостатка спящий наверняка проснулся бы и умер в мучениях, если бы его не успели раскопать. Нет-нет, не думаю, что несколько докторов не распознали бы летаргию. Здесь что-то другое… Колдовство какое-то, не меньше.
– Увольте, ваше сиятельство, колдовство вы лучше оставьте невежественным бабкам.
– Да и я не особенно в это верю… Но, Виссарион Фомич, как же это все получилось? И зачем?!
– Мадам, я покуда не в силах вам ответить. Одно я знаю наверняка: ваша родственница Элиза жива. Не исключаю, что и ей уготована участь Загурского.
– Полагаете, что и Элизу… убьют?!
– А ведь ловко придумано, – сам с собой рассуждал Зыбин, – обоих уже погребли, и их настоящую, более позднюю смерть никто не должен был заметить…
– Придумано?! То есть кто-то готовил некое преступление, заранее все это обдумав? Боже мой! Как же нам быть? Надобно отыскать девушку и… и спасти ее! Коли Элиза жива, нельзя допустить убийства. А у нас ни мотива нет, ни малейшего представления о том, каким образом сымитирована смерть, кому и зачем это понадобилось!
– Мотива, говорите, нет? – крякнул Зыбин. – Мотив-то имеется…
Дверца кареты приоткрылась, и Чиркун сообщил:
– Господа, подвода прибыла.
Могила выглядела так, будто ее не трогали, на холме стоял закрытый гроб, к которому подвели крестьянина.
– Погляди, любезный, – сказал Зыбин ласково, – знаком ли тебе господин во гробе? Эй, посветите.
Крышку отодвинули, подняли фонари, крестьянин шарахнулся назад, как от чумы, закрестился:
– Свят-свят-свят… Это ж наш барин, Загурский Вацлав Ильич! Мы его опосля Рождества… Как же он?.. Словно живой… как же это?! – Но крестьянский ум не мог долго находиться в состоянии неопределенности и в отличие от полиции быстро выдал резюме: – А! Барин в упыря переродился!
– Но-но-но! – прикрикнул на него Зыбин. – Ты мне это брось – про упырей легенды складывать! Запомни, поганая твоя рожа, коль тут у вас пойдут слухи про барина-упыря или, того хуже, про то, как с кладбища вывезли гроб с телом господина Загурского…
– Не пойдут! – мигом сообразил мужик.
– Я тебя в каторгу определю, – все грозился Зыбин, которому мало было обещаний. – Сгниешь на подземных работах, в кандалах!
– Христом Богом клянусь…
– Никогда оттуда не выберешься!
– Ни в жисть, никому…
– Заживо похороню!
– Вот те крест, вашество!..
– Семью выселю во чисто поле!
– Нешто я враг себе, вашество?! Клятвенно клянусь: под пыткой ничего у меня не выведают!
Бедняга ходил за Зыбиным, крестился и божился до тех пор, пока не погрузили гроб на подводу. Казалось, прикажи ему Виссарион Фомич – и он тут же откусил бы свой собственный язык. В чувство его привели лишь деньги, которые дала ему Марго: мужик, повеселев, отбил несколько поклонов и взялся за вожжи.
Действовать следовало незамедлительно, ибо малейшее промедление грозило скорой смертью Элизе. Марго, обсудив с Виссарионом Фомичом по дороге в город, что теперь надобно предпринять перво-наперво, и распределив обязанности, с утра поехала к Дубровиным. Да, как на грех, ее встретил сам князь, Гаврила Платонович, более похожий на здоровенного мужика-крестьянина, который запросто лошадь поднимет голыми руками, нежели на аристократа. Да, был он огромным, шумным и неуемным во всем человеком, несмотря на его возраст, переваливший за шестьдесят пять лет. Князь широко раскрыл руки, принимая крестницу в объятия:
– Маргоша, красавица ты моя зеленоглазая…
– Крестный, вы меня раздавите, – задохнулась она в его крепких ручищах.
– Прости, от радости забылся. Дай-ка на тебя погляжу… – отстранил он ее от себя. – Все хорошеешь? И в этом почти монашеском одеянии ты прекрасна!
– Вы преувеличиваете.
– Нисколько! Садись, садись… Эй, кто-нибудь! – закричал Гаврила Платонович, голос у него был громкий и резкий. – Чаю нам и закусить! Живо!
Слуги у князя были – что твои метеоры: не успела Марго и глазом моргнуть, как перед ними появился круглый столик, заставленный всяческими яствами. Гаврила Платонович большой был гурман, толк в еде знал. Он налил себе водки (как же без нее чай пить?), крестнице – вина, весело подмигнул:
– За тебя!
Марго решила использовать князя в своих целях:
– Что слышно в свете? Я ведь никуда не выезжаю из-за траура.
– К черту твой траур, на кой он тебе? Жизнь, Марго, коротка, чтобы ее убивать на пустяки.
– Смерть – пустяки?!
– А мы все помрем, это есть та неизбежность, которую никому не миновать. Вот и радуйся мгновениям, отпущенным нам Богом.
– Так что там, в свете? – вернула она его к прежнему вопросу.
– По обычаю: светит, да не греет. У нас ведь провинция, она похожа на вокзал, где надолго не задерживаются. Одни сюда стремятся, ища покоя и отдохновения, другие бегут отсюда, ибо скука – корень тоски зеленой – гонит их прочь. И те и другие создают вокруг себя суету.
– Да, у нас каждое новое лицо вызывает к себе интерес. Кто-нибудь приехал?
– Некий венгр с мамашей и сестрой, но они покуда визитов не делали, обустраиваются. Это из крупных птиц, а по мелочи – не счесть новоявленных этих.
– Негусто… Вы позволите мне ненадолго отлучиться и повидать Викто́ра? Где он, кстати?
– На что тебе сей неудачник? Уж не увлечена ли ты им?
– Помилуйте, крестный, нехорошо так думать! Викто́р мне нужен по делу.
– Да у себя он, на кровати валяется, можешь навестить сего бездельника. Только, чур, ко мне вернешься, мы с тобой еще потолкуем и чаю выпьем.
Дом крестного был огромен и населен не одними только родственниками без числа, но и челядью. К комнате Викто́ра Марго проводил старый лакей, он самолично постучал в дверь и громко оповестил барина:
– К вам ее сиятельство, графиня Ростовцева, пожаловали-с!
Дверь отворилась, Викто́р с перевязанной головой и нимало изумленный, чего он и не скрывал, растерянно переспросил:
– Вы? Ко мне?
– К вам, – сказала Марго. – Разрешите войти, или будем говорить на пороге?
Викто́р нерешительно отступил, она прошла в комнату и обернулась, ожидая, что он, несмотря на свою растерянность, все же предложит ей присесть. Он указал на кресло, сам же вспомнил, что принимает графиню в ненадлежащем виде, торопливо надел пиджак, небрежно висевший на спинке стула, и после этого осведомился, садясь напротив нее:
– Чем обязан? Признаюсь, я удивлен и смущен… Вы не боитесь за свою репутацию?
– Не думаю, что вы станете рассказывать всякому встречному, как графиня Ростовцева навестила вас в вашей комнате!
– В этом доме, помимо меня, найдется, кому рассказать об этом. Коль у вас действительно ко мне дело, не соблаговолите ли перейти в одну из гостиных? Мне бы не хотелось, чтобы вы безвинно пострадали.
Безрассудность была не лучшей чертой ее натуры, главное – вовремя опомниться, что и сделала Марго:
– Пожалуй, вы правы. – Идя по коридору, она не могла не проявить интереса к его перевязанной голове: – Почему вы с повязкой?
– Напали разбойники, когда я гулял поздно вечером. Не беспокойтесь, сударыня, я не очень сильно пострадал. Мне крайне любопытно, что заставило графиню Ростовцеву приехать ко мне?
– Должна предупредить вас, князь, что речь пойдет о весьма необычном явлении. Могу ли я рассчитывать на молчание с вашей стороны?
– Разумеется, сударыня. Прошу вас, – открыл он перед нею дверь.
Очутившись в гостиной, в которой преобладали белый и салатный цвета, отчего она всегда казалась светлой и праздничной, Викто́р заметил:
– Вы взволнованны?
– Совершенно верно, – не стала лукавить она. – Мне трудно будет говорить с вами… именно с вами… как и вам со мной. Не принимайте мой визит за чрезмерное любопытство.
– Да что же случилось, мадам?
Встретив его взгляд, слегка насмешливый и даже надменный (Викто́р быстро справился с собой в отличие от нее), она пожалела, что вызвалась лично поговорить с ним. Зыбину это удалось бы куда лучше, если бы не одно обстоятельство. Виссарион Фомич не желал огласки до поры до времени, а когда сам начальник следственных дел интересуется частной жизнью аристократов, то это неспроста: уж его-то визит точно дал бы повод к разного рода толкам и вызвал бы нездоровый ажиотаж. Нет-нет, Марго не должна подвести Зыбина, не должна разочаровать его, и в то же время она просто припугнет его персоной Викто́ра, ежели сие понадобится. Обнадеживало ее несколько лишь то, что репутация князя в общем-то была почти безупречной, как и его внешность. Про себя Марго недоумевала: почему Элиза отказалась от него?
