Энтони Горовиц - Мориарти

— Вот откуда ленты!

— Никак иначе они здесь появиться не могли. Убийцы принесли их из спальни специально для этого. Потом привязали Лавелля к креслу, убедились, что всё у них идёт по плану — и плеснули ему в лицо воды, чтобы проснулся. Конечно, крови тут столько, что ничего не разглядишь, но воротник и рукава ночной рубашки остались мокрые, а вот и подтверждающая улика — перевёрнутая ваза, её тоже принесли сюда, вчера я видел её на кухне.

— Что было дальше?

— Лавелль просыпается. Не сомневаюсь, что нападавших он знает в лицо. Мальчика, наверняка, видел раньше. — Джонс остановился. — Зачем я так подробно рассказываю это вам? У вас глаз намётан не хуже моего.

— Глаз-то намётан, — согласился я, — но обобщать всё, что видишь — тут я вам уступаю, инспектор. Так что, прошу вас, продолжайте.

— Хорошо. Лавелль привязан к креслу, он беспомощен. Все его домочадцы мертвы, хотя этого он может и не знать. Тут и начинаются его собственные муки. Мужчина и мальчик хотят у него что-то выведать. И начинают его пытать.

— Приколачивают руки к креслу.

— Это не всё. Не могу собраться с силами и подойти поближе, но подозреваю, что тем же молотком ему разбили колено. Посмотрите внимательно на ткань его ночной рубашки. Кость левой пятки тоже раздроблена.

— Фу, прямо с души воротит. Вот же мерзавцы. Но что они хотели у него узнать?

— Сведения об организации, на которую он работал.

— Он заговорил?

— Наверняка не скажешь, но думаю, что да. В противном случае ран было бы ещё больше.

— И всё же они его убили.

— Подозреваю, что смерть стала ему облегчением. — Джонс вздохнул. — В Англии я с подобным преступлением ещё не сталкивался. В голову приходят убийства в Уайтчепеле, не менее злодейские. Но даже там не было такой жестокости и хладнокровного расчёта, что мы видим здесь.

— Куда идём дальше?

— В кабинет. Ведь Лавелль принял нас там, и какие-то письма или бумаги, представляющие интерес, могут быть в кабинете.

Итак, мы вернулись в кабинет. Занавески на окнах приоткрыты, и какой-то свет извне проходил, но без хозяина комната казалась мрачной и заброшенной, словно в доме давным-давно никто не живёт. Между тем лишь день, назад эти стол и кресло были подмостками, на которых играл свою роль ведущий актёр. Мебель выглядела бесполезной, а не читанные книги — как никогда неуместными. Но мы осмотрели ящики, прошлись по полкам. Джонс был убеждён — Скотчи Лавелль должен был оставить хоть что-то, представлявшее для нас ценность.

Я был готов ему возразить. Ибо знал: организация, которой управляет человек, подобный Кларенсу Деверо, для собственной защиты примет все меры предосторожности. В корзинах для бумаги не будет беззаботно оставленных писем, на тыльной стороне конвертов мы не найдём легкомысленно нацарапанных адресов. Весь дом был призван охранять свои тайны и держать окружающий мир в неведении. О себе Лавелль сказал, что помогает компаниям встать на ноги, но в подтверждение этих слов мы не нашли ничего. Это был человек-невидимка, без следов из прошлого и без планов на будущее, а все свои коварные помыслы и заговорщицкие идеи он унёс с собой в могилу.

Этелни Джонс с трудом скрывал разочарование. Все найденные бумаги ничем не желали нам помочь. Незаполненная чековая книжка, несколько квитанций по мелким хозяйственных делам, какие-то безупречные с виду аккредитивы и векселя, приглашение на банкет в американское посольство… «отпраздновать открытие англо-американской компании». И только перелистывая дневник Лавелля, переворачивая одну пустую страницу за другой, Джонс вдруг замер и показал мне одинокое слово и цифру, написанные заглавными буквами и обведённые кружком:

— Что скажете? — спросил он.

— Хорнер? — Я задумался. — Может, это Перри? Ему с виду лет тринадцать.

— На мой взгляд, ему больше. — Джонс залез в глубь ящика и на что-то наткнулся. Когда он вытащил руку, в ней был совершенно новый, завёрнутый в бумагу брусок мыла для бритья. — Странное место для хранения бритвенных принадлежностей, — заметил он.

— Думаете, это что-то означает?

— Вполне возможно. Пока не знаю, что именно.

— Здесь ничего нет, — сказал я. — По крайней мере, для нас. Я начинаю сожалеть, что мы вообще нашли этот дом. Он окутан тайной и смертью и ничем не хочет с нами делиться.

— Не надо отчаиваться, — возразил Джонс. — Да, тут много неясного, но наш противник о себе заявил. По крайней мере, линия фронта очерчена.

Не успел он это сказать, как из холла донеся какой-то шум. В дом явно вошли посторонние, хотя полицейские пытались им помешать. Мы услышали разгневанные голоса, среди них я различил акцент, который, несомненно, принадлежал американцу.

Мы с Джонсом поспешили выйти из кабинета — перед нами предстал некий худосочный проныра, с маленькими глазками, чёрные волосы маслянистой волной спадали на лоб, а над губой нависали ухоженные усы. Если Скотчи Лавелль олицетворял насилие, этот человек вызывал ощущение расчётливой угрозы. Он тебя убьёт, можно не сомневаться, но сначала всё тщательно обдумает. Он провёл много лет в тюрьме, и это время оставило на нём заметный отпечаток — кожа его была неестественно тусклой, можно сказать, мертвенно-бледной. Свою лепту в пугающий облик вносил тот факт, что он был одет во всё чёрное: плотно облегающий сюртук, патентованные кожаные туфли, а в руке держал чёрную же трость и размахивал ею, словно шпагой, отгоняя окруживших его полицейских, которые пытались выставить его за дверь. Он пришёл не один. Его сопровождали три хулиганского вида парня лет двадцати, лица у всех бледные, одежда потрёпанная, ботинки тяжёлые.

Все они уже увидели, что произошло со Скотчи Лавеллем. Не могли не увидеть. Пришедший смотрел на труп с ужасом, но и с отвращением, словно был лично оскорблён тем, что подобное бывает в жизни.

— Какого дьявола здесь случилось? — вопрошал он. Тут из кабинета вышел Джонс. — А вы кто такой?

— Меня зовут Этелни Джонс. Я детектив из Скотленд-Ярда.

— Детектив! Что ж, вам тут самое место. Только поздновато явились, вам не кажется? Вам известно, чьих это рук дело?

Это его я услышал из другой комнаты. Акцент не столь вульгарный, как у Лавелля, но было очевидно — этот тип тоже из Нью-Йорка.

— Я прибыл сюда недавно, — ответил Джонс. — Вы знаете этого человека?

— Я знал его. Знал.

— А кто в таком случае вы?

— С какой стати я должен вам представляться?

— Пока не представитесь, сэр, из этого дома не выйдете. — Этелни Джонс выпрямился во весь рост, опёрся на палку. И посмотрел американцу прямо в глаза. — Я из английской полиции, — продолжил он. — Вы пришли на место злодейского и необъяснимого убийства. Если вам что-то известно, ваш долг поделиться этими сведениями с нами, в противном случае вам придётся провести ночь в Ньюсгейте, вам и вашим головорезам — это я вам обещаю.

— Я знаю, кто он, — вмешался я. — Это Эдгар Мортлейк.

Мортлейк вперил в меня свои тёмные глазки.

— Вы меня знаете, — сказал он. — Но мы не встречались. — Он повёл ноздрями. — Из пинкертоновцев?

— Как вы догадались?

— Этот запах я узнаю где угодно. Нью-Йорк, Филадельфия? Да какая разница. Далековато вас занесло от дома, приятель.

Американец улыбнулся улыбкой уверенного в себе человека, и от этой улыбки становилось не по себе. Казалось, его нимало не беспокоит запах крови и вид изувеченного трупа в нескольких шагах от него.

— По какому делу вы пришли сюда? — строго спросил Джонс.

— По личному. — Мортлейк ощерился. — И перед вами отчитываться не собираюсь.

Джонс повернулся к стоящему неподалёку констеблю, который наблюдал за этим диалогом с нарастающей тревогой.

— Арестуйте этого человека, — распорядился он. — Он обвиняется в препятствовании правосудию и предстанет перед судом сегодня же. — Констебль медлил. — Исполняйте, — сказал Джонс.

Я никогда не забуду этот миг. Джонс и Мортлейк стояли лицом друг к другу, а вокруг них полдюжины полицейских с одной стороны и три хулигана с другой. Казалось, сейчас начнутся боевые действия. А посредине безмолвно восседал Скотчи Лавелль, который невольно спровоцировал этот конфликт, но в данную минуту был почти забыт.

Обстановку разрядил Мортлейк.

— В этом нет надобности, — сказал он, выдавив подобие улыбки на своём лице мертвяка. — Зачем мне связываться с английской полицией? — Он поднял трость и направил её на труп. — У меня со Скотчи были общие дела.

— Он сказал нам, что помогает компаниям встать на ноги.

— Вот как? Ну, он много чем занимался. Например, вложил деньги в мой клуб. В Мейфэйре. Можно сказать, мы с ним — основатели этого клуба.

— Случайно не «Бостонец»? — спросил я. Мне вспомнилось это название. Именно там остановился Джонатан Пилгрим, приехав в Англию.